Стертая

Улыбаюсь и молчу. Сестры, из тех, что не успели узнать меня получше, обычно попадаются на эту уловку.

— Кайла, мы здесь для того, чтобы поддерживать друг друга на этапе перехода от больницы к семьям и обществу, — отвечает Пенни на собственный вопрос. — Итак, почему ты оказалась в больнице? — Она широко улыбается.

А вот это уже интереснее. В том смысле, что да, я знаю, что они со мной сделали. В общем смысле. Они стерли синапсы и нейронные связи в моем мозге, то, что составляло меня: мою личность, мои воспоминания. Обычные причины, по которым проводится Зачистка, мне известны, и самая распространенная среди них та, что человек представляет опасность для себя или общества. Какая причина сыграла в моем случае, я не знаю. Может быть, ответ на этот вопрос кроется где-то в файлах сестры Пенни?

— Ну, Кайла? — говорит она.

— Вот вы мне и скажите.

Тори поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Ее глаза смеются.

Пенни сдвигает брови. Я проходила такое много раз и знаю, что никакого толкового ответа у нее нет. Но прежде чем Пенни успевает как-то отреагировать, на помощь мне приходит Бен.

— Нам дали новое начало. — Он снова улыбается мне, а я испытываю настоящий шок узнавания: влажные карие глаза, зачесанные назад и вьющиеся за ушами темные волосы — все какое-то знакомое. Как будто мы уже встречались. Я одергиваю себя и заставляю отвернуться.

— Совершенно верно, — говорит Пенни. — Итак, сегодня мы продолжим с того места, где остановились на прошлой неделе. Кто-нибудь помнит, что мы собирались рассказать Кайле?

Она обводит глазами круг, но желающих не находится.

— Мы говорили о поддержании наших уровней. Какие они у каждого из нас?

Мы послушно проверяем и называем. У меня самый низкий — 4.8.

— Какая у тебя стратегия? — озабоченно спрашивает Пенни.

— Что вы имеете в виду?

— Если твой уровень падает, что ты делаешь, чтобы поднять его?

— Съедаю шоколадку. Обнимаю кого-нибудь. Или глажу кота.

— Это все внешние факторы. А внутренние?

Что ж, может быть, мы действительно научимся чему-то полезному.

— К достижению какого уровня мы стремимся? — обращается она к Группе. Я отключаюсь, потому что слышала это много раз.

Приемлемый уровень — 5 и 6.

10 — полная радость, восторг. 1 — злость, способная довести до убийства, или страдание, такое черное, что не можешь сдвинуться с места. При падении ниже 3 тебя уносит в ла-ла-лэнд (1.  нереальное, воображаемое место; 2. психологическое состояние, в котором человек не сознает, что на самом деле происходит): «Лево» отключает чип у тебя в мозгу, и ты вырубаешься, как случилось накануне ночью со мной. В случае, если в твоем зачищенном мозгу еще скрываются опасные импульсы, а уровни падают ниже 2, чип не просто отключается, а скорее поджаривается. Потом начинаются судороги, и если даже ты приходишь в себя, то роняющим слюну идиотом.

Цокая языком, Пенни просматривает файлы на нетбуке.

— Вижу, кошмаров и затмений на твою долю выпало немало. Давайте подумаем, какую стратегию мы можем предложить Кайле. Ну? Ребята?

Похоже, она даже не всех знает по именам. И наверняка не знает, что даже Зачищенные не отзываются на «ребята».

Пенни указывает то на одного, то на другого, и я, с неожиданным для себя интересом, слушаю их ответы.

Предложений много, и некоторые я уже использовала.

Отвлечься: сосредоточиться на чем-то другом. Повторять расписания, считать плитки на полу. Бен бегает — мне это знакомо. В больничном спортзале я, бывало, часами не сходила с бегущей дорожки, доводя себя до такого состояния, когда все чувства блекнут и остается только ровный ритм шагов.

Другой мой вариант: организовать неизвестное в лица из линий и теней, рисовать карты коридоров, дверей и прочего для создания границ. Не для того ли я это делаю?

Визуализация: удалиться в какое-то другое место в своем сознании. «Безопасное место», как называет это сестра Пенни.

Перенос: перекладывание своих чувств на кого-то другого.

Диссоциация: стать кем-то другим, отбросив все чувства.

В этом я становлюсь экспертом.

Как и все мы?

Потом Пенни делит нас на небольшие группы — попрактиковаться в устном общении. Сегодняшняя тема: разговор о семье.

Все начинают двигать стулья, объединяться по двое-трое. Никаких споров, обсуждений — каждый хорошо знает, что и как. Я немножко теряюсь и вздрагиваю, когда на мое плечо ложится теплая рука. Бен.

— Присоединишься к нам? — спрашивает он с улыбкой, и я ловлю себя на том, что смотрю в его глаза и не могу оторваться. Они и впрямь карие, с теплыми золотистыми крапинками — вот бы написать такие, смешать краски и...

Он смотрит на меня с любопытством.

— Так что?

— Хорошо. — Я поднимаюсь. Его рука соскальзывает с моего плеча. Он берет мой стул и ставит рядом со стулом Тори, а потом подтягивает свой и садится напротив нас обеих.

Тори начинает говорить что-то, но умолкает — к нам подходит Пенни.

Вскоре я узнаю, что отец у Бена — учитель, а его мать — художница и работает в мастерской. Папа у Тори — чиновник в Лондоне, а она живет с мамой в деревне. Дома он бывает только по выходным, и, судя по тому, как она говорит об этом, ей такое положение вещей нравится. Им обоим, Тори и Бену, по семнадцать лет, и они на год старше меня. Оба знакомы с Эми по школе. Той школе, куда пойду и я, когда разрешат.

— А ты на самом деле откуда? — спрашивает Тори, как только Пенни отходит от нас и идет к другой группе.

— Ты о чем?

— Ну, где ты была до того, как попала сюда?

— В больнице. Меня выписали в прошлое воскресенье.

— Я тебе не верю.

— Тори, — вмешивается Бен. — Полегче.

Она ухмыляется.

— Она бы не говорила так, если бы ее только-только выписали. Ты это не хуже меня понимаешь. Нас с тобой три года назад выпустили, и ты знаешь, какие они, новенькие.

— Меня продержали в больнице дольше, чем других. Из-за кошмаров.

— Дольше — это сколько?

— Девять месяцев, так мне сказали.

— Все равно. Ты — другая.

Я не согласна и готова спорить и уже открываю рот, но тут же его закрываю. Вот и доказательство. Большинство Зачищенных просто улыбаются и соглашаются со всем, что бы им ни говорили. Какой смысл отрицать очевидное?

Пожимаю плечами.

— Ну и что с того?

— Ага! — торжествует Тори.

Бен наклоняется, с интересом смотрит на меня.

— А что плохого в том, чтобы быть другим?

Тори хмурится, но Бен обнимает ее.

— Не хочешь присоединиться к нам в воскресенье? — спрашивает он. — Собираемся сходить на выставку.

Тори неприятно удивлена и не скрывает этого.

— Не знаю, — говорю я. — Надо спросить, разрешат ли папа с мамой.

Она закатывает глаза.

— Ну конечно. Смотри сама.

У меня уже сложилось четкое понимание, что если я хочу поладить с Тори, то должна держаться подальше от Бена. А вот этого мне не очень-то хочется.

Собрание закончено, все идут к выходу. Пенни ловит меня и отводит в сторонку.

— Постой. Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Мы ждем, пока все выйдут, а потом она садится рядом.

— Слышала, ты недавно сознание теряла. Надо проверить твой «Лево».

Пенни достает ручной сканер, прибор такой же, как в больнице, только поменьше, и подключает его к нетбуку. Потом подносит к моему браслету. На экране появляются какие-то диаграммы.

— О господи.

— Что?

— Посмотри сама. — Пенни касается экрана, выбирает диаграмму, обозначенную 15/09. Целый участок ее, утро вторника, окрашен красным. Еще одно касание, и на экране возникают числа. — Кайла, у тебя было 2.3. Слишком низко. Что случилось?

Я смотрю на нее непонимающе. Еще немного, всего 0.3, и я бы уже не очнулась. В животе все как будто стягивается в узел.

— Так что?

— Не знаю. Приснился кошмар, вот и все. Я не проснулась. Очнулась, когда парамедики ввели «хэппи джус». До сих пор голова болит.