Умалишённый

Иногда мне даже не удаётся как следует пообедать, потому что во время обеда проценты могут скакнуть так высоко вверх или, наоборот, упасть так низко, что можно рассмотреть каждую волосинку на ослиной морде дьявола в аду. В столовой загорается красная лампочка, и в бегущей строке высоко под потолком начинает справа налево носиться моё имя и номер рабочего места, подстёгивая меня встать и стремглав бежать в Отдел к своему компьютеру.

Я оглянулся вокруг: стеклянные глаза, скрюченные спины, взмокшие подмышки, напряжённые лица. У нас отобрали религию. Нам запретили верить в Бога. Ведь вера – это так стыдно, глупо, немодно. Работа – вот наша новая религия! Всё очень просто: родился, припал к материнской сиське, окреп, обучился и вперёд на работу. А потом сразу в гроб, прыг! И начинай по новой. Социальная наковальня. Из этого колеса сансары не выйти. Так принято, так нас воспитывают, об этом кричат из телевизора. Не выделывайся, живи как все, будь как все, работай как все. Ты живёшь жизнью мелкой улитки, делая крошечные шажки по иллюзорности своего недоделанного Богом бытия, зато при делах, зато общество не так сильно прессует, зато масс-медиа довольно ухмыляется в свой тройной подбородок.

Поэтому почти каждый день из года в год я сижу здесь перед монитором и, как угорелый, жму на мышку, наращивая мешки под глазами, артрит и невроз.

Поэтому Толстуха слева сидит здесь, обжираясь гамбургерами и картошкой фри, вся в крошках, с сальными губами, с отсутствующим взглядом бьёт наугад по клавиатуре вместо того, чтобы всласть, как ей хочется, смотреть турецкие сериалы у себя на диване.

Поэтому мужик справа Как-Его-Там протирает штаны в кресле, целыми днями тупо пялясь в немигающий экран монитора, хотя по его виду мне кажется, что он иногда рвёт на себе волосы и воет на луну от безысходности.

Поэтому Вонючка в грязных рубашках и рваных носках стучит по своей клавиатуре в конце офиса, забирая у нас последний шанс надышаться хотя бы искусственным воздухом из кондиционера.

Именно поэтому все мы здесь. Приносим жертву ненасытному божеству.

Я не могу сказать, что люблю свою работу. Или ненавижу. Это слишком сильные эмоции, чтобы вот так вот взять и приписать их той рутине, что я каждый день выполняю в Офисе. У меня терпимая работа. Как у всех. Не хуже, не лучше. Я делаю какой-то набор действий и движений и получаю за это соразмерный набор цифр. Нолики и палочки в самых разных вариациях. Иногда больше ноликов, иногда меньше. Я измеряю зарплату банками пива и жрачкой. А больше мне ничего и не надо. У меня есть конура, где я могу, свернувшись на коврике, спать. У меня есть одежда, которая греет меня в холода и прикрывает мою наготу летом. У меня нет семьи, для которой я мог бы стараться. У меня ничего нет, кроме себя самого и работы.

– Эй, старик, ты сегодня какой-то невесёлый! – развернувшись на 180 градусов, бросает мне один тип, сидящий впереди меня. В Офисе строго настрого запрещены личные звонки по телефону, но разрешены краткие перекидывания фразами – это, по мнению Руководства, создаёт доброжелательную атмосферу и воспитывает командный дух между сотрудниками. – Как дела, старик?

Здесь все друг в друга кидают «стариками». Это часть нашей корпоративной культуры. Взять любой фильм, который крутится по ящику: там всегда крутой чел с выражением натуженного при запоре лица бесстрашно роняет, по-приятельски похлопывая по плечу: «старик, не парься», «старик, всё ОК!», «что случилось, старик?». Как будто все себе желают преждевременной старости, не могут дождаться и начинают тренироваться друг на друге уже сейчас. Я смотрю на этого типа: осоловелые навыкате глаза, огромная бородавка на лбу, соломенные волосы, замызганная шея, тупорылая свиная морда и зловонное дыхание, как будто у него во рту на миндалинах повесился скунс. Интересно, кто-нибудь позарился бы на такое сокровище, если бы Государство не выдавало жён таким безнадёжным? Мне хочется взять ножницы и отстричь ему эту уродливую бородавку на лбу или просто соскребнуть ногтем. Но я себя сдерживаю. Я чувствую, как мои лицевые мышцы в обход сознания начинают усиленную работу по строительству подобающего выражения рта, двигая себя в разные стороны, ища и не находя правильного положения. И, наконец, построив что-то наподобие дружелюбной улыбки, я отвечаю ему. Я слышу, как что-то говорю, я чувствую это по колебаниям воздуха, я представляю, как мой язык тяжело ворочается, пропуская звуки сквозь жернова связок, но не понимаю смысла своих слов. Наверняка я произношу что-то дико банальное, что-то до крайности обрыдлое, то, что мой разум отказывается запоминать и записывать на жёсткий диск в моей голове.

Я хочу, чтобы этот тип отстал от меня как можно скорее и перевожу взгляд на монитор. По центру экрана появился большой жёлтый прямоугольник. Кинув быстрый взгляд на колонку цифр рядом с ним, я жму ДА. Проценты чуть-чуть вырастают, цифры неохотно колеблются, но этого мало. Я ещё раз жму ДА, дожидаюсь, когда прямоугольник наполнится заливкой и исчезнет. Посмотрев на часы, достаю из ящика стола пищевую карточку и ухожу на обед. Желудок сам себя не наполнит, а фигуры могут и подождать немного.

***

Наконец-то этот день закончился. И, да, можно уйти на час пораньше. Ноги нестерпимо ныли. Ступни распухли и расширились, словно Вселенная после Большого взрыва. Не думая, обменяла бы свои туфли от известного дизайнера на удобные ноунэйм-кроссовки. Вот только никто сейчас не предлагает меняться. Каждый день говорю себе, что завтра я оденусь поудобнее: трикотажные штаны, майка, кроссовки, рюкзак на спину, минимум макияжа. Но наступает завтра и в голове строгая внутренняя Мия голосом модели из известной рекламы изрекает: «БУДЬ МОДНОЙ! БУДЬ СТИЛЬНОЙ! БУДЬ ЖЕНСТВЕННОЙ!»

Мия не помнит, когда она в первый раз это услышала. Просто привязалось как-то и всё. Ещё эти рекламные зонды везде. Шныряют, выискивая, за что ухватиться. Она принципиально не оплачивала премиальный пакет, отключающий рекламу, не хотела добровольно накачивать корпорации своими деньгами. Поэтому зонды вились вокруг неё повсюду: на улице, в подъезде, залетали на открытую лоджию, прятались за машинами. Ну, хоть в здания им запрещено залетать. «БУДЬ СТИЛЬНОЙ! БУДЬ КРАСИВОЙ! БУДЬ УСПЕШНОЙ!» Сотни раз в день в качественном Full HD. А ещё рекламная атака с экранов и стен домов, с крыш, с проезжающих автобусов и трамваев, в метро, в небе, на лобовом стекле автомобилей, на работе. Иногда ей казалось, что и в голове живёт свой маленький рекламный зонд, вещающий без остановки рифмованные слоганы.

Мия втиснула в туфли ноющие ноги и попыталась встать. Ступни пронзила резкая боль, как будто мерзкий злобный гном внезапно резанул тесаком по мизинцам и пяткам. Шаг, ещё шаг, вроде уже можно ходить. Она аккуратно сложила униформу в свой шкафчик, посмотрела на себя в зеркало, увидев белый волос на голове, осторожно вырвала его, отправив в мусорное ведро. Старость не в тренде. Браслет на её руке незаметно помигивал зелёным огоньком. Надо же, в инструкции сказано, что его нельзя снимать даже в душе. Что уж говорить, даже спать придётся с ним, как с любимым мужчиной, всегда и везде, и пока смерть не разлучит нас, ха-ха. Мия улыбнулась. Повышение всего за год – это тоже достижение. Многие здесь работали дольше неё и до сих пор занимали 2 Уровень, а кто-то и вовсе нулевой, как та девчонка из Зоны Свадебных Нарядов. Мия вспомнила коренастую и неуклюжую девушку невысокого роста, с невзрачным лицом и с пучком тусклых волос на голове, перевязанных вылинявшей резинкой. Она работает уже третий год. А кто-то говорит, что и больше. И до сих пор на 0 Уровне! Это просто немыслимо. Многие считают её дурочкой. Ну, что-то вроде умственного инвалида. Компания, наверное, за счёт таких имеет налоговые льготы, вот и не гонят её в шею.

Мия задумалась. Как можно столько лет не выполнять показатели? Тем более в Зоне Свадебных Нарядов. Люди могут снижать покупательскую активность в периоды кризисов, катаклизмов, при шаткой экономике, но свадебные и похоронные расходы во все времена стабильно на пике продаж. Люди при любой экономике дохнут и женятся.