Страница 26 из 82
— В поле? Зимой? Ага, тюльпаны собирает. Как раз сезон.
— Прости, — оконфузился напарник. — Ты права.
Оглядевшись по сторонам, Хеллен прошлась вдоль крыльца, решив заглянуть в окно. Внутри никого не было, но по тому виду, который открывался, было видно, что в доме живут и за ним следят. В гостиной был порядок, так же, как и на кухне.
Стив спустился по ступенькам с крыльца. Ступая по снежным завалам, проваливаясь, он подошел к гаражу и заглянул внутрь. Стараясь разглядеть что-то сквозь отражающее свет стекло, он прислонил руки к лицу и уперся в него.
Внутри в окружении ящиков, полок, невысоких деревянных шкафов и огромного количества проржавевших инструментов, стоял новенький черный пикап «Тойота Такома».
Стив пытался присмотреться к деталям. Даже самый придирчивый человек, старающийся найти во всем плохое и угрожающее, не смог найти среди них то, что ему нужно. Несколько увесистых мешков не то с цементом, не то с удобрениями, скрученные в кольцо многочисленные длинные шланги, лопаты, секаторы, молотки, гвозди в старых жестяных банках. Ничего, из-за чего следовало бы Стиву и его напарнице волноваться.
— Здесь есть место для второй машины, — выкрикнул разглядывающий гараж полисмен. — Может, все-таки уехал?
Хеллен отошла от окна и спустилась по ступенькам вниз. Подойдя к машине, она стала осматриваться по сторонам.
— Смотри, — окликнула она напарника, показывая, куда-то пальцем вверх.
Стив посмотрел и увидел то, что так заинтересовало или даже скорее заинтриговало напарницу. Из дымохода шел дым. Слабый, быть может, даже тлеющий, но все-таки дым.
— Ты думаешь, он не открывает специально? — подбежал по скрипящему снегу полисмен.
Хеллен пожала плечами.
— Не знаю. Честно говоря, я в замешательстве. Какой смысл ему это делать?
Стив стал замерзать. Потерев ледяные ладони и засунув руки в карманы, он, вздрагивая, произнес.
— В другой раз, Эскамилла. Поехали. Иначе мои бубенцы превратятся в кубики льда для виски.
— Нет, — качнула головой напарница. — Надо осмотреться. Посмотри на поле, я дочь фермера и прекрасно знаю, как выглядит кукурузное поле зимой. Оно неухоженное, нет трактора, нет амбара. Странно это.
— Ясно, опять ты параноишь, — пыхтел паром на морозе Стив. — В общем, ты тут играй в Эркюля Пуаро, а я тебя в машине подожду.
Хеллен безразлично махнула рукой, видя, как ее напарник спешно забирается в машину.
Прищурившись, с подозрением осматривая дом и его окрестности, шморгая носом, она крикнула:
— Я обойду дом. Может, он не слышит, где-то на заднем дворе копается.
Стив, закатывая глаза под лоб, беспомощно кивал головой. Его пальцы судорожно забегали по панели приборов, пытаясь включить печку на всю мощность.
Хеллен, сама того не замечая, положила правую руку на пистолет. Неспешно обходя белое деревянное строение, она старалась заглянуть в пустые окна. Делала она это аккуратно, чтобы в случае чего не совершить глупость от испуга.
Мороз окутывал Хеллен, проникал под одежду и внушал мысли о напрасности задуманного. Действительно, что она делает на этой Богом забытой ферме, подозревая не понятно в чем ее хозяев? Тем более дом явно пуст. Камин мог тлеть после того, как хозяин не до конца его затушил, оттуда и дым. Офицер полиции прислушивалась к тишине и всматривалась в окружающий ее мир. Слева от нее из рощи доносился звук потрескивания веток, под ногами скрипел снег, а над полем шумел промозглый колючий ветер.
Оказавшись на заднем дворе, Хеллен увидела присыпанный снегом стол и две стоящие рядом лавочки, наверняка служащие для летних посиделок и барбекю. Эта деталь является наиболее важной и первой по значению для всех, кто имеет или собирается обзавестись своим домом. Хеллен улыбнулась, осознав, что на заднем дворе ее дома находится практически такой же стол, с такими же лавочками. А еще у нее была такая же задняя дверь, ведущая в сквозной коридор, и такие же сугробы неубранного снега.
Прежде чем вернуться в машину к наверняка уже согревшемуся Стиву, Хеллен подошла к дверям и, взявшись за круглую хромированную ручку, проверила, не заперты ли они. Убедившись в этом, она постучала по ним кулаком.
— Мистер Фрост, вы дома? — прокричала она.
Подождав с десяток секунд, осознав, что, видимо, теряет время впустую, еще и подвергая себя риску заболеть, она направилась обратно в машину.
***
Абсолютная тишина, в которой громким непрекращающимся эхом слышится собственное дыхание, сердцебиение и легкий неразборчивый шум в ушах, для Лили стали обыденностью и совершенно не раздражали ее. Одинокая опустошающая тишина казалась спустя годы, проведенные в маленькой жуткой комнатке, естественной. Любому другому человеку, к которому судьба оказалась менее жестокой, практически полное отсутствие каких-либо звуков показалось бы аномалией.
Говорят, что когда человек вдруг теряет одно из пяти чувств, позволяющее ему воспринимать окружающий мир, у него развиваются остальные. Усиливая оставшиеся навыки, он старается компенсировать потерянные. У слепого обостряется слух и тактильные ощущения, у глухого — обоняние и зрение.
Практически все чувства, которые остались в Лили, были именно такими — невероятно обостренными. Она не теряла зрения или слух, но видела чуть больше, чем до похищения, слышала лучше, чувствовала и понимала глубже. Видимо, подобные позитивные изменения произошли в ней тогда, когда она потеряла всякую надежду на то, что когда-то покинет эту яму живой. Что-то же в ней должно было умереть, чтобы ее тело компенсировало эту потерю обострением чувств. Видимо, надежда.
Комната Лили была очень маленькой — всего два на два метра. Стены, окружающие ее, были мягкими и состояли в основном из матрасов, крепко прибитых к стене. Мягкие полосатые стены необходимы были поначалу, чтобы впитывать почти волчий вой, исходящий из глотки маленькой изнасилованной девочки, а также для того, чтобы она не разбила себе голову, теряя понемногу рассудок, понимая в ее-то возрасте, что смерть предпочтительней, чем такая жизнь. Прошли месяцы, и маленькая Лили больше не кричала и не выла, пытаясь лишить себя жизни разбиванием головы о стену. Она играла в свою игру, четко выверяя время и место, когда ей удастся свести счеты с жизнью.
В небольшой комнате, напоминающей обитель душевнобольного, не было окон. И чтобы ребенок окончательно не помешался в этом карцере, ему включали свет тогда, когда вставал Говард, и выключали тогда, когда он укладывался спать.
В темноте по ночам она даже сквозь толстые бетонные стены подвала, через выцветшие набитые ватой матрасы слышала. Хотя это было и невозможно, но слышала детский крик — не то у себя в голове, не то откуда-то сверху из спальни хозяина. Она понимала по легкой вибрации, проходящей через дом, кто в какой комнате что делает, какую дверь открывает и куда идет. Так она точно знала, что идут за ней и ее несколько часов ада вот-вот начнутся.
Лили так давно не была во внешнем нормальном мире, лишенном насильственного сексуального контакта со взрослыми, что практически забыла все то, что там было. Видимо, и не было там ничего. Существуют лишь этот жуткий дом, комната и Джейсон — самое страшное существо на земле.
В последнее время все изменилось. Хозяин дома, по словам Говарда, уехал по делам. Жизнь стала немного проще, без боли и избиений. Говард не решался дотронуться до любимой игрушки Джейсона. У девочки зажили раны, прошли синяки. Остатки ее души по-прежнему напоминали фарш, но все же было уже не так тяжело. Однако она знала, каждый день прислушиваясь к шуму, который, как ей казалось, она слышала, что он вернется и тогда точно ее добьет неимоверно страшным извращенным способом.
Лили лежала на полу на матрасе и смотрела на лампочку, висящую на проводе под потолком. Она моргала, закрывая глаза, присматриваясь к рисунку, остающемуся на ее сетчатке. Послышался грохот, кто-то открыл двери в подвал и, торопясь, сбежал по лестнице вниз.