Проклятие Пифоса

Гальба остался на месте и посмотрел вниз.

— Поднимайся, Иерун.

Каншель с трудом подчинился.

— Что ты здесь делал? — вопрос Гальбы не был риторической угрозой. Сержант был искренне озадачен.

Каншель не сознавал истинного смысла поклонения, пока не принял учения «Лектицио Дивинитатус». Но прежде он испытывал нечто схожее, и объектом его преданности был Гальба. Из всех Железных Рук на «Веритас феррум» он единственный снисходил до слуг, признавая присутствие слабых смертных. Ему не была чужда доброта. В любой ситуации он всегда старался проявить понимание или хотя бы сочувствие мельтешащим под ногами жалким созданиям, что выполняли подсобные работы на великом корабле. Бессмысленность удержала Каншеля от ответа Аттику. Он знал, что Гальба отнесется к новой истине своего слуги не лучше капитана. Но еще он знал, что должен быть честен со своим господином.

— Я делал подношение Богу-Императору, — признался он.

На мгновение Гальба закрыл глаза. Каншель никогда не подозревал, что космический десантник может выглядеть уставшим. Когда воин снова посмотрел на слугу, на его лице застыло болезненное выражение.

— Я должен наказать тебя. Или, по крайней мере, объяснить всю абсурдность твоих действий и напомнить, что они являются прямым нарушением указов Императора и Его воли.

— Да, сержант.

— Но я подозреваю, что если ты сумел превозмочь нелепый парадокс поклонения как богу тому, кто запретил именно эти верования, то я лишь впустую потрачу время, пытаясь обличить тебе твое мелкое безумие.

Каншель ничего не ответил. Он согласно склонил голову, одновременно смиренно и непокорно.

— Я так понимаю, этот культ получил распространение среди слуг?

— Так точно.

Сержант хмыкнул.

— Это все ночи, я полагаю, — пробормотал он скорее самому себе, нежели Каншелю. — Иррациональный ужас плодит безрассудные мысли.

И усмехнулся — коротко, мягко, мрачно.

— Иерун, знал бы ты, сколько безрассудства творится вокруг… — Гальба развернулся, чтобы уйти. — Я не буду тебя наказывать. — Он обвел правой рукой внутреннее пространство ложи. — Всему этому в любом случае скоро придет конец.

— Сержант? — спросил Каншель, но Гальба не обернулся и не остановился. Слуга последовал за ним, но затем вспомнил о своей «Лектицио». Он бросился обратно к центру ложи. Книга исчезла.

Штурмовые катера и транспорты замерли, опустив трапы. «Поборники» прибыли к воротам поселения. «Машина ярости» въехала за частокол и остановилась перед «Громовыми ястребами». Все многотысячное население деревни собралось в центре плато, согнанное туда воинами 111-й роты. Пока Аттик взбирался на крышу танка, Гальба изучал обстановку. Все это изрядно напоминало вторжение. По первому же слову капитана Железные Руки могли истребить всех колонистов до единого. Нетерпение Аттика нашло выражение в жестокой эффективности операции.

Вокс-рупоры на борту техники разнесли голос капитана над толпой, грубо разорвав густой ночной воздух. Он не поприветствовал своих слушателей, сразу перейдя к делу:

— Мы вступили в новый этап войны. Ситуация требует от нас радикальных действий, ввиду которых это плато более не является безопасным. Мы эвакуируем вас обратно на нашу базу и в ее окрестности до тех пор, пока не найдем вам более подходящее место. На этом все.

Аттик уже хотел было слезть с танка, как вдруг вперед вышел главный жрец. Мужчина остановился прямо под стволом «Поборника», указывая на свою паству.

— Это место нам идеально подходит, — заявил он.

— Больше нет.

— Не поймите превратно, капитан, но мы не согласны. Мы останемся здесь.

Аттик не шевельнулся. Гальбе представилось, как он отрывает человеку голову за подобную наглость. Но воин ничего не сделал.

— Не вам это решать, — сказал он. — Вам остается лишь подчиниться. Мы приступим к эвакуации немедленно.

— Нет.

Тишина, казалось, заглушала даже шум двигателей.

— И как, интересно мне, вы собираетесь противиться нам? — поинтересовался Аттик.

— Очень просто. Мы никуда не уйдем.

Аттик наклонился с танка, схватил жреца за передок воинской туники и вздернул высоко в воздух. Он держал мужчину на вытянутой руке. Тот не сопротивлялся и даже не дергал свободно болтающимися ногами. Гальбу поразило его самообладание — даже при том, что в нем вновь взыграло отвращение к буйной плоти.

— Ты смеешь перечить мне? — рявкнул Аттик.

— Смею.

— Пусть так. Это ничего не меняет. Вы уходите.

— Нет, не уходим, — жрец говорил натянутым от напряжения голосом, но гордость его оставалась непоколебимой. — Вам придется сначала убить нас.

— Вы все погибнете, если останетесь.

— Я так не думаю.

— Вы не знаете, что вскоре произойдет. Вы идиоты.

— Я так не думаю.

Аттик зарычал:

— Нет, вы и вправду ни черта не соображаете. Что ж, будь по-вашему.

Он отпустил жреца. Мужчина грузно повалился на землю, но ловким змеиным движением поднялся на ноги. Он стоял, как прежде, затмеваемый «Машиной ярости» и темным колоссом.

— Вы хотите, чтобы мы ушли, — провозгласил Аттик. — Что ж, мы уйдем. Вы отказались от нашей помощи. И вы ее больше не получите. Хотите остаться? Оставайтесь.

Последнее его слово прозвучало нарочито тяжко и неспешно, словно жуткий отзвук похоронного колокола.

— Впрочем, если вы поменяете свое мнение, мы возражать не станем. Захотите сбежать в джунгли на милость тамошних ящеров — ни в чем себе не отказывайте. Мы не будем вас останавливать. Мы не станем вмешиваться. Мы не поможем. Можете звать нас — мы не придем. Но мы еще напомним о себе. На рассвете это плато перестанет существовать. Гнев Железных Рук выжжет его с лица планеты и из памяти живущих.

Последние слова приговора Аттика эхом разлетелись по всему поселению. Но толпа не зароптала. Жрец оставался на своем месте. Своей неподвижностью он словно бросал вызов капитану.

— Легионеры, — обратился к своим воинам Аттик, — мы здесь закончили.

Начался исход. Наблюдая, как слуги забираются в транспорты, Гальба в толпе заметил Каншеля. Выглядел он намного хуже, чем всего несколько минут назад. Тогда он был напуган и потрясен. Теперь же Иерун казался отчаявшимся, слабым и сломленным. Его лицо стало серым. Он согнулся под тяжестью страха. И многие другие слуги, как сейчас заметил Гальба, выглядели точно так же. На их лицах читался именно страх, не ужас. Они боялись не ночных кошмаров на базе и не пугающей сущности, что придет за некоторыми из них. Их пугала судьба, уготованная их новым друзьям.

Гальба ощутил разгорающееся внутри него пламя сочувствия. И задавил его. Он сам стал изгоем в роте. Учитывая, что он не псайкер, как он мог быть уязвим? Антон догадывался — все дело в плоти. Слишком много ее он на себе оставил. Ее слабость открыла дверь врагу. Но теперь он вернул доверие Аттика и больше не предаст его. Он не позволит сантиментам помешать ему сделать необходимое. Слугам не хватало дисциплины, чтобы видеть мир таким, какой он есть. Теперь сержант понимал, что Железные Руки должны быть бдительны и готовы в любой момент задавить бредовые фантазии, что пустили ядовитые корни в умах многих слуг. Он сам не должен был терять бдительность. Не должен был давать слабину.

Быть человечным.

«Сжечь».

Сержант отвернулся от шокированных смертных и зашагал к «Несгибаемому», где его уже ждал Аттик. Гальба не предполагал, что капитан ответит на упрямство колонистов столь категорично. Он еще мог позволить себе роскошь сиюминутного удивления, но разделять потрясение смертных — это уже перебор. Так Антон говорил себе.

И, убеждая себя, что иного пути нет, он пытался сдержать собственный нарастающий страх.

Глава 16

ГНЕВ

Кхи’дем даже не пытался скрыть свой ужас.

Он ворвался в командный центр прямо перед рассветом. До самых последних минут перед ударом по приказу Аттика вход был закрыт для всех, кроме его офицеров. К тому моменту «Веритас феррум» уже вышел на позицию. Рулевой Эутропий по каналу вокс-связи ждал команды спустить с цепи гнев корабля. На протяжении всего подготовительного этапа Гальба держался в сторонке. Он не пытался переубедить Аттика. Знал, что стоило бы. Но был убежден, что не должен.