Проклятие Пифоса

Время исчезло. Мир исчез. Остались лишь помехи. Она шагнула навстречу буре, и та обрушилась на нее со всех сторон, сметая все возведенные ею барьеры. Она тонула в уродливой бесформенной энергии.

Но вдруг вмешалось нечто неслучайное. Нечто, имевшее форму и цель. Оно существовало во времени и тем самым вернуло ей осознание последовательности и преемственности мгновений. Вторгшаяся сущность прояснилась. Это был голос. Аттик. Он произносил ее имя. Она ухватилась за этот осколок реальности, из последних сил противясь потоку безумия, и устремилась к берегу. По частицам она вновь обретала понимание природы звуков, прикосновений, мыслей. С удивлением она обнаружила, что все еще стоит на ногах.

— Вы можете идти дальше? — спросил Аттик.

— Да, — уже одно слово было победой. Его правдивость — подлинным триумфом. — Капитан, вы говорили, что это строение неактивно. Это не так.

— Мы знаем, что здесь действует потусторонняя энергия варпа, но на этом все, — пояснил Аттик. — Ауспик?

— Никаких изменений, — отозвался Камн, технодесантник. — Никаких различимых волн или сигналов.

— И все же атаки направленные, — задумался Аттик, — и становятся все сильнее.

— Это машина, — сказал Гальба.

Аттик зарычал и двинулся дальше.

Вниз, вниз. Глубже. Эрефрен по спирали спускалась в испепеляющую бурю. Каждый новый шаг становился для нее новой войной. Астропат одерживала одну тяжкую победу за другой, и чем сильнее становилась ее боль, тем яснее она чувствовала, что приближается к врагу. Время снова распалось. Женщина держалась только благодаря своему пламенному гневу и чувству предвкушения. В следующий раз она восприняла мир вне своей борьбы, лишь когда остановилась.

Голос Аттика пробился сквозь неестественную мглу, словно послание с далекой звезды.

— Дальше пути нет.

«Выполни свою задачу», — думала Эрефрен. Попытавшись заговорить, она едва не упала, но долг удержал ее на ногах.

— Мы очень близко, — сообщила она и вытянула вперед левую руку. Ее ладонь коснулась каменного барьера. — Что это?

— Барьер в конце этого туннеля, — объяснил Аттик. — При раскопках удалось расчистить здешние завалы, но за ним обнаружилось вот это. Оно слишком однородно, чтобы иметь естественное происхождение. Следовательно, это часть конструкции ксеносов. Предназначение преграды пока неясно, и мы не можем найти обходной путь.

— Возможно, какой-нибудь из других туннелей… — заговорил было Даррас.

— Нет, — отрезала женщина. Она провела пальцами по каменному барьеру. Ощущение присутствия наполнило ее разум. — Поверхность искривленная, — возвестила она. — Это сфера. Очень большая сфера.

— Брат Камн? — обратился к технодесантнику Аттик.

— Показания приборов сбивчивы и бессмысленны, брат-капитан. Невозможно что-либо говорить с уверенностью. Но это весьма вероятно, да. Думаю, нам стоит довериться словам госпожи Эрефрен.

— Можете сказать нам, что на той стороне? — спросил Аттик. — Если мы прорвемся, найдем ли мы там нашего врага?

Эрефрен отрешилась от своих мучений и заставила себя внимательнее вглядеться в искажения. Здесь, в этом месте, варп доминировал над реальностью. Астропат приготовилась к еще худшим нападениям. Она была абсолютно уверена, что вот-вот нащупает сердце разрушительной силы. Ничего. Сфера была пуста. Она буквально разрывалась от психического напряжения, но внутри не было врага.

— Там ничего нет, — ответила Эрефрен. — Эта сфера… — «Скорлупа?» — Это центр помех.

— Источник?

— Нет. Центр, — она убрала руку. — Источником является все это строение.

— Машина, — повторил Гальба.

— Нападения осмысленные, — напомнил Аттик. — Они не могут быть просто результатом работы какого-то механизма. Если это — машина, значит, кто-то ей управляет.

— Да, — согласилась Эрефрен. Теперь, когда ей больше не на что было смотреть, она смогла усилить свою защиту, отступив в объятья облегчающей слепоты. Но она не могла полностью закрыться от энергии — ее напор был слишком силен. Голова женщины звенела, словно соборный колокол. Если бы только этот разговор мог подождать… — Но этот «кто-то» не здесь.

— Тогда где?

Аттик задал риторический вопрос, но ответ на него неясно маячил перед Эрефрен — ответ, в который она не должна была верить, но который не могла отрицать. И все же она ждала, гадая, пришел ли Гальба к такому же нежеланному, безумному выводу.

Пришел.

— Нигде в этом плане бытия.

— Да, — подтвердила астропат.

Невыносимой тяжестью опустилась тишина.

— Я не собираюсь терпеть эту нелепицу, — провозгласил Аттик, выражая свою ярость холодными, механическими словами. — Я не могу сражаться с мифами.

— Капитан, — вздохнула Эрефрен. — Я не буду пытаться убедить вас в том, что я сама всем сердцем хотела бы назвать ошибкой. Но я могу безо всяких сомнений заверить вас, что это строение служит причиной помех. Если вы хоть немного верите в мои способности, доверьтесь мне сейчас.

— Значит, мы должны покончить с помехами.

Следующее слово принадлежало Гальбе:

— Сжечь.

Глава 15

РЕФРЕН. ЕДИНЕНИЕ. НЕПОВИНОВЕНИЕ

«Сжечь».

«Это же моя идея, так ведь?»

Гальба тяжко раздумывал над этим вопросом на пути к поверхности. Он боролся с ним, сидя в чреве летевшего на базу «Несгибаемого». Аттик пока держал свое мнение при себе — возможно, давая Гальбе время выстроить свои доводы или покаяться в своем безумии. Но Антон не изменил своего мнения. Руины должны быть уничтожены, это очевидно. Они создают помехи способности Эрефрен отслеживать варп. Стереть их с лица планеты, и одной проблемой станет меньше.

Все логично.

Только вот мысль о том, чтобы «сжечь их», появилась у него еще до вердикта Эрефрен. Гальба пытался обосновать свою убежденность, составить рациональную цепочку наблюдений и умозаключений, которые привели его к этой идее. К этому конкретному слову.

«Сжечь».

Ничего не получалось. Рассуждения превратились в оправдания, и сержант, устыдившись, отогнал их. Он был честен с собой. Идея пришла к нему ночью, а ночами на Пифосе ничему и никому нельзя доверять.

Вдруг он понял, что не может доверять даже своей дилемме. Уверенность окончательно покинула Гальбу, когда Аттик позвал его для личной беседы. Они разговаривали в капитанских покоях — небольшом модульном помещении без окон, пристроенном к командному центру. В центре безликой комнаты с голыми пласталевыми стенами находился стол с разложенными на нем звездными атласами и растущей коллекцией карт Пифоса. Аттик не отказался от идеи вычислить ставку противника и регулярно отправлял штурмовые катера на разведывательные вылеты, что с каждым разом охватывали все большую территорию на побережье. По результатам составлялись контурные топографические карты непокоренных джунглей. Листы пергамента были сплошь исписаны различными пометками, и практически все они были грубо перечеркнуты — хрупкие напоминания о непрекращающемся разочаровании.

Присесть было негде. В помещении вообще не оказалось мебели кроме стола. Аттик захлопнул дверь, снял шлем, положил его на стол и принялся неторопливо, размеренно расхаживать по комнате. Гальба понял, что именно так капитан использует свои покои. Они стали обителью его неспокойных мыслей.

Наконец Аттик заговорил:

— Значит, ты хочешь, чтобы я сжег руины?

— Чувства подсказывают мне, что вы должны, брат-капитан, — это был самый чистый и честный ответ, который Антон мог дать. Он надеялся, что командир обратит внимание на его выбор слов.

И он обратил.

— Чувства? Я не ослышался?

— Да.

— А что ты думаешь о том, что нам делать дальше?

— Я не уверен.

Аттик остановился и с другого конца стола посмотрел на Гальбу холодным, точным, изучающим взглядом. Сержант почувствовал, что его оценивает разум столь же нечеловеческий, как у когитатора. И как левый глаз был единственным видимым отголоском плоти, оставшейся в Аттике, так последней живой эмоцией внутри него осталась ярость.