Страница 28 из 78
Его пришлось пристрелить.
Сидя в бараках слуг, Агнесса Танаура чувствовала, что это путешествие через варп проходит как-то иначе. Изменилось все. Танаура радовалась тому, что обязанности перед капитаном позволили ей оставить Пифос позади. И она хотела бы никогда больше туда не возвращаться. Этому миру подходило слово, которому в официальном Империуме места не было. «Нечестивый». Сама она не боялась этого слова, ибо знала, что на самом деле в нем сокрыт огромный смысл. Принять божественность Императора также означало признать существование темных сил. Реальность бога подразумевала реальность Его врагов. И если в мире есть что-то святое, значит, должно быть и слово для описания того, что отринуло свет Императора. «Нечестивый». Хорошее слово. Сильное. Не просто эпитет. Предупреждение.
На Пифосе она слышала предупреждение и теперь хотела, чтобы полубоги, которым она служила, тоже его услышали.
Путешествия через варп всегда тревожили ее. И не важно, как глубоко внутри корабля она находилась и как надежно он ни был защищен от безумия имматериума, — Агнесса чувствовала его щупальца. Даже когда не бушевали бури, в корабельном воздухе ощущалось непроходящее напряжение.
В этот раз все было иначе. Щупальца заползли глубже и стали сильнее. Танаура верила, что нечто последовало за ними с Пифоса. Либо так, либо они запятнали себя порчей нечестивого мира. Она ощущала, что все скверно. Голоса слуг, общавшихся в большом зале, звучали вяло и подавленно. Люди говорили тихо, словно прислушиваясь к чему-то. Или боялись, что нечто может их услышать.
Танауре хотелось спрятаться. Хотелось найти крошечный, но безопасный уголок, свернуться там калачиком и отдаться в объятья веры. Но еще она знала, что долг требует от нее иного. И вышла в центр зала. Держа в правой руке «Лектицио Дивинитатус», Агнесса Танаура распростерла руки, подняла голову и улыбнулась.
— Я принесла вам слова надежды, — заговорила женщина. — Я принесла вам слова отваги.
И люди собрались, чтобы слушать.
Плавая и изворачиваясь в своем баке, Штрассны оглашал направления. Получив указания, рулевой Эутропий пускал корабль по обозначенному навигатором курсу. Эутропий не мог читать варп и всегда настороженно относился ко всем, кто обладал такой способностью. Этот план бытия будто насмехался над разумной реальностью Императора. Связанный механодендритами с величественной и прекрасной машинной сущностью «Веритас феррум», рулевой находил возмутительной всю абсурдность варпа, при этом искренне наслаждаясь торжеством разума над иррациональностью, воплощенной в поле Геллера. И хотя течения эмпиреев были для него непостижимым таинством, он понимал, что Штрассны ведет их по маршруту, лишенному какой бы то ни было логической схемы. Это было самое запутанное путешествие через варп, какое ему доводилось совершать, но оно было продиктовано тактической необходимостью. Рулевой сомневался в том, что Штрассны не даст им заблудиться. Он знал, что навигатор не лжет, но ему не нравилась сама действительность. В ней крылись намеки, которые лучше было не замечать. Если бы он только мог…
За командной кафедрой неподвижно стоял Аттик. Он казался абсолютно безучастным, но это было ошибочное впечатление. Ему не терпелось вернуться на Пифос. Он хотел получить любое знание, которое только Эрефрен сможет добыть, и нанести врагу новый удар. Конечно, он был и разочарован. Изнутри его сжигало желание выяснить, насколько серьезный урон минное поле причинило Детям Императора. Ему нужно было получить подтверждение правильности избранной им стратегии.
При желании капитан мог ощутить состояние любой части своего бионического тела. И сейчас, не по собственной воле, он остро чувствовал свой человеческий глаз на небольшом островке плоти. Он мог заменить этот глаз еще много лет назад и полностью завершить свое превращение в машину. Но не стал. Аттик не чувствовал себя достойным. Он верил, что тело не должно опережать разум, поэтому оставил последние клочки плоти как напоминание о ее слабости — слабости более глубокой, нежели просто физическая. И сейчас он чувствовал эту слабость. Плоть засела в его черепе, по большей части металлическом, словно трещина в силовом доспехе…
«Нет, — возразил себе воин. — Словно рак». Вот что такое плоть. Рак, пожирающий истинную силу машины. Ядом эмоций она порождала сомнения. Аттик не отвергал свою ярость, ибо она была простой и необходимой реакцией на тягчайшее из преступлений — предательство. Она была верной слугой войны, но могла и туманить рассудок. Он уже видел, как ярость изнутри разъедает Пожирателей Миров. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что предательство этого легиона было неизбежно. Их гнев перерос в безумие.
А его? Вредил ли он своей роте, потворствуя собственной ярости?
Нет. Они нанесли удар и пролили кровь. Они нанесли реальный урон Детям Императора. Потеря одной только «Калидоры» дорогого стоит. И теперь «Веритас феррум» мог ударить снова. Он отдался своей ярости и оказался прав. Будь на то его воля, он бы все свое сознание свел лишь к ярости и холодному расчету. Ибо ярость питает машину войны, а расчеты создают тактику, чтобы приводить приговор в исполнение.
Но упрямая человечность плоти отказывалась подчиняться его воле. Она порочила ярость скорбью и интуитивным недоверием. Одна лишь мысль о том, что на борту находятся выходцы из других легионов, возмущала его. Он чувствовал, что Железным Рукам больше не на кого полагаться, кроме как на самих себя. Те, кто не предал Ферруса Мануса, подвели его. Такова простая истина. Всеобщее подозрение было логичной и обоснованной реакцией. По крайней мере, так Аттика заставляли верить его инстинкты. Но, следуя той же логике, он никак не мог осудить поведение спасенных Саламандр и Гвардейцев Ворона. Они хорошо сражались на Пифосе и «Калидоре» — те двое, кому он разрешил участвовать в операции.
Противоречия. Неотличимость желаемого от действительного. Невозможность искоренить иррациональность из веры. И вот новый яд влился в его сущность — сомнения. Думая о других легионерах, он испытывал подозрения и недоверие. А как иначе?
Выражение лица Гальбы во время закладки мин… Неопределенный результат… Побег «Веритас феррум» в последнюю минуту… Продолжительное пребывание корабля в имматериуме во избежание погони…
Куда теперь подевалось его здравомыслие?
Размышления Аттика прервал Эутропий.
— Капитан, — обратился он. — Навигатор Штрассны докладывает: мы скоро выйдем в реальное пространство.
— Благодарю, рулевой, — вот ответ, который он искал. Он следовал за своим гневом до границ, очерченных его разумом. Мины заложены и обязательно доставят массу проблем флоту Детей Императора, ведь при такой концентрации кораблей ущерб неизбежен. «Веритас феррум» сбежал. Вернулся в безопасную гавань.
Он был прав. Рассудок не подвел его. Он сумел искоренить в себе некоторые пустые сомнения.
Так он убеждал себя.
Когда корабль вернулся в материальный мир, щиты опустились с главного экрана. И в тот же момент все тактические экраны вспыхнули алым. Взвыли сирены.
— Всем постам — боевая готовность! — приказал Аттик, сглотнув проклятье.
В системе Пандоракс находился флот.
Большой флот.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КЛЫК И КОГОТЬ
Глава 8
ПУТЕШЕСТВЕННИКИ. ЦЕНА НЕВИННОСТИ. МИЛОСЕРДИЕ
В системе собралось больше сотни кораблей, которые жались так близко друг к другу, что напоминали рой насекомых. Показания ауспиков транслировались на гололитическую проекцию в центре мостика. Гальба не улавливал никакого смысла в подобном построении. Вскоре поступили данные по скорости и тоннажу судов во флоте, которые озадачили сержанта еще больше.
— Капитан? — подал голос Эутропий.