Проклятие Пифоса

Железные Руки и Дети Императора рвали друг друга на части. Гальба с головой окунулся в водоворот гремящего керамита и брызжущей крови. Время для него замедлило свой бег. В голове не осталось ничего, кроме сиюсекундных нужд. Он двигался вперед шаг за шагом, от убийства к убийству. Его броня погнулась и потрескалась под десятками ударов, но он отмахивался от них, разя врагов снова и снова. Он разбивал лица в кашу, прорубался сквозь пластины доспехов и укрепленные ребра к черным бьющимся сердцам и навсегда останавливал их.

Сквозь грохот боя прорезался новый шум, набирая громкость и отвлекая на себя внимание. Это был голос, усиленный вокс-рупорами до оглушающего уровня, и принадлежал он машине. И хотя в его жестких неизменных модуляциях не ощущалось ничего человеческого, голос пылко проповедовал, и слова его сквозили леденящей кровь страстностью.

— Пределов нет! — провозглашал он. — Постигните всю истину ощущений, ибо нет для них границ! Дайте волю восприятию, братья. Отдайтесь во власть порока, ибо ощущения есть путь к совершенству! Чем низменнее действо, тем острее ощущения. Что вам говорили? Что все дозволено? Нет! Все обязательно! — на последнем слове громкость резко подскочила. — Что слабые запрещают, мы обязаны объять до конца! Внемлите заветам пророка Саада! Лишь в крайностях — блажь! Лишь в чувствах — истинное знание!

Голос принялся декламировать литанию бесчинствам, словно предаваясь величайшим зверствам, которые можно свершить одними лишь словами. Он приближался, и ему вторил громогласный, тяжеловесный топот по палубе. Гальба понял, что ждет их впереди.

Дредноут.

Проповеди привели Гальбу в замешательство. В словах явственно звучали жажда и превознесение плоти в самых худших ее формах, чего воин никак не ожидал услышать от дредноута. Голос нарастал, словно загоняя себя все глубже в бездну развращенности. Поскольку от физической сущности воина в саркофаге дредноута почти ничего не осталось, он мог разделить безумное неистовство своих братьев лишь словами и мыслями — вот он и разражался тирадами об абсолютном совершенстве жестокости, словно желая обрести в них высочайший, не постижимый никак иначе опыт.

Натиск Детей Императора внезапно ослаб. Предатели расступились. Гальба благоразумно остался на своем месте. Впереди дверной проем заполонила колоссальная фигура. Дредноут прибыл. Слова его били по умам, а для плоти у него было полно иных приспособлений: могучие ноги, лязгающая клешня и злобно светящиеся двойные лазпушки. Грузной походкой Древний шагал по галерее навстречу Железным Рукам, ни на секунду не прекращая своей черной проповеди. Его фиолетовый корпус, словно болезнь, покрывала золотая филигрань, в сложном орнаменте которой таился пугающий смысл. Нити сплетались в закрученные узоры, и концы их пульсировали, словно вены.

Но даже в новом гротескном облике Гальба узнал гиганта. Древний Курваль, некогда достопочтенный философ войны, в равной мере вещавший о совершенстве и горечи утраты. Теперь же его вокс-рупоры приветствовали Железных Рук скрежещущими монотонными речами, преисполненными неутолимого голода. Он превратился в ходячий алтарь, икону безумного поклонения.

— Ваше отчаяние есть мое блаженство, — произнес дредноут и открыл огонь.

В давке ближнего боя Железные Руки были вынуждены вновь сомкнуть ряды, но теперь, увидев новую угрозу, воины бросились врассыпную. Отделению удалось увернуться от залпа лазпушки, но на командном дисплее шлема Гальбы руны трех боевых братьев вспыхнули алым и погасли.

Прикрываемый с боков легионерами-предателями, Курваль шагал вперед, поливая галерею непрерывным огнем. Мерзкие гобелены и ковер рассыпались пеплом. Гальба бросился на пол и перекатился в сторону. Сверкающий луч прошипел прямо над его головой, опалив верх силового ранца. Еще один брат сгорел дотла.

Железным Рукам не хватало ни численности, ни оружия, чтобы сражаться с Курвалем лицом к лицу. Нужно было устранить его с поля боя. Сорвав с пояса мелта-заряд, Гальба швырнул его под ноги дредноуту.

— Сбросим его, — одновременно передал сержант по воксу.

Отделение отреагировало еще до того, как он успел закончить приказ. Воины видели, как поступил их командир, и все поняли. Все они были смертоносными деталями единой машины войны. Следом за гранатой Гальбы под ноги Курвалю прилетело еще четыре. Дредноут притормозил, выверяя свой следующий шаг, и замер с поднятой ногой. В момент взрыва гранат на глаза Гальбы опустились заслонки. На долю секунды весь мир исчез в ослепительной вспышке плазмы. А вот целый кусок палубы от сильнейшего жара исчез навсегда. Камень и сталь расплавились, и перед Курвалем раскрылась двухметровая дыра.

Дредноут старался одолеть гравитацию и собственную инерцию — и проиграл. Его нога провалилась в пустоту. Он накренился и рухнул на палубу двадцатью метрами ниже, словно метеор. Вой ярости из его рупоров прозвучал так же ровно, как и мерзкая проповедь до него. Несколько Детей Императора попадали вниз вместе с ним.

— Плоть слаба! — взревел Гальба, поднимаясь на ноги и бросаясь в бой. Клич Железных Рук прогремел грозным ответом порочному экстазу воинов Фулгрима. Огибая дыру в полу, отделение Гальбы ринулось навстречу врагу. Курваль бездумно палил вверх, прожигая в палубном настиле новые отверстия. Пробегая мимо дыры, Птерон метнул вниз еще один мелта-заряд. Шипящий взрыв оборвал неистовый рев Древнего, превратив его в пронзительный электронный вопль. Его выстрелы стали еще более беспорядочными, словно отчаянные хлесткие выпады раненого зверя.

Дети Императора попытались перегруппироваться. Их строй разбился, а оставаться на своих оборонительных позициях они не могли из-за слепого огня их истерзанного дредноута с нижней галереи. На стороне Железных Рук была скорость, и они обратили ее в силу. Обогнув дыру, они вновь образовали клин и врезались в разрозненные ряды предателей. Гальба рубил врагов. Воины-отступники замертво падали к его ногам. Какой бы скверне они ни поддались, силой и обликом они все еще оставались легионерами Астартес. Но руки Гальбы направляла справедливость, а разили они с мощью праведного возмездия. Чистота машины сокрушила уродство плоти.

Потрепанное и понесшее потери, но по-прежнему непреклонное отделение сержанта вырвалось из галереи. За ней открылось обширное пространство в форме звезды — пересечение сразу полудюжины основных проходов по боевой барже. Из центра поднималась широкая спиральная лестница. Мраморные ступени ее были сплошь пронизаны фиолетовыми жилками. Гальбу это зрелище натолкнуло на мысль о гнилой аристократичной крови, проглядывающей сквозь бледную кожу. На верхнем пролете шел яростный бой. Защитники «Калидоры» пытались прорваться на следующий уровень и оттеснить собравшихся там захватчиков.

Гальба повел своих воинов наверх, перескакивая сразу через три ступени. Вместе с братьями на верхней палубе они поймали Детей Императора в тиски. Ширины лестницы хватало, чтобы два легионера могли стоять плечом к плечу. Гальба остановился в паре ступеней от врага. Вдвоем с Вектом они припали к полу, открывая линию огня братьям за их спинами, чьи болтеры низвергли на врага сконцентрированный огненный ад.

Тиски сжались.

Поскольку большая часть абордажных торпед вонзилась в палубу непосредственно под командным мостиком, отделение Гальбы одним из последних присоединилось к ударной группе. К тому моменту уже были установлены подрывные заряды, с детонацией которых начался штурм капитанского мостика. Коридоры и лестничные пролеты обрушились, отрезав верхние палубы от остального корабля и подарив Железным Рукам немного времени. Более того, на их стороне оказалось численное превосходство. Конечно, на всем корабле оставались еще сотни Детей Императора. Но если перекрыть подкреплениям доступ, пусть даже временно, это станет неважно.

После взрывов Гальбу и его братьев отрезало от своей абордажной торпеды, равно как и от трех других. Это, впрочем, тоже было несущественно. Жвала войны работали беспощадно, и много легионеров уже погибло. В оставшихся торпедах, до которых еще можно было добраться, места будет предостаточно.