Страница 128 из 132
— Оуэн, — сказал себе Гай.
Он медленно поднялся. Мысль вызревала в нем, еще когда он пытался вызвать в памяти длинное, смуглое лицо, высокую, сутулую фигуру Оуэна Маркмена. Он поедет к Маркмену, поговорит с ним, расскажет ему все. Если он и должен кому-то сознаться, то именно Маркмену. Пусть Маркмен убьет его, если захочет, позовет полицию — все, что угодно. Но он должен рассказать ему — с глазу на глаз, без утайки.
Внезапно это обернулось насущной необходимостью. Разумеется. Один шаг влечет за собой другой. Отдав личный долг, он примет любое бремя, возложенное законом. Он тогда будет готов. Сегодня же можно сесть на поезд, после того как они с Энн ответят на вопросы, связанные с гибелью Бруно. Полицейский сказал им явиться утром в участок. Даже на самолет можно успеть, если повезет. Где это? Хьюстон. Если, конечно, Оуэн все еще там. Лишь бы Энн не надумала провожать его в аэропорт. Она должна думать, что Гай летит в Канаду, как и предполагалось. Он не хотел пока, чтобы Энн узнала. Сначала — свидание с Оуэном: оно не терпит отлагательств. Гай весь как-то преобразился, словно сбросил старую, изношенную одежду. Он ощущал свою наготу, но не боялся больше.
47
Гай сидел в самолете, направлявшемся в Хьюстон, на откидном сиденьи. Он себя чувствовал жалким, взвинченным, столь же неуместным и неправильным, как и нелепый нарост сидения, что выдавалось в проход, нарушая симметрию кресел. Ненужный, неправильный, он все же был убежден: то, что он делает, совершенно необходимо. Он зашел уже слишком далеко, преодолел столько трудностей на своем пути, — и это придало ему некую упрямую решимость.
Джерард явился в полицейский участок слушать показания по поводу гибели Бруно. Сказал, что прилетел из Айовы. Скверно, что Чарльз погиб, но Чарльз всегда был так неосторожен. Скверно, что это случилось на яхте Гая. Гай оказался способен отвечать на вопросы с совершенным безучастием. Подробности того, как тело ушло под воду, представлялись абсолютно лишенными смысла. Гая больше беспокоило присутствие Джерарда. Не хотелось бы, чтобы Джерард выследил его в Техасе. Для пущей безопасности Гай даже не сдал билет на самолет до Канады, который вылетал несколько раньше. Потом ждал в аэропорту битых четыре часа. Но опасности вроде и не было: Джерард ведь сказал, что в этот день возвращается поездом в Айову.
И все же Гай еще раз оглядел пассажиров, более пристально, чем он на то осмелился при посадке. Никто, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания.
Толстый конверт захрустел во внутреннем кармане, когда Гай склонился над бумагами, которые разложил у себя на коленях. Это были оставленные Бобом отчеты по строительству дамбы. Гай вряд ли смог бы читать журнал, в окно глядеть ему не хотелось, но он знал, что бессознательно, причем с легкостью, примет к сведению то, что требуется. Между листками, напечатанными на ротапринте, попалась страничка, вырванная из английского журнала по архитектуре. Один абзац Боб обвел красным карандашом:
«Гай Дэниэл Хейнс — самый значительный из архитекторов, пришедших с Юга Америки. Уже в своей первой самостоятельной работе, выполненной в двадцать семь лет, — простом трехэтажном здании, ныне известном под названием «Питтсбургский магазин», Хейнс провозгласил принципы грации и целесообразности, которых впоследствии упорно придерживался и благодаря которым его искусство достигло нынешних высот. Если бы мы задались целью определить особенности таланта Хейнса, нам пришлось бы взять за основу это уклончивое, неуловимое определение: «грация», ибо до Хейнса современной архитектуре данное качество не было присуще. Заслуга Хейнса в том, что свое собственное понятие грации он сделал для нашего времени классическим. Главное здание широко известного комплекса «Пальмира» в Палм-Бич, Флорида, получило название «американского Парфенона».
Сноска внизу страницы гласила: «Ко времени опубликования статьи мистер Хейнс был назначен в Консультативный комитет по строительству дамбы в провинции Альберта, Канада. По его словам, мосты всегда увлекали его. Он считает, что эта работа счастливо займет его на ближайшие три года».
«Счастливо», — повторил Гай. Как это они догадались втиснуть такое слово?
Пробило девять, когда Гай пересекал в такси главную улицу Хьюстона. В аэропорту он взял телефонный справочник и нашел имя Оуэна Маркмена, сдал багаж на хранение, поймал машину. Вряд ли все пройдет так гладко, подумал он. И не воображай, что, приехав в девять вечера, застанешь его дома, притом одного, готового усесться в кресло и выслушать постороннего человека.
Его, наверное, нет дома, или он там больше не живет, или даже вообще уехал их Хьюстона. Возможно, придется потратить несколько дней.
— Остановитесь у этой гостиницы, — сказал Гай шоферу.
Выйдя из такси, Гай снял номер. То, что он оказался способен на обычную, тривиальную предусмотрительность, несколько приободрило его.
Оуэн Маркмен больше не жил по указанному адресу на Клеберн-стрит. Это был небольшой многоквартирный дом. Жильцы, которые попались Гаю в подъезде, между ними и управляющий, разглядывали его с каким-то подозрением и не дали почти никаких сведений. Никто не знал, где сейчас проживает Оуэн Маркмен.
— Вы, случайно, не из полиции? — спросил, наконец, управляющий.
Гай невольно улыбнулся.
— Нет.
Гай уже собрался было уходить, когда один из жильцов остановил его на ступеньках и с той же подозрительностью поведал, что Маркмена можно найти в определенном кафе в центре города.
И в конце концов Гай нашел его в аптеке-закусочной, где тот сидел у стойки с двумя женщинами, которых не представил. Оуэн Маркмен попросту слез со своего табурета, выпрямился во весь рост, и карие его глаза широко раскрылись. Длинное лицо как-то отяжелело и выглядело менее красивым, чем помнилось Гаю. Оуэн тщательно запрятал руки в разрезные карманы короткой кожаной куртки.
— Вы меня помните? — сказал Гай.
— Еще бы.
— Мне хотелось бы поговорить с вами, если вы не возражаете. Это совсем недолго. — Гай огляделся. Лучше всего пригласить его в номер, прикинул он. — Я снял номер в Райс-отеле.
Маркмен медленно смерил Гая взглядом с ног до головы и после долгого молчания произнес:
— Ладно.
Проходя мимо кассы, Гай заметил полки с бутылками. Раз уж он пригласил Маркмена, надо предложить ему выпить.
— Вы шотландское любите?
Увидев, что Гай покупает бутылку, Маркмен немного расслабился.
— Хорошая марка, но неплохо бы туда чего-нибудь добавить.
Гай еще купил несколько бутылок кока-колы.
Они молча доехали до гостиницы, молча поднялись на лифте и зашли в комнату. Как бы начать, размышлял Гай. Он придумал с дюжину вариантов, но все их отмел.
Оуэн уселся в кресло, то с откровенной подозрительностью разглядывая Гая, то со смаком потягивая виски с кока-колой из длинного стакана.
Гай начал, запинаясь:
— Что…
— Что? — переспросил Оуэн.
— Что бы вы сделали, если бы узнали, кто убил Мириам?
Оуэн со стуком опустил ноги на пол и выпрямился в кресле. Его черные, густые брови сошлись над переносицей.
— Это вы, да?
— Нет, но я знаю, кто.
— А кто?
Что же он чувствует, сидя вот так, насупив брови, спросил себя Гай. Ненависть? Досаду? Гнев?
— Я знаю, и очень скоро узнает полиция. — Гай поколебался. — Это один человек из Нью-Йорка, его звали Чарльз Бруно. Он вчера погиб. Утонул.
Оуэн сел немного глубже и сделал глоток.
— А вы откуда знаете? Он сознался?
— Я знаю. И знал уже давно. Вот почему я чувствую, что и сам виноват. Ведь я не выдал его. — Гай облизал губы. Каждый слог стоил неимоверных трудов. Почему он раскрывается с такими предосторожностями, в час по чайной ложке? Он что, все это выдумал — радость, облегчение, которые должны наступить, когда он все выложит начистоту? — Вот в чем я обвиняю себя. Я… — Оуэн пожал плечами, и это смутило Гая. Он следил, как Оуэн допивает стакан, потом машинально встал и сделал ему еще один коктейль.