Страница 65 из 88
Тимофей погладил бороду и с сожалением взглянул на Проху:
— Коль крови боишься, чего ж биться пошёл?
— Да по своей воле разве? Силком погнали. Таких, как я, знашь, было сколь!..
— И что, не ловят ватагу-то вашу?
— Не, некому ловить. Новгородские вои от москвичей отбиваются, москвичи, тебе не в укор, почище нашего селян грабят.
— Ну а холода настанут, куда ж вы тогда?
— Ой не спрашивай, Трифоныч. Загадывать не хочу. Поговаривают, что на зиму разбежимся кто куда по своим деревням. Мне вот только бежать некуда. Да ещё дожить нать до зимы-то. — Проха перевернул котёл и принялся оттирать песком и пучками травы закопчённое днище. — Вообще-то к Новгороду ворочаемся мы потихоньку.
— Фатьяныч, он из Новгорода, что ль?
— Нет, он незнамо откуда. В Новгороде цель у него есть — боярина одного найти, посадника, Михайлу Тучу. Он всё расспрашивал, знаю ль я такого? Слыхивал я вроде, что есть таков, а в лицо не видал.
— Ну а со мной-то что он сделать может? — спросил Тимофей.
— Да всё, — вздохнул Проха. — Ему тебя жизни лишить, что слепня придушить. Но мыслю, что-то задумал, пользу какую-то хочет из тебя извлечь. Ты поддакивай, а там видно будет.
Послышался какой-то шум на поляне. Проха зачерпнул в вымытый котёл холодной воды из ручья и, держа его обеими руками, пошёл к кострищу. Тимофей последовал за ним.
Среди разбойников появился новый человек. Он скинул рубаху, мокрую от пота, вертел в руке порванный лапоть и что-то быстро говорил окружившим его разбойникам. Из пещеры под сосновыми корнями вылез, позёвывая, Фатьяныч и подошёл к нему.
Тимофей не присоединился к ватаге, а сел поодаль в тени берёзы, однако из обрывков фраз догадался, что запыхавшийся был из этой же компании и что-то разведал важное, сулившее богатую поживу.
Предводитель поискал глазами Тимофея и позвал:
— Слышь-ка, москвич, подь сюды. Послушай, что товарищ наш бает.
Тимофей хотел было отказаться от приглашения, не желая участвовать в обсуждении очередного грабежа, но затем решил, что не стоит вступать раньше времени в конфликт с разбойниками, и подошёл к ним.
Дело заключалось в следующем. В пяти верстах отсюда, близ Шелони, татары оставили малый отряд, охранявший стадо скота и полсотни селян с новгородских уездов, уводимых в полон, а также шатры с награбленной добычей. Главная татарская конница разъехалась продолжать зажитье. Поход великого князя на Новгород Великий заканчивался, и напоследок Данияровы конники не хотели упускать ничего, что попадается на пути. Не встречая никакого сопротивления, татары утратили присущую им осторожность, чем и предлагал воспользоваться Фатьяныч. Выслушав своего разведчика, он задумал напасть на татарский стан перед самым рассветом. В случае удачи добыча обещала быть небывалой. Дело, однако, было опасное, и разбойники переминались с ноги на ногу, сомневаясь, стоит ли затея того, чтобы рисковать своей головой. Не лучше ль ограничиться тем, что уже нахватано ими в грабежах и надёжно укрыто в тайниках, а не гнаться незнамо за чем?.. Фатьяныч не хотел принуждать разбойников, лучше, если они сами загорятся желанием не упустить богатый куш, и он надеялся на поддержку Тимофея.
— Что скажешь, сотник? С татарами сам дело имел, как-никак. Где слабина у них?
Тимофей раздумывал, выбирая из двух зол. Ему не хотелось вновь испытывать судьбу и браться за меч (вернут ли его ещё ему?). Оставаться в лесу с лихим народом и зависеть от прихоти разбойного предводителя было ещё хуже. Он подумал о пленных, вспомнил Потаньку, будто заранее готовя и настраивая себя против татар. В сердце действительно шевельнулась неприязнь к ним.
— Слабина где? На земле у них слабина. Когда в седле татарин, ни стрелой не попасть в него, ни на коне догнать, ни самому увернуться от стрел его. А на землю сойдёт, тут он трусоват, пешком ходить непривычен.
Фатьяныч улыбнулся, удовлетворённый:
— Слыхали? Сотник знат, что бает.
— Вот пущай сам татар и грабит, — произнёс кто-то опасливо.
Фатьяныч развёл руками с показным недоумением:
— Непривычно мне слышать от тебя, Хвощ, такое! Ты уже не испужался ль случаем?
— Испужался, нет ли, моё дело. А токмо поищи другого дурака под стрелы подставляться.
— Ну а вы что скажете? — обратился Фатьяныч к остальным.
Разбойники стояли, не решаясь говорить. Наконец один из них промолвил:
— Вот если б наверняка знать, что одолеем, тогда что ж, мы не против. А нас побьют, тогда как?
— Вот дурья башка! — воскликнул Фатьяныч. — Знал бы, где упасть, — соломку б подстелил! — Он повернулся к Тимофею. — Ты, сотник, как? Пойдёшь православных у басурман отбивать?
— Пойду, — ответил тот коротко, так что предводитель удивился даже.
— Вон как? Что ж, пойдём. Ну а вы можете по-старому жить — пепелища обшаривать да купцов заплутавших неделями подкарауливать. Мы с сотником пополам добычу-то поделим.
— Делите, делите, — пробурчал тот, кого Фатьяныч назвал Хвощом, — раз жизнь не дорога. А я поживу ещё, пожалуй.
Он нырнул в стоявший неподалёку шалаш и начал собирать свой мешок с пожитками. Фатьяныч плюнул в его сторону и демонстративно отвернулся. Остальные молчали.
— Да неужто вы стрел басурманских боитесь? — вдруг засмеялся он. — Прохор! Неси-ка мой лук, давно не стреливал, вспомнить хочу.
Проха слазил в пещеру и вынес предводителю крепкий кленовый лук и несколько стрел без колчана. Тот взял лук, потрогал пальцем тетиву:
— Перетянуть бы шнурок...
Из шалаша вылез Хвощ с мешком через плечо:
— Прощевайте, други. Свою долю у дуба я выкопаю, к вашим долям не притронусь, вот вам крест. — Он вытянул из-под рубахи оловянный нательный крестик и прикоснулся к нему губами. — Ну, ещё раз прощевайте.
Ему никто не ответил.
Фатьяныч вскинул вдруг лук, и Хвощ попятился к сосне. Но предводитель целился вверх и на того не смотрел. Стрела прошелестела в листве и улетела за кроны ближайших деревьев. Через несколько мгновений на траву сверху упал простреленный насквозь дрозд.
Мужики ахнули.
— Стрел татарских боятся они!.. — проговорил как бы про себя Фатьяныч, вновь трогая тетиву пальцем.
Хвощ уже шагал прочь, не желая затягивать прощание от греха подальше. Прошёл он шагов тридцать. Потом словно что-то почувствовал и обернулся. Стрела вонзилась ему точно между глаз. Хвощ выпустил мешок и повалился на спину.
— Не татарских стрел бояться нать... — проговорил, поморщившись, Фатьяныч и протянул лук Прохе. — Ты с ужином не тяни, ныне рано уляжемся.
Лишь когда Фатьяныч скрылся в пещере, мужики решились побежать взглянуть на Хвоща. Убит он был наповал, стрела, торчащая из переносицы, ужасала. Двое принялись неподалёку рыть яму в песке. Остальные молча разбрелись кто куда.
Спать улеглись ещё до темноты. Проха подбросил в костёр наломанного сушняка и устроился рядом с Тимофеем у поваленной сосны. Сюда доходило тепло от костра, вечер был уже прохладный, лето заканчивалось. Проха дал Тимофею просторную овчину, лежать было удобно и не холодно.
Разбойники также расположились близ костра. Они были угрюмы и молчаливы. Ожидание предстоящей схватки с татарами волновало каждого и наводило на невесёлые мысли, мешая заснуть в непривычно ранний час. Мало-помалу начали наконец потихоньку похрапывать. Фатьяныч велел Прохе будить всех сразу после полуночи.
— Я-то не лягу, буду за кострищем приглядывать, а ты подремли, устал, чай, — сказал он Тимофею.
— Утром отоспишься.
— Уж и не знаю, получится ли? Тревожиться буду, как вы там. До утра-то воротиться должны.
В лесу хохотнул филин. В сгущающихся сумерках это прозвучало предостерегающе.
— Зверья-го много в лесу? — спросил Тимофей.
— Как не быть, есть. Одного из наших медведь задрал, когда тот за грибами пошёл. Я ночами огонь жгу, не даю погаснуть. От огня зверье таится, небось.