Страница 22 из 47
Покатились под уклон последние погожие осенние деньки в забавах да играх к той незримой черте, где кончалась, навсегда истаивала самая богатая пора человеческой жизни – детство. И даже Венец, перешагнувший этот невидимый рубеж, умудренный немалым знанием и благословленный в таланте своем, шагнул вспять на жизненном пути, ступив внове в детскую пору. Как на крыльях носило его в тех весёлых беззаботных играх. Поставленный по общему согласию в вожаки, Игорь верховодил, а он, думный его воевода, находил все новые и новые потехи и развлечения.
Слушая с утра до вечера неумолчный ор, слезы да хохот, Верхуслава благодарила Бога, что вернул он в семью крестника. Слава Богу, теперь и сын задомоседит и не будет больше страхов и ожиданий.
Не тут-то было. В самую осеннюю распутицу, не дождав и ледостава, когда прямее и надежнее станут пути, снова ушёл из дому Игорь. Слава Господу, не один, вместе с Венцом. Ушли на север, к Карачеву, где, по верным слухам, в глухих лесных урочищах ютились малые обители лучших по Руси книгознатцев, зимовали там и калики перехожие86, певцы да бояны…
С легким сердцем отпускала сына княгиня, поскольку, кроме Венца, шёл в этот поход и сам Пётр Ильинич, замечтав сразу и вдруг посетить свою отчину. В непроходимых девственных лесах затерялось то первое в Вятичах русское селище в низовьях Нерети-реки87, при впадении в реку Оку, нынче град Неренск, родина Петра Ильинича. И хотя от карачевских дубрав был туда немалый путь, пойти на Оку охотно согласился Игорь. А Венец зарадовался всей душой. Всего лишь неполный день пути от окского Неренска до его родного лопасненского Талежа, любимой вотчины Олега Святославича.
Когда всё было готово к походу и оставалось только помолиться да попрощаться, в полку прибыло. Святослав, уговоренный матерью остаться на уделе, собрался в одночасье, объявив всем, что идёт в поход. И слово оказалось твердым. Никто не смог поколебать решения. Осталась Верхуслава в Курске одна.
5.
О возвращении Ольговой княгини с чадами на Русь Мономаху стало известно в тот же час. Однако Всеволоду о том не сказал. Ждал, когда Ольгович сам заговорит об этом. Но Всеволод молчал. То ли и впрямь не знал о возвращении матери и братьев, то ли для чего-то делал вид, что не знает.
Мономах держал его у себя, занимая необходимым подельем, а то и посылал надолго со словом то в Новгород Великий, то в Суздаль, в Смоленск, в Южный Владимир, то в Переяславль… И всегда вовремя исполнял даденное ему порученье Ольгович, в пору возвращаясь к Киеву.
И снова ждал Мономах слова от него о Курском уделе, о возвращении матери и братьев. Так и не дождался. Уже когда занедужила осень, когда раскисли пути и дороги, а реки взбухли худою чёрной водой, сказал Мономах Всеволоду:
– С первым зазимком, как реки встанут, иди в Курск. Иль не знаешь – мать и братья твои пришли на Русь?
– Знаю, – послушно опустил голову.
– Иль не хотца видеть их?
– Хотца…
– Ну, так что?!
– Как повелишь. Под твоею рукою я.
– Велю, – сказал, не зная еще, радоваться либо скорбеть такому послушанию. И всё-таки сказал:
– Рад такому слову твоему. Только ить это родова твоя, ближе и нету.
– Ты мне – родова, самая близкая.
И вот чудо так чудо – без лести прозвучало это признание в устах Ольговича.
Мономах поверил, сказал ласково:
– Кланяйся матери от меня, поздравствуй от меня братьев. И скажи, чтобы засылали сватов к нам. Отдаю за тебя внуку свою – Марию.
Всеволод потянулся лицом к руке княжеской, встал на колени.
– Благослови, отец.
– Благословляю, сыне. – Перекрестил, дал руку и, поднимая по-доброму с колен, забокотал88 по-родственному: – Тамо, в Курске-то, не сиди долго. Тута мне нужен. К Давыду будь, скажи ему про сватов к нам. Пусть знает. А сейчас пойди к Мстиславу, к Белгороду, со словом моим.
И сел к столу писать грамотку к сыну.
Ликовал душою Всеволод, но виду не показывал, стоял рядом, ждал указа.
А седмицу спустя, первыми морозными заставами прямил Ольгович путь к Чернигову. Дядя Давыд долго не задержал. Был приветлив, добр. Угодливы были и сыны его – Владимир с Изяславом, не позволяли себе чиниться перед ним.
Князь Давыд без обиды уразумел – высоко взлетит с руки Мономашьей сокол. Неспроста удумал великий породнить с собою Ольговича.
А когда прощались, польстил племяннику утайно:
– После себя тебе Чернигов оставлю. Не обидь только Изяслава со Володимиром, чад моих… – замял сказанное долгим поцелуем. Не понять, было ли то, либо послышалось. Но Всеволод в подтверждение, что слышал утайно произнесенное, сказал открыто:
– Спасибо, дядя, вовек не забуду доброту твою! Вовек не обижу Володимира с Изяславом.
Но дядя будто и не услышал громкий ответ:
– Ступай с Богом, кланяйся княгине и братьям своим.
С тем и расстались.
Курск встречал Всеволода, как и подобает встречать старшего в роде, под колокольный благовест, с хлебом и солью, за главными вратами града. Весь люд высыпал на стогны, заполнил окольный город, вытолокся на болонь обаполы Черниговского тракта. Клир православный – с иконами и хоругвями. В заглавии – случившийся тут, в Курске, митрополит Черниговский Феоктист, бояре, тиуны89, тысяцкие, первейшие воины вышли навстречу, жёны их и домочадцы. В один взор охватил Всеволод встречающих, не найдя среди них ни матери, ни братьев. И это уязвило, поскольку их-то и хотелось видеть прежде. Опечалилось сердце, но не дал печали воли. Улыбался, кланялся народу, крестился истово. Всем видом радый, сошёл с коня, принял благословление митрополита, поцеловал троекратно житный каравай, и только когда обнимался с посадником, с нескрываемой тревогой спросил в полушёпот:
– Где мать? Братья где? Почему не встречают?
– Братья в походе в Вятичах. Княгиня сошла к сельцу своему. Ждала, звала тебя, дак не отзывался ты на зов её, – скороговоркой пояснил посадник, укорив в последнем князя. А он и ещё спросил:
– Мать-то в селе одна? Где Итларевич? – к названому брату был Всеволод холоден. Тайно осуждал отца за усыновление дивьего княжича, не хотел родства с ним. Знал и помнил, что все беды их семьи начались с того, что отказал отец великому князю Святополку выдать мальчика на поругание. Потому и спросил с неприязнью: «Где Итларевич?» – Посадник ответил:
– Князь Глеб с матушкой в сельце…
Ответ такой вызвал внезапный прилив раздражения. Кровь ударила в голову. Он готов был жестко выговорить посаднику. Но уже шли под его руку с объятиями и здравиями лепшие курские мужи, оттеснив посадника.
Отъезд матери в сельцо нарушал планы Всеволода. Мнил он в Курске провести всего лишь седмицу90, управиться со всем накопившимся тут задельем, пообщаться с матерью, братьями, собрать и заслать свадебный чин к Киеву, а следом и самому съехать. То, что братьев нет в Курске, Всеволода не печалило, даже было на руку. Он почему-то считал, что братья, а Игорь-то обязательно, запросятся с ним в Киев, но на то ничего не было сказано Мономахом. Велел только здравствовать им от его имени. А как откажешь, если запросятся? Показать, что не имеешь своей воли и нет у тебя своего угла в стольном граде, и живешь, как и прежде, в зачужье, чином только повыше, чем у дяди? Слава богу, унесло братьев в поход. Он и не поинтересовался, зачем и по какой нужде, в зиму глядя, отправились они в столь далёкие веси.
Однако отсутствие матери было ему неудобно. Следовало, управясь в Курске (хочешь или нет, но седмицу тут высидеть надо), идти по беспутью за Новгород Северский к Игореву сельцу. Сельцо это, а точнее княжеский терем, дворы, складницы и погреба, поставил Олег Святославич перед самым рождением сына в дар любимой супруге. С того и называлось оно Игоревым. Место облюбовали вдвоём князь с княгиней, когда по летней путине ходили на рыбные ловы по Десне.
86
Калики перехожие – странники.
87
Нерета-река – древнее название реки Нара.
88
Бокотать – бормотать.
89
Тиун, тивун – судья низшей категории, управитель, приказчик.
90
Седмица – семь дней, неделя.