Страница 27 из 102
...был бал.
...Император восседал на золоченом кресле, поставленном на помост. Помост держали шестеро аррвантов, обличьем весьма похожим на людей. Если бы не стеклянная полупрозрачная кожа, их можно было бы принять за чрезмерно рослых рабов.
В руках Император держал монету.
Обыкновенный золотой, который он катал по ладони с видом презадумчивым. И казалось, ему не интересны ни этот бал, устроенный в его честь, ни собравшиеся на балу...
Смотреть на Императора так открыто - дерзость, но Хиргрид не могла отвести взгляда. И в какой-то момент он очнулся от собственных мыслей. Повернулся к ней.
И поманил.
Величайшая честь.
Или...
Она поспешила подойти и преклонить колени.
Аррванты не шелохнулись. Толпа за спиной гудела и волновалась, гадая, что же понадобилось Блистательному от ничтожной девицы...
- Встань, - его голос был сух и тих, но Хиргрид поднялась.
Взметнулся искристой волною купол, отрезая их от прочего люда.
- Тоже это слышишь?
- Простите?
Она слышала музыку. Пока слышала. Визг скрипок. И мелодичные переливы цитр, медный грохот труб и удары, которыми управитель отмерял ритм...
- Надо же, - Император разглядывал Хиргрид с вялым интересом. - Такая юная... жаль, что тебе придется умереть.
- Мне?
- Не только тебе. Если это хоть сколько-нибудь утешит, то умрут они все... почти все, - поправился Император. - Оглянись.
Она обернулась.
Ничего нового... бальная зала. Мраморный потолок. Белые шары и белые лилии. Цветочные гирлянды. Штандарты и клетки с певчими птичками, которые молчали и задыхались от духоты и шума. Люди... множество людей, старательно делавших вид, будто нет им дела до Хиргрид, но общее любопытство было вязким, тяжелым.
- Они веселятся, не зная, что привычный им мир уже летит в пропасть, - сказал Император.
- Почему?
- Почему летит? Так сплелись дороги...
- Но... - огромная дерзость разговаривать с Императором в подобном тоне. - Почему вы его не остановите?
Император рассмеялся.
И хриплый смех его был страшен.
- Остановить... ты тоже полагаешь меня всемогущим? Это где-то приятно, но... боюсь, слишком поздно.
Император поднял руку, прижав к виску, на котором уродливым бугром выделялась золотая бляха.
- Мой проклятый дар... я вижу грядущее, но не вижу, как изменить его... иди, дитя... иди и забудь обо всем... веселись. Празднуй. Выпей вина... и не думай...
...она и не думала.
Старалась.
Ее спрашивали, конечно, о чем говорил Император, и Хиргрид, закатывая глаза, лгала... ах, простите, об учебе... о том, не собирается ли она навестить столицу... планирует ли остаться в храме... вежливость, не более того. Мгновенье высшей симпатии, которые заставили матушку приосаниться, а отца - нахмурить брови. Он не спешил радоваться этакому благорасположению.
...Император отбыл на рассвете.
Уехал, взяв с собой лишь четверых гвардейцев, что само по себе было удивительно. И в городе говорили... обо всем и сразу. Но в разговорах этих, чуяла Хиргрид, не было и толики правды.
...потом в газетах написали о мятеже.
...и гневно обличали тех, кто, отринув вековые заветы и богов, провозгласил свободу рабам. Это было до того нелепо, что...
Харвар, после того заключения сделавшийся злым и задумчивым, начал уходить из дома. Он и раньше, случалось, исчезал на день-другой, возвращаясь хмельным, голодным и до странного счастливым. Но ныне все было по-другому.
Харвар был трезв.
И зол.
И злость эта, весьма мало походила на прежнюю. Он сделался весел и как-то обронил, что скоро мир изменится и надобно быть готовым к переменам.
...пришла пора возвращаться в храм, но мятеж, о котором думали, что в самом скором времени он будет подавлен, не спешил униматься, а напротив, разрастался подобно пожару, захватывая новые и новые земли. Дороги стали беспокойны, и матушка попросила Хиргрид остаться.
В мятежниках не было и толики уважения к богам.
...Зандт.
И древний Ульграсс, который называли второй столицей.
Михреш.
Конгаран.
Имперская гвардия, позабывшая о клятве и перешедшая на сторону мятежников. Волчьи отряды, которые рыскали по дорогам. И «Голос Императора», смолкший вместе со столицей. Теперь новости доходили редко, противоречивые и тревожные.
...о битве в Ашшебу, где славный кузен Императора, известный стратег и великолепный тактик, оказался вдруг не столь хорош, как о том говорили. И тысячи пехоты утонули в разлившейся до срока Макхарабе, а другие - были сожжены белым пламенем...
...о резне близ Томмаша.
О болотах Никшара.
О...
...казни рабов в городе Уршах, который был где-то совсем рядом, в трех днях пути. И война его не коснулась, но Совет почетных горожан счел необходимым принять упреждающие меры. Так было написано в резолюции.
Рабы опасны.
И подлежали уничтожению. А с ними и нищие бродяги, которых развелось бессчетно...
...и отец обмолвился, что многие поддерживают эту резолюцию.
Стало страшно.
...страх ощущался всеми.
Он мешал дышать.
Думать.
Он заставлял людей делать странные вещи. И у въезда в город появились кресты. К ним слеталось воронье и многие ходили любоваться. Были и те, кто требовал, чтобы прочие сознательные граждане присоединились к делу чистой Империи, подавив тем самым бунт в зародыше.
...голоса тех, кто взывал к милосердию, были не слышны.
Саму Хиргрид дважды призывали к тем, чей срок вышел. И она дарила милосердную смерть.
Что еще?
Слухи.
Странные слухи, что Император, вместо того, чтобы выступить во главе войска и силой Регалий стереть бунтовщиков с лица земли, а затем огнем и мечом пройтись по мятежным землям, отступил к столице. Он больше полагался на баррикады, нежели на аррвантов и гвардию.
...а потом кто-то сказал - Хиргрид не помнила, кто и когда это случилось - что Император умер.
Или не умер, но ранен?
Безумен?
Не способен воспротивиться тому, кто провозгласил себя новым владыкой мира.
...рушились храмы.
Об этом тоже говорили, но шепотом и с оглядкой, ибо Боги рядом всегда, в отличие от императора. И кто-то в городе разбросал листовки, обещая рабам свободу, если у них хватит духу вырвать ее из обрюзгших рук. Листовку нашли на кухне, поэтому Хиргрид сама прочла ее, всего не запомнила, только про эти самые обрюзгшие руки.
Отец велел высечь всех кухонных, включая старуху, что жила при доме не один десяток лет. А сосед своих повесил. Но листовки появлялись вновь и вновь, а потом кто-то - наверняка рабы, кто еще - отравил колодец...
Поджог на городских конюшнях.
Мор, охвативший лошадей... и вновь же страх.
Кто-то пытался уехать... матушкина подруга, имя которой за столько лет стерлось из памяти Хиргрид. Она собрала всех домашних, уверенная, что в семейном поместье сможет переждать бурю...
...их нашли недалеко от города.
Хиргрид подслушала.
Конечно, отец полагал, будто она, пусть и почти жрица высшего круга, но все одно слишком юна, чтобы слушать подобное.
Пытки.
И насилие.
Хиргрид ведь знала ту женщину и пятерых ее дочерей... всех нашли растерзанными...
...золото исчезло.
- Никто чужой не знал, что она повезет семейные реликвии... - голос отца доносился из приоткрытого окна. Цвели астры, бархатцы и бледные лилейники.
Жара спадала.
И скоро наступит сезон дождей, дороги размоет и лишь Имперский Тракт останется неподвластен стихии... наверное. Хиргрид больше не была ни в чем уверена.
А отец, как выяснилось позже, ошибался.
Виновны были не рабы.
Позже Хиргрид получила возможность изучить семейные реликвии... и не только этой семьи.
Что дальше?
Паника.
И страх одних делает других смелее... храм почти опустел, но жрец в нем будто и не замечает перемен. А когда Хиргрид решилась заговорить с ним о том, что происходит, он сказал: