Песня моей души

Да, впрочем, кто не верил в месть самого мира – а таких было большинство – временами попадался под месть женщин, лишившихся любимых и родных. В пути я слышала историю о старой вдове, чьи дети и внуки не вынесли голода или сгинули на полях сражениях. Женщина подожгла деревню, захваченную ворогами, ночью, насыпав по улицам дурманных сухих трав. Многие новодальцы не выбрались. Так и сгорели. С немногочисленными соседями её, которые попрятались в подвалах или спали в сараях, выгнанные из домов вражескими воинами. А светопольец пожилой одноглазый при мне как-то говорил своим парням, что глаза его лишила девица чернореченская, которую они с напарниками насиловали. Когда оставили её, истерзанную, пошли жрать и греться у костра, она поднялась, подкралась к одному, меч отобрала. Его зарубила, троих искалечила. И даже раненная уже, с рукой отрубленною поднялась. Меч взяла в руку левую – и полоснула рассказчика по лицу. Ещё взмахнула несколько раз – они уже попятились от неё – и рухнула бездыханная. Ей голову отрубили. А пинать им её стало совестно. Когда от боли и унижений озвереет уже женщина – это жуткое и страшное зрелище.

- В общем, он кормился у нас несколько дней… - хрипло сказал брат, - И их воины на нашу улицу не ходили, хотя, соседи потом говорили, что на других улицах много кого ограбили и избили, из решившихся вылезти из подполья. Потом их войско ушло, опасаясь приближения нашего приграничного отряда – основное войско тогда караулило этих… их в другом месте.

- И… и совсем не ждали их? И… и… и это была та осада, закончившаяся через три дня? Её везением считали.

- Так то было войско Вадимира!

- Ах, да… - вздыхаю, - Вадимир бы мог...

- В общем, подмоги было немного, но с ними пришли эльфийские маги. Это меняло дело.

- Да?! – растерянно посмотрела на него.

- Что-то Вадимир в тот год с остроухими не поделил. В общем, подмоги было немного, но маги обещали всех прикопать в земле, живьём. Пришлось ворогам убираться.

- Но странно… что-то я раньше не слышала про тех эльфов!

- Да ту историю замяли. Мол, то были изгнанники остроухих, имевшие личные счёты с Вадимиром, а Хэл им ничего не приказал.

- Вот и прибили бы Вадимира!

- Увы… - брат вздохнул, - Не прибили. Видимо, велика фигура для эльфийского нищеброда. Или таки Хэл замял дело, опасаясь крупного скандала. В общем, новодальцы свалили, приграничные наши воины остались, а эльфы под шумок куда-то делись. Через пару дней и войско прошлого нашего короля подошло. Перебежчики из ближайших сёл и другого города. Так что твой отец сказал, что он из селян. Вон тех, беглецов. А кинжал, мол, он с кого-то из врагов снял, с трупа. А оружие для самообороны пригодится. В общем, он остался в нашем доме.

Мы какое-то время молчали, не глядя друг на друга. Но из объятий брат меня не выпускал – и это вселяло надежду, что он всё-таки считает меня своей семьёй. Хотя и дочерью врага.

- А… - замолкла, правда, позже всё-таки уточнила: - А почему ты его не выдал?

- Да я хотел! - Роман смял подвернувшийся под руку земляничный лист, ещё в пальцах перетёр, размазывая кашей, - Но сначала боялся привлекать внимание к нашему дому. Не хотел, чтоб мать забили за шашни с ворогом. Да и… там пара соседей пропали. Их тел не нашли. И другие молчали. И я молчал. Я надеялся, что он наиграется с моей матерью и уйдёт. Но… он остался.

- А… мама?

Задумчивый взгляд на меня.

- Наверное, он ей понравился. Он её не бил никогда. Вежливый. Помогал охотно. Да и… отца давно уже не было. И меня он не бил. Ни разу… - он разжал пальцы, выбрасывая раздавленный лист, - Хотя однажды, когда матери не было дома, я пытался подойти со спины и зарезать его.

- И… и он тебя избил?

- Нет… - молодой мужчина вздохнул, устало иль сердито, - Говорю же, он меня не бил. Он только выкрутил мою руку, так что я не мог до него дотянуться, и проворчал: «Настоящий воин никогда не бьёт врага в спину. Ты, что ли, трус? Боишься, что в прямом бою тебе меня не одолеть?». Я ненавидел его… но в тот миг мне стало стыдно. Он ещё добавил спустя какое-то время: «Твоя мать говорила, что твой отец был достойным воином. Тебе не стыдно быть таким сыном?». Он мог убить меня в любой день и час. Я полагаю, что те пропавшие – его рук дело. Он мог меня избить, сказать, что это я виноват, дерзил или допустил оплошность. Но он никогда этого не делал. И… и мне было стыдно проиграть ему. Мне было стыдно бить его из-за спины. Тут ещё мать вошла. Побелела, выронила корзину с покупками. Те по полу рассыпались. Яблоко подкатилось к его ноге. Мать упала на колени, заплакала, просила не трогать меня. Он отпустил и оттолкнул меня, подхватил её, обнял. Сказал, мол, я просто учу сражаться твоего сына, не пугайся. Он о том дне мне ничего потом не сказал.

Роман долго молчал, потом продолжил:

- Может быть, он не был обычным воином. Он ещё хорошо делал разные вещи из дерева. Очень хорошо. Может, он просто был ремесленником. Может, он поэтому меня пощадил. Или чтобы не огорчать мою мать. Кажется, она ему по душе пришлась. Не знаю, ждал ли его кто-то там. Потом родилась ты. К тебе они оба относились с нежностью, про меня как будто забыли. Я мечтал немного подрасти и навсегда уйти из места, которое перестало быть моим домом. Опасности и лишения не пугали меня. А потом болезнь, которой они оба заболели, разрушила все мои планы. Несколько жутких недель. И на свете остались только я и ты. Тебе было около двух лет, - он легонько дёрнул меня за косу, - Но моё отношение к тебе тогда уже было совсем иным. Я по-своему любил тебя.

Ты… любил дочь врага? Неужели такое возможно?!

- Как-то раз мама собралась на рынок и велела мне проследить за тобой. А он тоже по каким-то делам ушёл, чуть раньше. Ты, такая крохотная и беспомощная, доверчиво спала у меня на руках. Я чувствовал, как бьётся твое сердце, разглядывал твоё лицо…

В голосе брата послышалась нежность. Он осторожно отстранился, посмотрел на меня и тепло мне улыбнулся:

- Отчего-то меня растрогала твоя доверчивость. Проснувшись вдруг, ты улыбнулась мне. От моей ненависти не осталось и следа. Ни ты, ни я не в ответе за наших родителей. Прости меня, сестрёнка, за то, что слишком поздно это понял! Не буду говорить, как винил себя, как ругал. Мои страдания не стоят твоей жалости. Прости, если всё же захочешь меня прощать.

Мне повезло: у меня был он. Хотя и не знала, кем мне приходится мой друг, жила как за каменной стеной за его плечами и заботой. Стена, конечно, не всегда бывала надежной, ибо кто прислушается к словам какого-то безродного бедного безоружного парнишки? Однако не будь его, непременно бы пропала, рано или поздно. Можно ли забыть всё его добро, навеки перечеркнув из-за какой-то укрытой тайны, пусть даже такой важной?

Роман ласково погладил меня по щеке:

- Ты была моим утешением, моей радостью, единственной родной кровинкой. Моей силой. Ради тебя ещё больше хотелось жить. И я обнаружил, что могу справиться и с взрослыми, когда они пытались избить тебя. Из-за этой проклятой ненависти тогда не сказал тебе этого. Наверное, уже поздно это говорить, но мне очень хочется, чтобы ты наконец-то это услышала.

Обнимаю его. Крепко-крепко. Без слов.

- Прощаешь? Ох, милая сестрёнка! – он всё понял, нежно обнял меня.

Вдруг поднялся, подхватил и закружил меня. Я радостно взвизгнула, как когда-то в детстве.

- У-у, какая ты тяжёлая выросла, сопля! – прокричал брат, потом вдруг остановился и серьёзно добавил, - И, кстати, очень красивая.

- У-у, вредный свин! – радостно проворчала я.

На этот раз он не менее радостно улыбнулся на мою старинную обзывалку.

- Слушай, а тебе так важно идти в Средний город? – спросил брат, выпуская меня на землю.

Вздохнув, призналась:

- Вообще-то, меня нигде никто не ждёт.

- Тогда, может, пойдём в столицу? Тамошним стражникам, говорят, платят больше.

С любопытством уточнила:

- А ты правда воин?

- А что, не похож? – он притворился очень сердитым.