Человек, которого нет

И я пришел к Стиле и рассказал ей об этом. Мне нужно было, чтобы она назвала отличия, показала мне их. И я убедился бы, что они действительно есть, вполне определенные, решительные. И я бы тогда с облегчением выдохнул: не я. Это было слишком - быть героем того текста. Уж слишком. Я знал, что я - попроще. Но в душе все равно саднило беспокойство. Как будто я услышал свою историю, но... приукрашенной?

И я спросил Стилу: чем я отличаюсь от этого Симона?

Ты теплее, сказала Стила. Живее и теплее.

Мне этого хватило, я готов был схватиться за любую мелочь - и схватился, и успокоился. Но ненадолго. Потому что от этого текста как будто истончилась стена между мной и моей памятью, и какие-то звуки, какие-то краски и чувства как будто стали проникать с той стороны. Это если предположить, что я есть, и моя память есть на самом деле, и я не сочиняю себя, а я есть.

Я даже вспомнил тогда, что я не просто "жила была девочка, оказалась мальчиком". Я вспомнил то странное и страшное ощущение, когда я и это тело были друг другу испуганными незнакомцами. Я согласился признать, что я не всегда был здесь. И это был отчаянный, отважный и безумный шаг.

Потому что до того у меня был паспорт, в котором не про меня была только строчка "пол женский".

Но с этого мгновения все строчки в моем паспорте стали не про меня. И подтвердить свое существование - не кому-то, самому себе подтвердить! - мне стало нечем.

Это было самое долгое и самое кошмарное время для меня, когда я не просто не знал, кто я. Я не знал, есть ли я вообще. Или я - та же самая женщина, которая и жила здесь раньше, но которая сошла с ума и считает себя литературным героем.

Литературный герой казался мне слишком красивым, слишком умным, слишком благородным. Образцово-прекрасным, слишком блестящим, чтобы я мог позволить себе вольготно и радостно успокоиться, считая себя им. Я-то совсем не такой! А он-то! А я-то...

Но душа снова и снова откликалась на это имя, душа рубила с плеча: на самом деле все было не так, на самом деле все закончилось гораздо хуже, на самом деле и цвет волос был совсем не такой, как описано. Я знаю! - твердила душа.

Кончилось тем, что я перекрасил свои (её) прекрасные темно-русые волосы в белый - чтобы соответствовать моему представлению о герое, хотя он был описан в книге темноволосым. Я всегда считал - потому что она всегда считала, что этот цвет ей категорически не идет, - что этот цвет не идет мне. Но я просто понял в один отнюдь не прекрасный день, что если я сегодня же не стану светловолосым - сойду с ума. И я пошел в магазин, прошелся вдоль полок с красками и выбрал наобум что-то более-менее подходящее, просто по картинке на коробке.

Потом я стоял перед зеркалом, смотрел на еще влажные обесцвеченные волосы и считал себя самым красивым человеком на свете, так мне нравилось на это смотреть. Это было... уютно. Вот теперь мне было спокойно и совсем не страшно смотреть на себя в зеркало. Хоть что-то во мне было мое.

Но ужас неизвестности отступил совсем ненадолго. Я все еще не знал, существую ли я на самом деле.

Я не сомневался в том, что я - настоящий я. Никем, кроме себя, я и быть не могу и не мог. Я не могу быть вами, я не могу быть Васей, Машей, кем-то еще. Конечно, поскольку я как-то существую, образуются приметы и следы моего существования. Поскольку я люблю чем-то заниматься, что-то делать, остаются следы моей деятельности, вполне материальные следы. Я настоящий кто-то, это бесспорно.

Но если я еще говорю, что я не просто кто-то, а кто-то определенный - здесь уже возникает тонкий момент: я, конечно, настоящий я. Но являюсь ли я тем самым конкретным кем-то?

Имею ли я право называться тем именем, которым называюсь? То есть не просто таким же, не просто общедоступным именем из святцев - а именем этого конкретного человека?

Имею ли я право называться этим человеком, присвоив его счастье и его боль, его победы и его потери, его смерть, его дело, его гордость и его слабость?

У меня не было ответа на этот вопрос. И так прошло еще около десяти лет.

Неокончательный диагноз: Где-то есть город

Фотографии этого города всегда казались ему окнами - неплотно прикрытыми окнами, как будто находишься где-то на очень высоком этаже, и если неосторожно наклониться, высунувшись в окно - можно выпасть из него.

Вот так же у Лу кружилась голова, когда он смотрел на город через эти фотографии, множество их он перелистал на мониторе. Целенаправленно отыскивая в поисковиках или совсем случайно натыкаясь во френдленте - он узнавал этот город сразу, не путая с похожими. Совсем похожих нет, однако некоторые уголки других городов... могут напоминать. Но от них не кружится голова, от них никогда не кружится голова. Разве только на миг, если зацепить картинку краем глаза, вздрагиваешь - не он ли? Но стоит сфокусировать взгляд, волнение рассеивается: не он, безразлично.

Как будто с этим городом связана история. Может быть, целая жизнь. Или даже смерть.

У города есть имя: Вальпараисо.

Выписки:

"- Бытие это связность всех видов реальности: физической, социальной и виртуальной. К бытию относят то, что можно потрогать, увидеть, или как-то с этим взаимодействовать. Бытие завязано на человека, поскольку лишь он осознает, что с чем-то взаимодействует. Кажется, вы не склонны вникать в такие абстракции. Я прав?

- Честно говоря, да, я не склонен, - подтвердил майор.

- В таком случае, - сказал Гюискар, - вот вам простой пример. Когда я был в одиночной трансантарктической экспедиции, вопрос о бытии вселенной стал жизненно важным. Я находился среди белой холодной пустыни, под незаходящим солнцем, день за днем, и неделю за неделей. Можно было подумать, что я уже на той стороне Стикса, где время ничего не значит, и движение никуда не приводит. Но я заранее знал о такой проблеме, поэтому позаботился о психологической защите. Я все время держал под рукой простой блокнот и ручку, и записывал все приметы, встречавшиеся на пути, с указанием даты и времени. Каждый раз на отдыхе я листал блокнот, и убеждался, что нахожусь в бытии, взаимодействую с объективной реальностью, и продвигаюсь в некотором направлении. Попробуйте угадать: какой был самый страшный сон за три месяца этой экспедиции?

Отто Турофф задумался буквально на три секунды, и брякнул:

- Вам приснилось, что вы потеряли этот блокнот-дневник!

- Браво! Почти в точку. Мне приснилось, что в блокноте исчезли все записи. Я листаю страницы, а все они чистые. Я утратил историю своего взаимодействия с реальностью, следовательно, я стал никем и ничем, провалился в небытие. Жуть, верно?

- Да, пожалуй, - согласился майор."

Розов. "Золотая жаба Меровингов"

Записки сумасшедшего: Я это моя история

Совсем не сразу я понял и сформулировал, что мужской род связан с другой историей, что я не просто "он", а вполне определенный человек. Я есть я, этот определенный человек... или меня нет вообще.

О ней здесь речи уже не было.

Меня не интересовало, что здесь останется, если не будет меня. Я мог бы дополнить лукрециево "где есть я, там нет смерти, где есть смерть -- нет меня". Я сказал бы: где нет меня, там смерть. И что мне за дело до того, что есть, когда нет меня? Это точно не мои проблемы.

Я, кстати, довольно часто пытался себя здесь аннулировать, и у меня находились вполне весомые причины для этого. Меня нет, я муляж, симуляция личности, психологическая защита. Меня нет, потому что тот, чьим именем я называюсь, слишком хорош, не по Сеньке шапка. Меня нет, потому что так не бывает.

Упорство, с которым я этим занимался, меня самого поражает.