Человек, которого нет

Нельсон Мандела

Разговоры на полях: Пара сантиметров

Он в очередной раз рассказывает про рукава пуловера и выглядывающие из них манжеты рубашки, сосредоточенно описывает цвет и фактуру тех и других, говорит: вот... на пару сантиметров, очень ровно.

- Ты так говоришь... Как будто это очень важно для тебя.

Да, это очень важно, соглашается он. Очень важно, что они лежат ровно. Это так должно быть. Манжеты из рукавов, очень аккуратно, на пару сантиметров. Как будто это единственное, что у меня оставалось.

Неокончательный диагноз: Так на так

Я не хочу знать, что они делали со мной, думает он. И усмехается тут же: я - хочу знать. Хочу знать всё.

Харонавтика: "Быть жертвой"

Сессия N15, 14 мая 2013

Лу начал с того, что рассказал, как несколько дней назад проснулся утром в движение - спал спокойно и даже, кажется, не снилось ничего, а пробуждался в это движение, в него. Как будто у него связаны руки, и он лежит на полу и пытается связанными руками бить стену, это бетонная стена, он пытается разбить ее связанными руками. Он уже проснулся, уже видит и понимает, что перед ним нет ничего, кроме белой мягкой спинки дивана. Но он кидается на эту бетонную стену, отчетливо ощущая свои чувства: ярость, бессилие. Он проснулся (не очень внятно, но все же), он видел спинку дивана, искусственную кожу - а тело ожидало столкновения с бетоном.

- Я, кажется, понял, как бывает, что люди с ПТСР душат жен. Я видел диванные подушки глазами, но мне стоило труда остановить тело, и то, оно все еще пыталось продолжить, как будто отдельно от меня... Но тут уже партнер меня перехватил.

- Давай посмотрим на эти чувства, посмотрим в этот момент, что там.

Лу не смог пройти далеко: такой страх, протест и невозможность что-то изменить, что он задыхался там. Он не мог сказать "стоп", не мог, как обычно в таких случаях, поднять руку. Он задыхался от невыносимости и яростно махал рукой: остановись!

Его трясло. Он растерянно смотрел на М. и спрашивал с огромным недоверием: как это возможно, чтобы быть настолько раздавленным страхом - и принимать решения, осмысленно действовать? Соображать насчет своих ценностей, делать выбор под действием чего-то, кроме страха?

Когда М. предложила пойти туда снова, он еле сдержался от того, чтобы послать ее на три буквы. Впрочем, она видела его порыв, и они сказали друг другу об этом.

Он говорил про стыд, огромный стыд.

- Мне стыдно, что я ничего не мог изменить.

- Кто мог бы изменить там что-то?

- На моем месте? - переспросил Лу.

- Да.

- О, - сказал он. - Бэтман.

Смеялись.

- А чего же стыдно, если никто не мог бы?

Он попытался увернуться от разговора о стыде. Забалтывал, уводил в сторону, телом отстранялся, как мог. М. обратила его внимание на происходящее.

- Ты защищаешься, кажется, всеми доступными способами.

- Вижу. Что же такое надо сделать с человеком, чтобы вот так?

- Где ты чувствуешь стыд? Где он в твоем теле?

Лу замялся, вроде попытался прислушаться к телу, но вскоре поднял растерянный взгляд:

- О чем ты спросила?

Так он переспрашивал несколько раз, снова забывал, снова спрашивал, смеялся над своей забывчивостью и снова забывал. (Потом, записывая свой обычный отчет о сессии, обнаружил, что не помнит вопроса М. Напрягшись, он смог вспомнить, но едва попытался записать - забыл. После нескольких неудачных попыток ему пришлось написать М. и попросить подсказки.)

- Где в теле стыд? - переспросил он в очередной раз. Закусил губу, подышал через нее. - Не знаю почему, но сейчас все нормально. Устал.

- Где усталость? - перехватила его М.

Усталость была в руках, и чуть погодя он заметил ее также в щиколотках и чуть выше. Вспоминал про пытки, когда человека привязывают руками и ногами к ножкам стула... и еще про то, как связывают, так, что при попытке распрямиться - душишь себя. Вспомнил Кима. Но не мог сказать это вслух.

М. смотрела на него внимательно.

- Ты выглядишь усталым, бледным... Пыльным. Как будто очень уставшим, как после тяжелой работы. Как будто сейчас заснешь. Встань, походи.

Выбираться из усталости было неохота, хотелось плыть в ней. Но Лу встал, прошелся по комнате, выпил воды из бутылки, развернулся с ней и увидел часы. Расстроился: больше половины времени прошло, а он никуда не пришел и ничего не добыл.

- Ты еще и жадный!

И он снова принялся забалтывать все это. И сердился, что ничего не может сделать, не может пройти туда.

М. сказала, знаешь, что ты делаешь? Ты протаптываешь дорожку туда. Не везде можно пройти так чтобы раз - и там. С гиканьем, кавалерийской атакой. Мачо с ранчо...

Лу насупился, спросил: что, так заметно?

Она показала на него рукой, и он заметил, как сидит: выпрямив спину, левая рука кулаком уперта в бедро.

Он покачал головой:

- Угу. Всадник. Caballero. Всадник, рыцарь.

М. сказал ему: не везде можно попасть так. Видимо, туда, где этот стыд, он пока не может пройти. Пока. Когда сможет - пройдет.

Лу знал, что это за место. Он не мог его увидеть сейчас, но он отчетливо понимал, что уже видел его, знает его. Он спросил: а если не ходить прямо туда?

- Что будет, если я просто расскажу тебе словами то, что уже знаю?

И стал пытаться рассказать.

И не мог.

Он пытался рассказать о том, что, как ему кажется, произошло вокруг той картинки, где он опирается руками о край стола и не сопротивляется насилию. И было очень трудно говорить. Он пытался. Сел ближе к М., на самый край дивана, низко наклонился. Потом взял ее за руку двумя руками и держался за ее руку, положив сверху голову. И не мог рассказать об этом.

Не мог назвать происходящее прямо. Стал говорить: они делают с людьми такое, что нельзя делать с человеком. Даже говорить об этом невозможно, называть словами такие вещи невозможно: язык сопротивляется, речь, слова.

Если бы кто-то смог пройти это со мной, помогая мне словами, - думал Лу. - Если бы кто-то мог сказать это за меня...

Кое-как, с большим трудом, намеками, очень тихо и очень невнятно, почти не слышно, он все-таки смог рассказать эту историю, объяснить, почему он не сопротивлялся. Сказал, что понимал: они все равно сделают, что хотят, и он не может защитить, но все равно...

- Все могло быть не так... Может быть, этого и совсем не было... Но я проснулся в попытку разбить бетонную стену связанными руками - именно с этого места, из этой истории.

М. едва удавалось расслышать его голос, так тихо он говорил. Понять, что он имеет в виду, было невозможно: он не назвал происходящее, не сказал, о ком говорит, кого он не мог защитить.

И все же, хоть кое-как, но он рассказал. А после этого почувствовал, что не может поднять глаза, не может посмотреть на М. Попытался распрямиться - и почувствовал стыд. С этим, что она теперь знает о нем, он уже никогда не сможет смотреть на нее прямо.

И так он сидел, согнувшись, а она села рядом на диван, и гладила его по голове. Он не мог на нее смотреть и не мог показать ей лицо. Но потом все-таки распрямился. Ему было удивительно, что она смотрит и не отворачивается от него. И так они сидели сколько-то времени, он смотрел на нее, она на него. Дышали.

Он снова, как уже много раз до того, стал спрашивать, как может быть, что человек раздавлен... что у него там одни воронки, что он так ранен, сломан и растерзан, как он мог выбирать не сдаваться?

- Ну, мы же вот разговариваем... Ты продолжаешь. Вот как-то так.

Он как будто наткнулся на это, молчал.

М. хотела закрывать сессию, но он попросил: подожди.

- Кажется, как раз сейчас я мог бы... У меня достаточно сил, чтобы пройти туда... прямо туда.

- Тогда останется только пять минут, чтобы тебя собрать.