Человек, которого нет

Но если я отваживаюсь признать свою историю реальной и себя - настоящим, то... Я что, один такой исключительный? Да в жизни не поверю!

Я - не исключительный. Я - в меру обыкновенный. И если со мной такое случилось, могло случиться и с кем-то еще. Жуть, правда? Так это еще не жуть.

Но, сказавши "а", приходится говорить "б", иначе и затеваться не стоило.

Итак, предположим, что я знаю еще нескольких человек, которые сохранили в той или иной степени отрывочные воспоминания о том, что принято называть "прошлой жизнью". Предположим, что некоторым из них я склонен верить - они производят впечатление вменяемых людей, по их поведению не видно, чтобы они пытались таким образом придать себе "интересности", им вообще интересно другое. Предположим, что пара-тройка из них рассказывают о тех же местах, о том же времени... Мне только и остается, что воскликнуть "я вас видел на Луне!". Вот это - действительно жуть.

Потому что если я говорю другому, что у меня есть "прошлая" память - другой, кто сам не задет и не помечен таким опытом, чаще всего пугается. Начинает думать, что я псих или пытаюсь ему "вкручивать" с неизвестной целью или что еще. Думать так и говорить мне об этом. Или говорить это другим обо мне.

А если все-таки не пугается на этом этапе, отваживается присмотреться к ситуации и ко мне, сложить два и два, и все-таки остается со мной, то следующий шаг - упоминание о тех, кто был там и есть здесь и сейчас, оказывается последней каплей. "Это уж слишком". Это, кажется, несомненно и обязательно пахнет "каменным хлебом".

Что тут сказать? Это и для меня "уж слишком". Наверное, если бы смотрел со стороны и очень издалека, я бы и сам заподозрил что-нибудь такое. Кажется, оно непременно должно так пахнуть.

И я бы посыпал главу пеплом и удалился в скит от греха подальше. Но у меня есть одно единственное оправдание. Одно-единственное, но для меня - главное. И я бдительно слежу за тем, чтобы его не утратить. Да и не оправдание оно вовсе. Просто - я живу в другом мире, я состою с людьми в других отношениях, и "каменный хлеб" для меня не еда ни с какой стороны, и сколько ни пытались меня им кормить, сколько ни пытались у меня его выпросить - у меня его нет и мне он не съедобен. Я не голоден. Не настолько. Людей люблю вольных и сильных. К себе их привязывать... Да некогда мне с таким "привязанными", что с них взять? Какой интерес? А сильные и вольные так не привязываются, чтобы по рукам и ногам, чтобы ни разума, ни критичности.

В общем, с теми, кто оказывает мне честь быть моими друзьями, такой финт не провернешь. А мне и не интересны такие финты.

Я вспоминаю одну историю, которую прочитала она в давние дни, в каком-то советском журнале, кажется, это была "Работница". Это был рассказ опытной и искусной мастерицы-парикмахера о том, как она подбирает прическу к облику и манерам клиентки. Однажды ей пришлось причесывать для какого-то важного мероприятия супругу иранского шаха, Сорайю Эсфандиари-Бахтиари. Та, сев в парикмахерское кресло, оглядела висящие на стенах фотографии с образцами причесок, слегка нахмурилась и сказала: "Посмотри на меня. Посмотри на мои украшения. Понимаешь?" В результате шахиня осталась довольна работой мастерицы, а мастерица сохранила память о прекрасной и величественной царице.

Вот я получаю письмо от человека, с которым мы мало общались вживую, но переписываемся уже много лет, которого я глубоко уважаю, который, кажется, уважает меня и уважает мои тексты. Я попытался рассказать правду о себе. Еще в самом начале работы с М., когда я был полон острых и горячих впечатлений от происходящего, полон боли и страха, изумления и сомнений, радости и гордости, совсем свежих, для которых еще не нашел крепкого и удобного места в своей душе, я попытался рассказать, что со мной происходит и что я узнал. Рассказать, что, кажется, мои безумные догадки не так уж безумны, что есть какая-то тонкая, но прочная связь с тем временем и событиями. Я и прежде не молчал о своих догадках, в разное время в той или иной степени и форме писал об этом в блоге. Увы, увы моей репутации. Человек отвечает мне: а знаешь, мне про тебя говорили это, приводили тебя как иллюстрацию к "Повести о каменном хлебе".

Порой мне хочется сказать: посмотрите на меня. Посмотрите на мою историю. Посмотрите на моих друзей. Протрите, мать вашу, глаза и посмотрите на меня. На кой мне это?

Но по большей части мне не то чтобы лень спорить и доказывать кому-то. Мне бы разобраться с самим собой. Несмотря на все пережитое и передуманное за полтора года в сессиях с М. и между ними, я все еще время от времени трясу головой и тру глаза. "А что, так бывает? Ну ничего себе! А все говорят, что не может быть."

Итак, если отмести предположение, что мы - бывшие знакомыми там и тогда и обнаружившие себя здесь и сейчас - нарочно сговорились и обманываем окружающих, или что кто-то из нас обманывает и манипулирует остальными для каких-то своих целей, что остается?

Или мы все, обнаруживающие в себе осколки иной памяти, - психи, начиная с меня (но мой терапевт говорит, что я не похож на психа), или?

В современной научной картине мира нет места для таких допущений.

Психиатры настораживаются.

Вот поэтому я не хочу ничего рассказывать о тех, с кем обсуждаю некоторые подробности происходившего там и тогда, проверяю некоторые версии, уточняю детали. Я вообще на протяжении всего текста до сих пор пытаюсь сделать вид, что их нет. И в целом мне это удается. История не разваливается без прямого участия этих людей, я нахожу подтверждения своим предположениям и помимо того, что они рассказывают мне.

Например, о монете я узнал от такого человека. Но монета оказалась только первой зацепкой, стартовой точкой. Все остальное не зависело от монеты. Она только указала направление, куда смотреть. В конце концов, я так и не узнал, была ли на самом деле такая монета у Кима, а если была - откуда взялась? Я ли ему отдал ее, как опознавательный знак? Или это был сувенир от его брата-моряка? Неважно. Африка рассказала о себе, стоило только слегка царапнуть мою память в этом месте.

Я могу и дальше обойтись без прямого участия этих людей в рассказываемой части истории. Я не хочу никого сводить с ума, а это запросто и со мной одним тут - стоящим посередине, говорящим и показывающим невероятное. Просто некоторые вещи я не буду обосновывать и доказывать. Все равно тут всё недоказуемо, всё подряд.

Так что давайте условимся: про этих "лишних" людей вы ничего не слышали, я ничего не говорил, продолжаем...

Выписки:

"А он словно только от меня отделаться и ждал - тут же к нему Ким прилепился. Богом клянусь, трёх дней не прошло, я чуть не почернел от ревности ...

Вот не знаю, где такие мальчишки берутся, как этот кореец... Слова не скажет, и на людях с ним всегда молчит, не улыбнётся, руки на его руку не положит. Только смотрит так, как на спасителя смотрят, на отца, наверное - у кого хороший отец, я своего-то и на карточке не видел...

И Лус тоже... будто оберегал его, всегда с ним при других ровно, всегда спокойно, ласково - но я-то знал, как у него лицо меняется... я-то знал.

Так что мне двух раз хватило их вместе увидеть, чтобы понять - и другим дуракам вроде меня советовать - на этого, парни, даже и не тратьте пыла. Нет его для вас. Считайте, женат он на этом маленьком. Такие, как Лус, если обещаются, и в ответ обещание получат - всё, крепче и Папа Римский не повенчает..."

Юлия Сиромолот, "Подсолнух и яблоки"

Неокончательный диагноз: Ким

Ким появляется в "Подсолнухе" в роли любовника Симона. По крайней мере, там все это предполагают, и всё так и выглядит. Лу уверен, что всё было не так, но не может ничем подтвердить свою уверенность. Однако, из уважения к Лу, попробуем реконструировать историю, исходя из его представлений.