Человек, которого нет

Но какая связь между этим и "своими"?

Лу боялся туда смотреть: боялся увидеть август, редакцию, телефонный разговор, корабли, гибель Хорхе. Но собрался, смотрел.

М. сказала: вернись туда, как можешь, в ощущение или когнитивно.

Туда, где он с этой тоской, с этой рукой, упирающейся в грудь, с подступающими слезами. И он смотрел туда.

Но тут М. сказала: расслабь нижнюю часть лица... мачо...

И Лу заметил, что подбородок у него вздернут, каменный. Ох, сказал он, если у меня там был кусок психотерапии, а наверняка был... И особенно - когда подготовка эта, специфическая... В общем, когда ставили этого "жизнерадостного дебила" и прочие штуки для защиты информации, наверняка меньше всего была нужна эта каменная челюсть. Анна говорит, что, скорее всего, для этого могли использоваться гипнотические техники. А тут такой... гранит. Ого, сколько пришлось повозиться с этим парнем из каменного замка, сыном своего отца...

И почему-то от этой мысли: про то, что пришлось возиться, и возились же, - стало тепло мягким, домашним теплом.

Молодец, сказала М.

Лу было очень уютно и хорошо: дом и семья, только это совсем не родной дом и не та семья. Это - свои. И он вспомнил... Вспомнил то одиночество и чувство покинутости, брошенности, и как оно навалилось, погребло почти, когда он вспомнил про зону Панамского канала, белые домики. Там, где он был один. В самом конце.

И он подумал: а если я не могу вспомнить, на кого работал и кого защищал, не потому что там защиты стоят, а потому что я боюсь вспомнить про то, что свои меня... бросили? И он собрался и сказал об этом, и они пошли туда посмотреть.

И Лу сразу понял - ну, это не так. Это не так и не может быть так. Даже говорить не о чем.

И они еще раз туда смотрели.

Но Лу уже стало очень спокойно - и как гора с плеч: вот уж этого можно не бояться.

Что никак не отменило чувства одиночества и покинутости тогда и там, в самом конце.

Так он сидел, осознавая себя между теплом братства и одиночеством в руках палачей.

И потихоньку, почти незаметно подступила другая волна. Как будто - в начале. Учеба. Ничего конкретного, только ощущения и чувства. Отличник. Удовольствие и удовлетворение. Новенький, с иголочки. Хорошо подготовленная, отлично оборудованная машина. Техника. Боевая. Хотя это касается не столько навыков и умений тела, сколько головы. Он искал слово и не мог подобрать такое, чтобы точно и полностью назвать это.

- Не то что умный... Еще... Умеющий? Подготовленный? Специалист?

- Кажется, в английском есть подходящее слово, - сказала М. - Smart.

Лу сразу понял, что это слово подходит. От него стало приятно, оно с этими чувствами совпало. И правда, машина, вертолет такой, хорошо обвешанный... Оборудованный.

И следом пришла еще волна: понимание, что вот этот прошел все испытания. И действительно оказался настолько хорош, насколько он о себе думал.

И сильное спокойствие.

Лу понял, что ад, через который он шел почти год в этих сессиях, в кошмарных снах, во внезапных флэшбэках, он вот здесь где-то и заканчивается. В него еще придется возвращаться - за информацией о себе. Но ад перестает быть единственной существенной реальностью прямо где-то здесь. И самое гнусное, через что пришлось пройти за последние полгода, то, где он - размазанный и размолотый, это уже пройдено. Он весь, сильный, и твердый, и спокойный - вот здесь собирается снова, здесь, в этой точке складывается этот молодой, подготовленный, такой весь smart и новенький с иголочки - c этим же, но который уже испытан и справился.

Ему стало спокойно и радостно.

Ад не бесконечен.

Записки сумасшедшего: Он, она, они...

Те, кто стали мне "хорошими родителями", так это сейчас называется? Они. Больше ничего не могу о них ни сказать, ни подумать: только это безликое, неопределенное "они". Среди них и тот, с кем мы вместе сооружали во мне этот лабиринт без выхода, спираль, "улитку", последнее путешествие вглубь себя, куда можно унести все секреты, оставив на поверхности пускающее слюни, безответное тело. Пожалуй, и того "жизнерадостного дебила", который готов ответить на любой вопрос, да только не в состоянии понять, о чем его спрашивают, тоже он мне... устанавливал? Внедрял? Как это называется?

Время от времени ловлю себя на том, как бодро проецирую его фигуру на М.

- Сможешь еще посмотреть туда?

- Смогу!

- Остановимся?

- Нет.

- Пойдем туда?

- Да.

Подозреваю, что я отвечаю не ей. Не совсем ей. Я готов работать, готов учиться, и я очень тепло и с большим уважением отношусь к тому человеку, и ради его одобрения я готов на многое. Не то чтобы я не осознавал, что вижу перед собой М. Но я как будто предоставляю ей его права, переношу на нее свои обязательства перед ним и свое доверие к нему. Идти, сколько могу и еще немного. Стоять, пока есть силы, и еще сколько нужно. Держаться до конца. Пока он не скажет, что на сегодня достаточно. И так же честно сообщать, когда уже совсем не могу.

Сегодня вот тоже... смотрел на М., а видел его. И когда думаю о том, как был один... там, в конце - я знаю, о ком я тоскую.

Они, там. Кому доверял и доверялся.

Потому что - не от родного же отца мне ждать... чего? Ну, вот хоть этого: "Слышу, сынку, слышу".

И старательно пишу отчеты о сессиях. Тяжело. Но что я только не сделаю, чтобы он видел: я справляюсь, я надежен.

Теперь, со всеми этими мыслями, могу оценить всю силу моей тоски по ним: не только по "братьям", но и по "отцам".

Сижу, дышу, плачу.

Неокончательный диагноз: Дышать и плакать

Это тоже по части дисциплины: он должен сохранять себя в рабочем состоянии, по возможности здоровым и спокойным. Загнать эмоции под бетон не трудно, он очень убедительно продемонстрировал это прошлой зимой. Но кроме несомненного и очевидного вреда здоровью он обнаружил, что с блокированными эмоциями не может узнать ничего нового: вся информация поступает через ощущения тела и эмоции. Поэтому он дышит, рычит и плачет, если нужно - так эмоции раскрываются глубже и проживаются скорее, так он сохраняет работоспособность и больше узнает нового о себе. Нет, это не какая-то особая дыхательная техника, это не введение себя в измененное состояние сознания с помощью определенных дыхательных упражнений.

Мы часто перестаем дышать от напряжения, от страха, от боли. Так мы снижаем болевые ощущения и останавливаем свои чувства. Лу просто внимательно следит, чтобы при встрече с горем, страхом или тоской, дотянувшимися до него издалека, его дыхание оставалось ровным и достаточно глубоким. Это означает так же, что ему приходится вздыхать от тоски и рыдать от горя. Терпеливо и стойко, снова и снова. Принимать эти чувства и отдаваться им. За них, как за ниточку, он вытаскивает из темноты обрывки мыслей, знания, картинки и разрозненные впечатления тех дней. Узнает что-то новое.

Это новое, как правило, не так легко пережить, поэтому кажется легче и безопаснее блокировать эмоции и не смотреть туда.

Но он говорит: хочу все знать. И говорит: посмотрим, что это меня так согнуло? И смотрит. И дышит. И все остальное.

Харонавтика: От первого лица

Сессия N38, 15 февраля 2014, фрагменты

<...>

Мы продолжаем работать.

Я подбираюсь. Я вспоминаю, что надо выглядеть так, чтобы показать Киму, что это можно вынести и не сломаться. Что это переносимо.

Я знаю, что там именно он, не кто-то другой, не кто-то незнакомый.

Кажется, я выпрямляюсь, делаю улыбку, кажется, довольно кривую, но уверенную, ей и не надо быть ровной, она не про то, что мне хорошо, она про то, что я не уничтожен, не сломан. С долей пренебрежения. Чтобы ему было, за что держаться...