Человек, которого нет

В тот раз они работали еще немного - но там была только глубокая, глухая усталость, и ощущение наступившей передышки. Как будто его на время оставили в покое.

Дальше они в тот раз не пошли.

От М. он поехал на день рождения старого друга. Там было шумно, тесно, радостно, суматошно и очень уютно. Когда он сел за стол, со всеми поздоровавшись и обнявшись, усталость дала о себе знать. С ней накатила тоска. Захотелось согнуться, спрятать лицо, то ли рыдать, то ли кричать. Но постепенно он успокоился.

Неокончательный диагноз: Кресло стоматолога

Он все еще пытался сохранить здравый рассудок. Для этого нужно было найти объяснения загадочным явлениям. Какие-то реальные события, может быть, травматический опыт из раннего детства, что-то, что было "на самом деле", что-то из ее жизни, что он мог бы вспомнить. Например, как он отшатывался от чего-то ужасного, вжимаясь в спинку стула - может быть, это было в кабинете стоматолога? Дети боятся зубных врачей, и несколько десятков лет назад с анестезией было все далеко не так благополучно, как сейчас. Помнишь, как та тетка заехала тебе сверлом в десну? И потом тебя же отругала: "что ты дергаешься, я просто не туда попала!" Это было уже в школе, а что было раньше - ты ведь не помнишь? Могло быть что угодно.

Это правда.

Но представить себе, как эта девочка обвисала в стоматологическом кресле, как будто привязанная, как будто потеряв сознание, он не смог.

Точно так же мысли об ужасном насилии в детстве вызывали озабоченность: "говорят, это случилось почти со всеми, и никто не помнит, значит, надо вспомнить, это ужасно, но хоть что-то объясняет"... И ничего кроме этих мыслей, никакого эмоционального отклика, никаких картинок.

Да, он перенес две операции с наркозом, но он лежал на столе, а не сидел, привязанный к стулу, и никто не требовал от него выдать информацию, которую он не хотел раскрывать, он не испытывал пылающей, ледяной ненависти к врачам, он не собирался бороться с ними, не готовился победить в неравной борьбе, не оплакивал себя и не боялся таким запредельным, невыносимым ужасом.

И теперь, и в дальнейших сессиях с М. он будет упорно задавать себе одни и те же вопросы: чем этот кошмар был в реальной жизни?

In treatment: Ты меня слышишь?

- В этой истории как будто две части, - говорит он Анне. - Одна - прекрасная. Там столько счастья... радость, успех. Гордость. Любовь...

- Ты помнишь, откуда она узнала о Вальпараисо? Когда она очаровалась им?

Он теряется. Пытается сообразить. Она? Очаровалась? Он не может вспомнить, знала ли она вообще толком об этом городе.

- Какое чувство ты испытываешь, когда думаешь о той жизни? - спрашивает Анна в другой раз.

И он снова теряется. Ну... какое... Разные. От блаженства до ужаса, смотря о чем думать. Это ведь - жизнь. Она длинная. Она разная. Бывает всякое. Как можно чувствовать к собственной жизни что-то одно? С другой стороны, если рассматривать "фантазии о той жизни" как метафору, то, наверное, и правда - должно быть какое-то одно чувство. Но у Лу нет одного чувства для той жизни. Как и для этой.

Да, хочет он сказать, в той истории две части, ты слышишь? Одна - о счастье и радости, о вдохновении, об удаче. И вторая - кошмар и ад. И ты мне так нужна, чтобы пройти через него.

Но он еще не может произнести некоторые слова. Думать их уже может, говорить вслух - нет.

В другой раз он рассказывает ей о сессии с М., показывает, как завел руки за спинку стула, как повис... Не говорит, как он сам понимает это, не называет происходящее никак. Только показывает телом и говорит о страхе, об усталости, которые чувствовал потом.

- Ты идентифицируешь это как пытки? - спрашивает Анна.

Он кивает. Он бесконечно благодарен ей за понимание.

- Мы можем работать с этим как с метафорой.

Он соглашается, но этого ему недостаточно. Но он будет снова и снова пытаться получить то, в чем так нуждается.

Лу готов искать "настоящее" происхождение этого кошмара, разбирать и разоблачать его, но не здесь, не у своего терапевта. Для этого есть метод, инструмент, есть М.

Здесь он ищет утешения и сопереживания в этом кошмаре. Так трудно оставаться с ним один на один. Ему нужно место, где можно плакать. Человек, которому можно плакать.

Выписки:

"- Хорошо... - Лави кивнула, - значит, умеешь - хоть немножко... Это и называется - Видеть. Похоже, что ты помнишь все это - значит, тебя там было, и ты можешь это увидеть - если захочешь, если будешь стараться.

- Но разве это... Я же просто представляла...

- Нет, нет, это совсем другое! Знаешь, я вижу в тебе что-то... Знакомое... - Лави помотала головой, - Нет, об этом потом. Сначала просто - посмотри, что я тебе скажу...

Она начала рассказ, и Айлэмэ слушала, затаив дыхание - настолько удивительный, новый мир открывался пред ней! Существа, умевшие видеть другие миры. Помнившие свои предыдущие жизни. Вспоминавшие друг друга. Встречавшие прежних знакомых, друзей, врагов... Существа, которые не просто читали про Арду, про мир Ведьмака - а видели их. Были там. Существа, не имевшие тел - приходящие "на погостить". Существа, от которых приходилось отбиваться. Существа, которых приходилось спасать... И - "Я помню. Я вижу." - когда знаешь и осознаешь себя - себя другого...

- А ты научишь меня? - робко спросила Айлэмэ, когда Лави сделала передышку, - У меня получится - вот так, как у тебя? Может, и правда - я тоже?.."

Яна Тимкова, "Повесть о каменном хлебе"

Записки сумасшедшего: Между психушкой и каменным хлебом

А если я настоящий и не сумасшедший?

Если я такой, то могут быть и другие такие же? Настоящие. Не сумасшедшие.

С ума сойти. Мир взрывается.

Я как-то разговаривал с одним человеком. Это было давно, я тогда совсем немножко стал соображать про себя. Заметил про яблоки и книжки, перестал класть сахар в чай... То есть я уже сообразил, что я - не она. Но кто я - понятия не имел, вообще. Успокаивал себя тем, что если бы было надо - я знал бы. А так мое дело - делать мое дело, быть мной и делать то, что считаю важным и нужным. И какая разница, кем я был и что делал раньше?

Тогда мне не приходила в голову простая мысль...

Что я делал раньше? Наверное, то же самое. Что еще я мог делать? То, что любил. А старая любовь не умирает, правильно? Значит, я и сейчас люблю делать то же самое, а я люблю говорить - вслух и в письменном виде, рассказывать истории, сообщать, излагать, выбирать и правильно составлять слова, сочинять образы и метафоры, убеждать, делиться знаниями и чувствами, увлекать и предостерегать, очаровывать, воодушевлять, заставлять задуматься, подкидывать идеи...

Тогда я не понимал, что если люблю и умею - значит, любил и умел. Могу продолжать этим заниматься - чего же мне еще? Что еще я хочу знать о себе?

Это кажется очевидным теперь, когда я - знаю (насколько возможно назвать это знание знанием). Одно сложилось с другим, как ладонь с ладонью. Не идентичны, но явно одна пара рук. Тогда я не знал.

Делай свое дело, говорил я себе, а остальное приложится, а не приложится - так и обойдешься, лишь бы дело делалось, лишь бы справиться, а ты справишься, ты уже...

А с тем человеком мы познакомились в интернете, оба писатели, оба фантасты, было о чем поговорить. Потом я останавливался у него, когда приезжал в тот город по делам. И мы разговаривали вполне доверительно. Я рассказал о том, что чувствую себя не совсем здешним, как будто я проснулся - и не помню, где был раньше, как был. Человек мне сказал: я тебя знаю. Я тебя видел. Ты высокий, синеглазый, с длинными волосами, развевавшимися на ветру, то ли воин, то ли маг, то ли бард... И таким голосом, что понятно - эльф, не иначе. Впрочем, они там все были эльфы.