Человек, которого нет

А оно...

Харонавтика: "Так рыцарь узнал бы свой меч"

Сессия N1, 7 ноября 2011

В первый же раз, следя за движущейся перед глазами "отверткой", он увидел что-то такое, чего не ожидал. Она сказала: просто смотри, просто думай про этот город. Что тебе приходит в голову, что ты чувствуешь, что видишь, когда думаешь о нем?

И он видел или не видел солнечный свет, какой бывает над морем, очертания гористой местности вдали... Очень неопределенно, очень смутно. Море - слева.

Он рассказывал М. о том, что ему виделось. Говорил о том, что в детстве здесь с родителями ездил к морю на пригородном поезде, и в том городке, как выходишь с вокзала и поворачиваешь на дорогу, ведущую к морю, море тоже было слева, может быть, это оно и есть. Нет, гор там не было, были высокие дюны, и если смотреть против солнца... Ему было спокойнее, когда он так говорил. В конце концов, он никогда не мечтал обнаружить себя совсем сумасшедшим, вот как положено: с галлюцинациями и бредом.

Смотри еще, говорила М.

Он смотрел, следил за синим огоньком и чувствовал, как кисти рук становятся тяжелыми... Тяжелыми и очень напряженными... И вдруг. Так неожиданно, как подносишь к губам кружку, чтобы глотнуть молока - а там вдруг кефир. Он увидел очень отчетливую картинку, ограниченную, как будто у него там очень маленькое поле зрения, но в этих границах все очень четко: угол стола, коричневый, деревянный; пишущая машинка - голубовато-серая с черными клавишами, в ней заправленный лист, и еще пара листов лежит слева от машинки на столе, наискось, они сдвинуты относительно друг друга. Свет такой, как бывает, когда солнца много и комнату от него прикрывают, у него такой особенный цвет и движение: занавеска слегка колышется от ветра. Свет слева. Он удивился.

Пишущая машинка?

А потом сообразил, что вообще-то да, что же еще? Если начало семидесятых. Ну не компьютер же, в самом деле.

От этого понимания испытал огромное облегчение и радость. Или не от понимания. Просто - радость. Радость от этой картины. Как будто она сама по себе очень дорога сердцу. Как будто все внутри откликается на нее теплом, энергией, светом.

Это была первая картинка, которая не рассеялась при попытке ее рассмотреть. Он все же разглядывал ее торопливо, боясь потерять: клавиши черные, круглые, под ними очень отчетливо был виден механизм, эти черные изогнутые железки, он даже не сразу вспомнил, как они называются. Сколько лет он близко не видел пишущей машинки? Все его клавиатуры за последние лет десять - серые пластиковые кнопочки с красными и черными буквами. Он захотел увидеть клавиши - и смог их увидеть. Они были круглые, черные, на них отчетливо были видны металлические желтые латинские буквы.

От этого разглядывания радость захватила его всего, затопила до самого горла. Он едва смог ее описать, найти слова, чтобы верно передать ее силу и ее смысл. Он говорил: это место моей силы и свободы, это работа, которую я люблю и которая получается, как дышать. Которая имеет смысл.

Потом он нашел еще такие слова: так рыцарь узнал бы свой меч.

Но, еще не успев отдышаться от радости и гордости, царивших в нем, он стал шарить вокруг, ощупывать руками привычную картину мира, искать возможность списать эту картинку на что-то здешнее, точно бывшее. Например, большая комната в институте, с аквариумами, чучелами рыб, столами научных сотрудников, с бородатым ихтиологом, знакомым его матери, который давал поиграть толстую многоцветную шариковую ручку, привезенную из-за границы... Бумажных куколок-принцесс, которых для него вырезали из бумаги мамины коллеги. Там, конечно, кажется, были пишущие машинки, даже и с латиницей, наверное. Он не мог утверждать это с точностью, но хватался за эти воспоминания и держался за них изо всех сил. Он не мог не понимать, что там совсем другой свет - прямой и однозначный электрический свет, и там есть аквариумы, чучела, ручка, принцессы, а пишущая машинка не оттуда.

Но он честно попытался.

Выписки:

"У людей с высокоразвитым интеллектом бывают сколь угодно фантастические и невероятные бредовые идеи. Критическая способность не ликвидируется, а ставится на службу бреду".

К. Ясперс

Записки сумасшедшего: Вопросы языкознания

Когда я в первый раз пришел к М., я захотел увидеть город. Будь с этим желанием, сказала она. Говоря попросту - сиди и желай этот город, желай увидеть его, отдайся своему желанию, дыши... им. Но я не увидел города. Я только почувствовал... свет. Свет был слева, такой, какой бывает над морем - живой, текучий и трепещущий. И его было много, яркого играющего света, но я видел его как будто в маленькое окошко, и больше ничего не мог различить. Края поля зрения были размыты и затемнены. В остальном картинка была точно такой, какими бывают воспоминания: четкой и определенной, и в то же время утекающей, растворяющейся при попытке сосредоточиться на деталях, если не разглядел их когда-то.

Первое, что я сделал - я сказал себе: это было в детстве, здесь, мы ездили на море с мамой, если идти со станции к пляжу, море было слева.

Да, я это помню.

Я был уверен, что видел сейчас совсем другое море, но этого ведь просто не может быть. Так не бывает. Нельзя верить всему, что думаешь.

Больше я ничего не видел про море в тот раз. Только запомнил: оно слева.

Если бы я жил в том городе, окно должно было бы выходить на север.

...

Тот первый сеанс и еще один следующий я не записал сразу, только через пару недель. Очень жалею об этом, потому что невероятно трудно восстанавливать последовательность событий даже по горячим следам. Слишком много эмоций, слишком этот опыт не укладывается в рамки обычных представлений. Теперь я записываю все, что могу вспомнить, каждый раз сразу после работы, и то порой путаюсь и не могу вспомнить, последовательность.

Тогда я был слишком оглушен открывавшимися картинами и тем, что они вообще открываются. Я теперь не вспомню, на каком месте, от какой мысли или картинки я так вцепился в левое плечо и стал его разминать и с силой тереть, и делал это довольно долго. Я чувствовал, что это движение как-то связано с тем, о чем я думал, с городом. И я, конечно, честно попытался найти объяснение в моем здесь-и-сейчас: какую-то травму, переживание, случай - но не смог найти.

У меня осталось не много записей после того сеанса, и не только потому, что память меня подвела. Есть еще одна причина. Многие мысли, которые приходили мне в голову, когда я смотрел на играющий морской свет и на пишущую машинку, и между этими картинами, многие мысли и представления, понимание связей одного с другим, догадки и опасения - они совершенно не укладывались в привычную мне позитивистскую и рациональную картину мира. Кроме того, картинки я мог описать, они имели хоть какую-то определенность и постоянство. Но мысли, мелькающие в голове - как их удержать? Как поверить, что тогда была именно такая мысль, а не то, что додумалось поверх нее после? Как поверить в то, что мне действительно не хватало слов в какой-то момент, и я не мог эти слова вспомнить... Как стал их на ходу изобретать, вполне укладывающиеся в логику русского языка - но не существующие в нем? Я даже не помню, почему я думал об этих страшных вещах и для чего мне понадобились эти слова, но я их думал.

А ведь я даже не произнес их вслух, и как я могу сам себе доказать, что я действительно думал их?

У меня очень много недоверия к себе. Я боюсь придумывать и фантазировать. Речь идет о слишком важных для меня вещах. Речь идет обо мне самом. И я хочу правды, какой бы она ни была, правда мне нужна, а не фантазии о себе, как бы прекрасны они ни были. Честно скажу, не со всякой правдой мне будет легко примириться. Но я, по крайней мере, попытаюсь ее добыть.