Страница 8 из 19
В целом при Константине было заложено прочное основание христианской цивилизации. Попытка через четверть века другого императора Юлиана Отступника восстановить языческую империю и изгнать христианство из общественной жизни провалилась.
Стоит отметить, что, строго придерживаясь принципа свободы совести, Константин считал необходимым ограничивать деятельность деструктивных (по-современному, тоталитарных) сект, сознательно подрывавших семью, общественные устои, провоцирующих религиозные и социальные беспорядки. Например, он оставил в силе указ Диоклетиана, запрещающий деятельность манихеев. Ограничению при нем подверглись африканские донатисты, разжигавшие народные волнения (да и те после тщательного исследования их дела), акварии, тетрадиты и другие секты. Они не получили прав юридического лица, и соответственно, не получили храмов и пособий от государства, а существовали частным образом. Позднее эти секты, особенно донатисты, впитавшие в себя социальные низы, маргинальные элементы, показали свою опасную, разрушительную силу. Разделение между Кафолической Церковью и схизмами прошло не по линии ортодоксия – ересь, а по линии признания – непризнания империи Константина.
Вся деятельность императора Константина по христианизации империи и поддержке Церкви была возможна только при условии, что власть непоколебимо находилась в его руках. Константин знал цену власти и цену утраты власти, и умел удержать ее. Посягательства на власть карались смертью, в том числе и некоторых его родственников (а в какие времена и при чьих дворах этого не было?). Для христианина это самый трудный нравственный вопрос: допустимость смертной казни. Для римлянина преступление против государства и императора однозначно означало смерть. Поэтому, будучи прав, как император, насколько Константин был прав, как христианин? Сам он, как религиозно чуткий человек, сознавал это противоречие между долгом императора и долгом христианина. Свидетельством этого служит то, что он отлагал крещение до последних часов жизни, понимая трудность совмещения крещенских обетов с обязанностями императора. В оправдание ему можно сказать, что он держался за власть не ради самой власти. Для него она была средством осуществления дела Божия – утверждения христианства в империи. Многочисленные примеры предшественников по трону, погибших в результате заговоров за два столетия и позже до Константина, заставляли серьезно относиться к проблеме безопасности власти. Пастыри церкви в основном не брались судить этих дел императора, оставив их на его совесть и суд Божий.
Недостатки Константиновской эпохи тщательно вскрыты либеральными протестантскими историками. Важнейшие из них: нарушение свободы совести, принуждение в делах веры, приравнивание ереси к уголовному преступлению, – были совершены уже после Константина и в нарушение принципов Миланского эдикта. Критики Константина вынуждены это обстоятельство признавать сквозь зубы, и ограничиваться суждениями, будто Константин вскрыл некий ящик Пандоры, положил некое начало процессу. Неудачное, несправедливое обвинение!
Обмирщение епископата и клира, понижение нравственного уровня христиан были неизбежны при любом переходе церкви от гонимого состояния к влиятельному. Подобные явления отцы ранней церкви отмечали даже перед Декиевым и Диоклетиановым гонениями. Вмешательство же императорской власти в церковное управление отнюдь не всегда бывало вредным, но часто полезным и необходимым. Беспредел таких иерархов, как «фараон» Диоскор Александрийский, проводивший известный в истории Разбойничий собор, был страшнее любого императорского вмешательства. Самосуд народных монофизитских масс, руководимых аввами, типа Варсумы, мог быть остановлен только императорской властью. Поэтому совершенно справедливо отмечал профессор В. Болотов: если в середине IV века папа Либерий требовал от императора Констанция полного невмешательства в дела церковного собора, то сто лет спустя папа Лев Великий требовал от императора Маркиана прямо противоположного, чтобы собор проходил только под председательством и охраной императора. Император внял призыву, и в итоге получился образцовый собор – Халкидон-ский, 4 Вселенский.
Кафолическое вселенское христианство, как оно сложилось в истории, это то, которое приняло Константи-новскую Римскую империю, выросло под ее защитой и впитало в себя греко-римскую культуру. Это христианство эпохи вселенских соборов и избранных отцов Церкви (IV–IX века). Варварское христианство отвергло империю и ее культуру и исчезло довольно быстро (готское и вандальское арианство). Схизматические течения отвергли союз с империей по разным причинам (искажения в аскетике и апокалиптике и др.), выродились в секты и также исчезли из истории. Нехалкидонские церкви Востока, отвергшие союз с Империей, частью по догматическим, частью по национально-культурным причинам, были вынуждены налаживать союз с восточными нехристианскими деспотиями с неизбежными при этом сервилизмом и обмирщением. Протоиерей Иоанн Мейендорф в своей работе «Единство империи и разделение христиан» проницательно заметил, что пока монофизиты находились в пределах империи, несмотря на церковное отделение, они еще чувствовали себя подданными христианского императора и частью христианского мира. Окончательно отрезало их арабское завоевание, сделавшее их подданными халифов и частью мира исламского. Константиновская империя стала образцом для последовавших христианских государств, и сама Церковь, помогавшая строить эти государства, ориентировалась на империю Константина. Последней преемницей империи Константина стала Российская империя, павшая в 1917 году.
В наше время вопрос об отношении к государственной власти и светской культуре снова является важнейшим во всех христианских разделениях. Современная западная цивилизация Содома, хвалящаяся своей свободой, никоим образом не преемствует эпохе Константиновской свободы совести. И критики Константина зачастую считают эту «содомическую» модель церковно-государственного бытия более для себя приемлемой. Современные церкви все «родимые пятна» имперской симфонии – обмирщение и сервилизм, носят на себе в большем, чем прежде, масштабе. А отрицатели западной цивилизации Содома по большей части ориентируются на схизматические и сектантские традиции, вдохновляются идеалами даже Третьего Рейха, увы, в большей степени, нежели чем идеалом христианской церковно-государственной симфонии.
За двадцать веков в опыте церковно-государственных отношений скопилось с дюжину различных моделей: гонимое, терпимое, свободное сосуществование с христианскими, псевдохристианскими, светскими, исламскими, антихристианскими, воинственно секулярными властями. Все такие комбинации в истории представлены и достаточно хорошо известны. Принципиальный отказ христианских групп от любого общения с властью государственной тоже представлен в виде множества сектантских течений с первого по двадцать первый век. Есть что сравнивать. И если отказаться от претензии к христианской Церкви, почему она не смогла создать на земле нравственно-политический рай, если честно, положа руку на сердце, ответить, какая форма церковно-государственного сосуществования дала больший плод для Царства Божия, то вряд ли мы подберем нечто лучшее, чем Константиновская симфония (с важной оговоркой: в изводе самого Константина, а не любых его наследников). Перебирайте власть пап и протестантских королей, султанов и ханов, социалистических правительств и коммунистических диктаторов, доберитесь до содомического европарламента и взгляните на улицы современного Парижа, где забитые кюре все еще стоят в рядах демонстрантов, отстаивающих свое право называться мужчинами и женщинами. Пробегите взглядом и штундистские собрания в России, и их эволюцию за сто лет. Ищите везде христианских наставников, вполне свободных, как от сектантского безумия, так и от обмирщения, и от заискивания перед всякой государственной властью. И тогда оцените снова деятельность императора Константина и весь вал жесточайшей критики против него.