Страница 2 из 19
Но с другой стороны, прежде в истории Промысел не только “отслеживал” мнения и настроения черни. Почему же, Православная Россия, рухнув, не исчезла из истории совсем? Почему отнятое от нас Царство Божие не передано иному языку, приносящему плоды его, а с другой стороны, колеса истории все еще крутятся, столько лет, приближая мир к концу, который все же непосредственно еще не проглядывается?
Эти вопросы так же следовало бы отнести к дерзновенным. При этом заметим, что для огромного большинства современных русских людей представляется невозможным и недопустимым поставить точку в конце книги собственно русской истории. Многие соглашаются, что современное наше народно-государственное и церковное состояние является неудовлетворительным, но все верят, что Россия может восстать вновь в каком-то новом облике. Во всяком случае, какого-то будущего чают и каким-то образом к нему стремятся. Взглядов, что историческое бытие России и русского народа кончилось, не разделяет практически никто. Что воздыхать о прошлом, нужно как-то делать будущее, – на этом тезисе сойдутся, пожалуй, выразители самых разных общественных идеалов.
Ключ к пониманию русской истории – во Христе. Без живой веры во Христа понять русскую историю и русскую душу решительно невозможно. Именно со Христом связаны лучшие движения души русского человека, лучшие проявления его творчества. Христу служили лучшие люди России – ее святые, а за ними тянулись и остальные. Непонимание русской истории многими современными патриотическими деятелями связано с тем, что это или откровенные атеисты, или принимающие Православие, как партийную идеологию, но, по сути, тоже неверующие (показательно, что они не любят называть себя христианами, легче именуют себя “православными”, понимая под этим нечто отличное от традиционного церковного значения этого слова).
У современных славянских язычников с их известной триадой: антисионизм, антихристианство, антимарксизм в центре проповеди, несомненно, стоит антихристианство. Именно сюда направляется их главное устремление, а словоблудие, будто “христианство есть троянский конь иудаизма”, используется лишь для прикрытия. Личная неприязнь ко Христу служит главной опорой их вражды к исторической России, отвержения всей русской истории, начиная с князя Владимира, и она же является побудителем для сочинения мифов о “славном языческом прошлом Руси”.
Евразийцы (см. о них чуть подробнее в статье “Михаил Тверской”) также избрали для себя путь “быть Востоком Ксеркса, а не Христа” (если перефразировать известные слова В. Соловьева). Достаточно сравнить, каким “высоким штилем” повествует их учитель профессор Л. Гумилев о Чингисхане или Тамерлане, и с каким презрением пишет он о князе-мученике Михаиле Черниговском и других благоверных русских князьях и воинах, павших в боях с азиатскими завоевателями. Находя множество оправданий для кровавых восточных деспотов, он не находит ни одного оправдания для Руси, растоптанной монголами. Как человек, чуждый живой веры, он не может оценить подвига мученичества за веру, не может сочувствовать русским христианам, предпочетшим лучше умереть, чем стать приспособленцами. И потому историк Гумилев, несмотря на его огромную эрудицию и остроумные соображения относительно истории евреев, остается чуждым исторической России.
Вместе с язычниками и евразийцами свой национально-государственный идеал исповедуют и национал-большевики, подобно им основывая его на культе внешней силы государства. И для них тоже совесть остается на 22-м месте, а компетентность – на первом. Потому историческая Россия в ее совокупности неприемлема и для них (за исключением отдельных, вырванных и криво перетолкованных эпизодов), в особенности же – императорский период.
Любимая тема национал-болыиевицких идеологов, поддерживаемая и многими “правыми” православными, это “промасоненность” высшего слоя царской России, от которой нас якобы спасла опять-таки революция. Тщательно собирая компромат на всех видных деятелей русской истории, борцы с масонством дополняют отсутствующие факты вымыслами и фантазиями. Записанными в масоны (читай: в платные, тайные агенты сионских лож) оказалось множество выдающихся русских людей: все цари от Петра I до Николая II, многие герои и полководцы, включая М.И. Кутузова, писатели, историки, государственные деятели и т. д. Принадлежность же того или иного лица к масонству (действительная или предполагаемая) в соответствии с советской традицией рассматривается как несмываемое клеймо, как нечто такое, что полностью и отрицательно определяет человеческую личность и ее роль в истории. В последние годы нам усиленно внушается, что вся классическая русская литература была масонской, так же как и русская школа. Отсюда, в конце концов, выводится оправдание революции, покончившей с масонством.
В условиях широкой и подлинной свободы для творческой мысли в царской России в русскую культуру, действительно, проникло много западных не православных влияний. Многие деятели русской государственности и культуры, действительно, были увлечены и масонством, но впоследствии отвергли его. Да и степень посвященности в сатанинские глубины была весьма малой для огромного большинства русских «каменщиков», которые не имели должного понятия о тайной стороне и подлинных целях масонства. Увлечение масонством равнялось увлечению гуманизмом вообще, что, конечно, несравнимо с какой-то темной эзотеричностью или революционной борьбою. Практически все русские мыслители XIX века от И. Киреевского до К. Леонтьева и Л. Тихомирова прошли период увлечения Западом, но затем преодолели его. Притом сделали это совершенно свободно и сознательно (в царской России не было политруков, способных убеждать кого угодно в правильности курса партии). В полемике с западными учениями они и обосновали русский путь. Их произведениями мы назидаемся и доныне. Подобно и русская богословская школа по свободному убеждению, а не по синодальному циркуляру, к концу XIX века практически освободилась от влияний Запада.
В русской классической литературе, несмотря на наличие пустой беллетристики и не в меру критических произведений, содержится нечто весьма ценное, на что указывал еще митрополит Антоний (Храповицкий), а именно то, что она в лучших своих произведениях остро поставила вопросы нравственные. В этом проявились ее христианские корни. Для наших писателей того времени совесть и правда были важнее всего – и, вероятно, это сложно понять тому, кто этим категориям отводит у себя 22-е место. Привыкший заниматься абстрактной идеологией или сбором компромата вряд ли побоится того, что изгнание из школы русской классической литературы порвет еще одну (возможно последнюю) связь подрастающего поколения с исторической Россией.
Царская Россия предоставила людям слишком большую свободу, которой пользовались и добро, и зло. Добро от этого становилось добрее и краше, зло от этого становилось сильнее и злее, – ведь то и другое выбиралось свободно. Революция дала свободу только злу, не оставив добру вообще никаких прав. Если царская Россия достойна упрека за то, что плохо служила Богу, то советская (и постсоветская) политическая система открыто (или скрыто) боролась с Богом, служа врагу Его. Потому-то революция и разрывает живую ткань русской истории.
Приведенная нами выше шкала человеческих качеств и ценностей в ее современном понимании заслуживает того, чтобы вновь и вновь вернуться к ней мыслью. Может быть, в ней вообще наиболее ярко выражен самый корень русской трагедии. Честность – дело одиннадцатое, благородство – восемнадцатое, а впереди – компетентность, решительность и гибкость ума. Соедините компетентность и гибкость ума с совестью, стоящей на 22-м месте! Пожалуй, сам дьявол не отказался бы расставить в таком порядке свои душевные качества.
И вот отсюда все оценки исторической России, ее прошлого и будущего. Для русского царя, для русского дворянина, для русского воина благородство не может стать на каком-то третьем месте, оно вместе с совестью будет впереди. А слова “компетентность” в прошлом веке и вовсе, наверное, не понимали. Кому же из современных людей понравится такое “некомпетентное” государственное правление? Монархию, как своего рода “диктатуру совести”, не понимают по той самой причине, что о самой совести представления весьма расплывчаты.