Телепорт

– Что же тут напрасного? Во-первых, ты мне ничего не должна. У меня есть деньги, и я хочу проводить время с тобой. Тебя прошу лишь уделить мне это время. Я не против чего-то большего, но купить это не рассчитываю. А твои слова о разнице в возрасте – чистой воды сексизм. Ты меня удивляешь.

– Что же тут сексистского? – Милли нахмурилась.

– Будь я на три года старше тебя, романтические отношения вовсе не казались бы чем-то невозможными. Ты никогда не встречалась с парнями на три года старше тебя?

Милли покраснела, и я продолжил:

– Это общепринято, ведь старики богаче, а значит, круче как поклонники. Может, причина в этом, может, в брехне про альфа-самцов. Мол, чем старше самец, тем лучше у него гены, ведь он столько лет прожил. Неужели ты не выше этих древних предрассудков? Неужели ты позволишь мужскому мировоззрению решать, кем тебе быть и какой?

– Дэвид, прекрати.

Я пожал плечами:

– Если не желаешь со мной общаться по другим причинам, так и скажи. Только разницу в возрасте не приплетай. – Я посмотрел себе под ноги и куда тише добавил: – Из-за возраста мне и так головной боли хватает.

Милли молчала долго – пока мы не прошли кафе у фонтана. Уши у меня покраснели: я злился на себя и почему-то сгорал от стыда. Зря я не удержал язык за зубами!

– Как-то нечестно, – наконец проговорила Милли. – У нас формируются такие стереотипы, такой тип мышления. Мозги нам промывают с самого раннего детства. – Когда мы вернулись на тротуар, Милли остановилась и села на ближайшую скамейку. – Попробую по-другому. Нам не стоит привязываться друг к другу, ведь завтра я улетаю в Стиллуотер.

– Я много путешествую, – пожал я плечами. – Могу заглянуть и в Стиллуотер.

– Ну, я не знаю, – покачала головой Милли.

– Пошли! – Я схватил ее за руку. – Куплю тебе итальянского мороженого.

Милли засмеялась:

– Нет, это я куплю тебе итальянского мороженого. На него мне денег хватит. – Милли поднялась, но мою руку не выпустила. – Я постараюсь подходить ко всему непредвзято.

– Ко всему?

– Да, ко всему, к жизни. Замолчи и прекрати улыбаться!

Лишь сняв квартиру, я решился прыгнуть в папин дом. В «Грамерси-парк-отеле» я отдавал белье в стирку, а когда не желал никуда выбираться – заказывал еду в номер, поэтому причин заглядывать в Станвилл было меньше.

На второй день после переезда мне понадобились молоток и гвозди, чтобы повесить гравюру, купленную в Гринвич-Виллидж. Можно было прыгнуть в магазин, но гравюру хотелось повесить скорее.

Я прыгнул прямо в папин гараж и стал разыскивать на полках гвозди. Уже нашел подходящий и потянулся за молотком, когда услышал шаги. Глянув в окошко над дверью, я увидел крышу папиной машины.

Ой, сегодня же суббота!

Дверь со стороны кухни начала открываться, и я прыгнул к себе в квартиру.

Забивая гвоздь, я дважды попал молотком по большому пальцу. Потом решил, что гравюра висит слишком низко, и сделал все снова, даже палец снова ушиб.

Черт бы подрал отца!

Я прыгнул обратно в гараж, с грохотом швырнул молоток на верстак и вернулся в квартиру.

Так ему и надо! Пусть сломя голову прибежит в гараж и ничего не найдет.

Неделю спустя я прыгнул в дом, удостоверившись, что папы нет, и устроил большую стирку. Загрузив белье в машину, прошелся по дому и заметил перемены. Бардак, который я видел месяц назад, исчез бесследно. Может, папа кого-то нанял, раз меня нет и убираться некому? А вот его спальня не изменилась – носки и рубашки валялись в углу, брюки криво висели на спинке стула. Вспомнилось, как я снял с папы брюки и увидел бумажник. Тогда я нашел стодолларовые купюры.

Стоило вспомнить те деньги, и у меня, как всегда, началась мигрень. Бо́льшую их часть у меня отняли бруклинские грабители. Снова кольнула совесть.

Черт!

Полминуты мне хватило, чтобы прыгнуть в свой денежный шкаф, взять двадцать две стодолларовые банкноты и прыгнуть обратно. На покрывале получился красивый узор – пять рядов по четыре банкноты и еще по одной справа и слева.

Я представил, как папа вернется домой и найдет деньги на кровати. Предвкушал его шок и смачные выражения.

Вынимая вещи из сушилки, я принял решение здесь не стирать. Папе я больше не должен – это ощущение мне очень нравилось.

Отныне я буду брать вещи только из своей комнаты. Только то, что мое по праву. Папиного больше ничего не возьму. Ни-че-го.

Других прыгунов я стал искать там, где мне было уютнее всего, – в библиотеках. Информацию я черпал в книгах, над которыми прежде смеялся, – из серии про оккультизм и сверхъестественные способности. В основном попадался фольклор, но я отчаянно штудировал и такие книги.

Отдел сверхъестественного буквально ломился от книг о диковинном – о дождях из лягушек, о кругах на полях пшеницы, о призраках, о пророках, о людях, живущих не первую жизнь; о телепатах, о гнущих ложки взглядом, о рудознатцах, об НЛО.

О прыгунах попадалось мало.

Из городской библиотеки Станвилла я перебрался в Публичную библиотеку Нью-Йорка, в главное здание с мраморными львами у входа. Там материалов было больше, но, бог свидетель, доказательства не впечатляли.

Впрочем, какие доказательства?

Мои способности можно документально зафиксировать. Они воспроизводимы. Они поддаются проверке.

То есть я так думаю.

Если честно, я только чувствовал, что сам могу повторять прыжки. Я чувствовал, что сам способен на такое. Я не повторял прыжки перед беспристрастными свидетелями и не планировал повторять.

Единственное объективное доказательство, которым я располагал, – ограбление банка. В конце концов, о нем в газетах писали. Может, в поисках других прыгунов нужно ориентироваться на отчеты о нераскрытых преступлениях?

Точно, Дэви! Как отчеты выведут тебя на других прыгунов? Они же не подразумевают участия других прыгунов – они подразумевают лишь нераскрытые преступления.

Обескураженный, я временно бросил поиски и вместо этого задумался о причине.

Почему я телепортируюсь? Не каким образом, а почему? Что со мной такое?

Или в критической ситуации телепортироваться может каждый? Это вряд ли. В критические ситуации попадают слишком многие и либо терпят и страдают, либо ломаются. Если люди выбираются из таких ситуаций, то обычными способами, зачастую, как получилось у меня с Топпером, попадая из огня да в полымя. Хотя, может, кто-то выбрался так, как я.

Опять-таки почему я? Это наследственное? От мысли, что папа способен телепортироваться, стыла кровь, возникало желание проверить все темные углы и оглянуться. Впрочем, холодный рассудок твердил, что это невозможно.

Вспоминалось слишком много случаев, когда папа сделал бы это, если бы мог. Воспоминания воспоминаниями, а боязнь не уходила.

Может, мама умела телепортироваться? Она так и поступила? Прыгнула подальше от папы, совсем как я? Почему же меня не взяла с собой? Если мама умела телепортироваться, то почему не вернулась за мной?

А если не умела, что с ней стало?

Всю свою жизнь я подозревал, что я пришелец-инопланетянин, какой-то странный подкидыш. Помимо всего прочего, это объяснило бы папино отношение ко мне.

Если верить самой фантастической фантастике, правительство старательно прячет информацию на эту тему – скрывает доказательства, заставляет молчать свидетелей, плодит ложные теории.

Примерно так же вел себя и отец. Стабильности и постоянства у нас в семье не было никогда. Правила менялись, события искажались, воспоминания стирались. Частенько я гадал, кто из нас сумасшедший, я или он.

Нет, вряд ли я инопланетянин… хотя кто знает.

Когда я спросил, можно ли платить за квартиру наличными, владелец смерил меня удивленным взглядом:

– Наличкой за аренду? Нет, черт подери! Мне и почтовые переводы не очень нравятся. Почему не откроешь счет в банке? Почтовые переводы меня сразу насторожили, но я списал их на то, что ты здесь недавно. Хочешь натравить на меня налоговую?