Путь. Записки художника

Необходимость постоянно зависеть от вкусов худсоветов, зарабатывать на пропитание исполнением панно и портретов членов Политбюро ЦК КПСС, писанием лозунгов и стенгазет рождала ощущение неполноценности жизни. Разве об этом мы мечтали, оканчивая институт?

Писать картину было не на что, шансов на ее приобретение закупочной комиссией, посещающей только избранные адреса, – никаких. Портрет сталевара Жёлтикова, побывавший на Всесоюзной выставке, вернулся назад для пополнения «собрания автора».

Нужно было искать какой-то радикальный выход. Но какой?

Целая серия «почему» требовала ответа.

Почему в социалистическом государстве с «общенародной» собственностью и централизованным планированием, когда все доходы идут в государственный котел, не планируются деньги на развитие искусства?

Почему рабочий, инженер, ученый не оплачивают аренду цеха, лаборатории, станка, стоимость металла, из которого делаются машины и т. д. и т. п., а художник все производственные расходы по созданию картины должен нести сам?

Почему государство, заинтересованное в развитии науки и промышленного производства, платит ежемесячную зарплату ученому, инженеру, рабочему, и в то же время, говоря об исключительной роли идеологического и эстетического воспитания населения, не платит ежемесячную зарплату художнику («инженеру человеческих душ»), обрекая его на роль кустаря-одиночки, который должен на свой страх и риск, не имея никаких гарантированных средств даже на простое биологическое существование, создавать картину-товар, оплачивать мастерскую, краски, холст, подрамник, раму, натурщика? А ведь у художника есть еще семья! Разве такое положение не отражается негативно на формировании психологии самого художника, не деформирует его сознание, не толкает его на путь дельца-предпринимателя? А ведь именно ему предстоит своими произведениями формировать социалистическое сознание у населения, веру в прогрессивность советского строя!

Разве такое положение художника не выпадает из рамок социалистического общества, разве оно соответствует принципам организации труда в социалистическом обществе?

Быть может, какой-то очень умный житель России конца 90-х годов нашего века скажет, что эти вопросы могли родиться только в головах людей, подверженных воздействию красивой Утопии, мифу о социалистическом обществе. Да, может быть. Но разве было в истории хоть одно общество, не творящее мифов о себе?

Мы считали такое положение ненормальным, и были уверены, что и государство, и общество заинтересованы в продуманной системе государственного финансирования искусства в целях его развития и подъема на более высокий творческий уровень, соответствующий той роли, которую искусство призвано играть в обществе.

Нам казалось, что именно социалистическое государство при его плановой экономике имеет для этого все возможности, тем более, что в качестве одной из главных целей построения социалистического общества декларировалась задача создания условий для «расцвета личности человека». Никакое другое общество в государственном масштабе такой задачи никогда не ставило.

Ответы на все «почему» напрашивались сами собой, со всей очевидностью вытекая из сути поставленных вопросов.

Мы решили вынести наши предложения по кардинальному изменению организации и финансирования творческого процесса художника на отчетно-выборное собрание ЛОСХ, которое ожидалось в ближайшие дни, для детального обсуждения на нем наших идей, чтобы в дальнейшем от имени руководства Ленинградского Союза художников обратиться в ЦК КПСС (который только и мог решить вопрос такого масштаба) с просьбой о рассмотрении наших предложений в целях внедрения их в практику.

И вот наступил день собрания, ставшего поистине историческим. Это было в 1955 году.

Оно явилось очень яркой иллюстрацией атмосферы того времени, когда накопилась большая концентрация недовольства художников положением дел в искусстве, но не хватало решимости выступить с открытым протестом. Сталин только что умер, и сила инерции его деспотии давила еще на психику людей. Не хватало не только воли к сопротивлению, но не было ни у кого и конкретных предложений по изменению существующего положения.

В этих условиях радикальный план, включающий в себя как продуманный анализ недостатков существующей практики взаимоотношений государства с художниками, так и конкретные предложения по новой организации творческого труда художников, который созрел у нас под пение «бель канто», стал абсолютно необходимым. Он казался мне настолько убедительно аргументированным, что, по моим представлениям, его нельзя было ничем опровергнуть.

Вначале ничто не предвещало бури.

Иосиф Александрович Серебряный зачитал отчетный доклад Правления ЛОСХ о проделанной работе, и, закончив его, обратился к собранию с просьбой высказать свои суждения, замечания по работе Правления, внести предложения по улучшению его деятельности. – Ответом была полная тишина. Никто не проявил желания выступать.

– «Ну, как же так, товарищи, неужели ни у кого нет никаких замечаний, и в работе Правления не было никаких упущений? Вносите свои предложения!» – призывал Серебряный. – Вновь в зале царит молчание.

– «Ну, что же, товарищи, неужели мы без прений приступим к выборам нового Правления?» – еще раз обращается Серебряный к сидящим в зале. – И по-прежнему не поднимается ни одна рука, нет желающих выступить. Что это было: боязнь, равнодушие или апатия?

– «Неужели мы на этом закончим и будем приступать к составлению наказа новому Правлению?» – делает еще одну попытку преодолеть равнодушное молчание присутствующих Иосиф Александрович. – И вновь господствует тишина, слегка нарушаемая переговаривающимися между собой художниками.

Я, впервые присутствующий на собрании в Союзе художников, совсем недавно принятый в его члены молодой художник, не мог понять этого безразличия присутствующих к своей судьбе, тем более после осознания нетерпимости существующего положения, к которому мы пришли с Пастернаком и Сидоровым в результате наших длительных разговоров. Я, новичок, «чужак», приехавший в Ленинград из Харькова, не собирался выступать первым с нашими предложениями, видя вокруг немало солидных людей с седыми волосами.

Но молчали все, в том числе Пастернак и Сидоров! Казалось, какой-то паралич охватил присутствующих!

Эта непонятная мне тишина стала все больше и больше напрягать мои нервы.

Я поднял руку и, когда через весь зал шел выступать к трибуне, мой накал достиг своего предела. Мне кажется, что весь зал почувствовал это, потому что у меня было ощущение будто электрические разряды, как стрелы, вылетали из меня наружу между моих ребер.

Мне много раз впоследствии приходилось выступать с трибуны, причем в гораздо более конфликтных ситуациях, несущих прямую угрозу моему будущему, но никогда я не испытывал такой степени возбуждения. Даже через 42 года, вспоминая эти минуты, я вновь чувствую волнение, и мне кажется, что моя грудная клетка наполняется электричеством!

Я вышел к трибуне, стукнул по ней кулаком и сказал: «Хватит молчать! Одних разлагает избыток денег, других – их недостаток!»

У меня сохранились основные тезисы моего выступления, которые я привожу ниже.

В основе всех материальных взаимоотношений государства с художником лежит сегодня принцип: государство – купец, художник – частник-производитель, произведение искусства – товар.

В этих условиях, на основе этих принципов, государство выделяет на искусство средства в размерах, которые оно может себе позволить без ущерба для развития промышленности, сельского хозяйства, обороны. Так покупает картины купец, когда у него остаются деньги, не занятые в его коммерческих операциях. Искусство для него – предмет прихоти и роскоши. Его не интересует процесс создания произведения, его интересует только готовый продукт – товар-картина.

При таком подходе государство не планирует средства на изобразительное искусство в зависимости от растущих потребностей жизни, от строительства культурных объектов, от задач повышения культуры населения, от огромной задачи духовного воспитания Человека.