Страница 16 из 19
У меня нестерпимо болела голова. Ничуть не меньше болело ушибленное бедро. Дани подскочил ко мне. Его зубы были оскалены, выпученные глаза горели ненавистью. Он схватил меня за горло.
Ни он, ни я не слышали цокота приближающихся копыт. Отправляясь туда, мы с отцом обернули копыта наших лошадей мягкими тряпками. И теперь отец скакал по камням беззвучно, словно призрак. Я первым увидел его – всадника в плаще. Еще мгновение, и отец поравнялся с тамплиером. Одна рука держала поводья, вторая была согнута в локте. Отец шевельнул пальцами, и под луной блеснула сталь скрытого клинка. Потом он намотал поводья на руку и дернул, заставив лошадь встать на дыбы. На мгновение мне показалось, что я вижу не отца, а грозного воина-ассасина из легенды. Его глаза блестели, предвещая смерть. Его намерение убить было под стать оружию – таким же сильным и непоколебимым. Я увидел человека, уподобиться которому не смогу никогда. Возможно, тогда я и понял, что потерпел сокрушительное поражение.
Наверное, и Дани – моя несостоявшаяся жертва – почувствовал смерть, надвигавшуюся сзади. Но было слишком поздно: отцовский клинок вонзился Тжиндеру в макушку и достиг мозга. Смерть наступила через мгновение. У Дани закатились глаза, челюсть отвисла. Затем по лицу промелькнула судорога неимоверной боли, и… все.
Отец поспешно выдернул клинок. С лезвия сорвались капельки крови, и сейчас же отец снова пустил свое оружие в ход, полоснув по горлу подбежавшего караульного. Тот рухнул в красную пелену собственной крови, даже не успев выхватить меч. Не останавливаясь, отец взмахнул рукой в другом направлении. Его клинок встретился с мечом второго караульного. Громко и резко зазвенела сталь. Наверное, так бы зазвенел колокольчик в комнате Дани, если бы я задел веревки. Караульный попятился назад. Я и глазом не моргнул, как отец спрыгнул с лошади и быстро выхватил меч, успев нанести еще один удар клинком.
Поединок со вторым караульным кончился в считаные секунды. Отец двигался с молниеносной быстротой. Я видел сплошное мелькание лезвий и складок его плаща. Караульный оборонялся против отцовского меча, отставляя другой бок неприкрытым. Отец воспользовался этим, воткнув клинок в подмышку караульного.
Тот упал. Его мундир был весь в крови. Булыжники вокруг него влажно блестели. Я знал: еще несколько минут, и он умрет от потери крови. Или захлебнется ею, если…
– Если лезвие пробило легкие. Да, я учил тебя таким ударам.
– Возможно, остальные люди Дани припоздали. А может, увидев, как сражается отец, решили, что благоразумие превыше храбрости. Не знаю. Отец молча вскочил на лошадь, усадил меня позади, и мы умчались из этого ада.
Повисла долгая пауза. Итан ощущал душевную травму Джайдипа почти как свою собственную. Тут было о чем задуматься. Своими действиями юноша нарушил два из трех основополагающих принципов ассасинов. Ему не удалось скрыться у всех на виду, и, хуже того, он подставил под удар братство.
– Я знаю, о чем вы думаете, – нарушил молчание Джайдип. – Вы думаете, что я трус.
– В таком случае ты не знаешь, о чем я думаю, ибо думаю я совсем о другом. Между мыслью и действием лежит целый мир различий. Но одно я знаю наверняка: ты, Джайдип, вовсе не трус.
– Тогда почему же я не смог нанести смертельный удар?
Итан закатил глаза. Неужели тогда никто, черт побери, не слышал ни слова из того, что он говорил?
– Потому что ты не убийца.
И вновь стало тихо. От Джайдипа веяло такой печалью, что Итан невольно подумал: «В каком же это мире мы живем, если скорбим о неспособности убивать?»
– Что сказал тебе отец по пути домой?
– Ничего, учитель. Он не произнес ни слова. Но его молчание было куда красноречивее, и оно продолжается до сих пор. Он ни разу меня не навестил. И мать тоже не приходила.
Итан почувствовал нарастающее раздражение. «Чертов тиран, запихнувший собственного сына в эту дыру».
– Ассасины наверняка запретили твоей матери навещать тебя.
– Да.
Итан вполне понимал и то, какие чувства испытывал Арбааз. Он живо представил, как отец и сын подъехали к дому, где Джайдип пошел к себе молча переживать позор, а Арбааз поехал к Хамиду, наставнику братства. В ту же ночь Джайдипа подняли с постели, набросили на голову черный капюшон и поволокли сюда, во «Тьму». Неужели и Арбааз участвовал в заключении собственного сына? А может, он и руководил арестом?
Итан встал.
– Джайдип, я приложу все силы, чтобы вытащить тебя отсюда. В этом можешь быть уверен.
Он позвал Аджая: сначала по-английски, затем на хинди. И пока Итан ждал хранителя, он поймал на себе печальный взгляд юноши, утратившего всякую надежду.
Итан с Аджаем проделали короткий обратный путь наверх и снова поднялись в комнату собраний. Здесь англичанин увидел второго хранителя – впечатляющего вида женщину. Она стояла, слегка расставив ноги. Обе ее руки сжимали эфес громадного меча, острие которого упиралось в каменные плиты пола возле ног. Стражница бесстрастно взирала на Итана из-под капюшона.
– Это Кулприт, – представил женщину Аджай, кивнув щетинистым подбородком в ее сторону. – Она лучше всех в братстве владеет мечом.
Однако меч, с которым она стояла, вряд ли годился для сражений: его длинное и плоское лезвие…
– Когда? – спросил у стражницы Итан.
– Завтра утром, – ответила Кулприт.
По ее глазам Итан понял, что говорит с палачом Джайдипа.
– Спасибо, что согласился встретиться со мной.
Итан имел все основания опасаться, что Арбааз откажет ему во встрече. Хотя Фрай не был виноват в случившемся с Джайдипом, но, по мнению самого Арбааза, часть вины все же лежала и на Итане. Свою роль сыграл и их обмен письмами.
Но даже если бы Итану отказали во встрече, это бы его не остановило. Он приехал в Амритсар для спасения жизни Джайдипа Мира и не собирался уезжать, пока не выполнит намеченное.
Неудивительно, что старый друг встретил Фрая настороженно. Лицо Арбааза было изможденным и осунувшимся, глаза – уставшими от тревог и бессонных ночей. Итан представил, какие муки и терзания испытывал этот человек. Попробуй устоять, когда тебя разрывает между сыновним позором, родительской любовью и долгом перед братством!
Тяготы последних недель освобождали Арбааза от роли гостеприимного хозяина. Итану не предложили ни хлеба с оливками, ни вина. Не было и теплой встречи. Фрая повели по прохладным мраморным коридорам дома Арбааза, и он был разочарован тем фактом, что Пьяра не вышла его встречать – тогда бы у него появилась союзница. Англичанина привели в одну из комнат задней части дома, где он когда-то занимался с Джайдипом. Тогда помещение приглянулось Итану спартанским убранством и отсутствием украшений. Ничего лишнего. Сегодня здесь не было даже горячего чая. Простой тканый ковер на стене, два стула с жесткими спинками, дощатый стол и, конечно, особая атмосфера этого места.
– Итан, не стоит превратно истолковывать причины, заставившие меня согласиться на встречу с тобой. Мне нужно кое о чем тебя спросить.
Такое начало насторожило Итана и в то же время обнадежило. Может, он сумеет изложить свою точку зрения на случившееся?
– Я тебя слушаю, Арбааз.
– Как ты намерен осуществить задуманное?
– Задуманное… что?
– Освобождение Джайдипа, что же еще. Ты собираешься умыкнуть его из «Тьмы»? Или спасти прямо с места казни? И скольким ассасинам предстоит проститься с жизнью в процессе твоей операции?
На Арбааза было жутко смотреть.
– Вначале я надеялся поговорить с тобой – одним из моих самых давних и дорогих друзей.
Арбааз замотал головой:
– Нет. Никаких дебатов у нас не будет. Должен сразу тебя предупредить: в течение всего срока твоего пребывания в Амритсаре… надеюсь, недолгого… ты будешь находиться под наблюдением. Это делается с целью пресечь все твои попытки освободить Джайдипа.
– Арбааз, а каковы, по-твоему, мои причины освобождать Джайдипа? – спросил Итан, придав своему голосу оттенок спокойной рассудительности.