Assassin's Creed. Преисподняя

Оливер Боуден

Assassin’s Creed. Преисподняя

Oliver Bowden

ASSASSIN’S CREED: UNDERWORLD

© 2018 Ubisoft Entertainment. All Rights Reserved.

Assassin’s Creed, Ubisoft and the Ubisoft logo are registered or unregistered trademarks of Ubisoft Entertainment in the U.S. and/or other countries.

Эта книга вам понравится, даже если вы не играете в «Assassin’s Creed». В ней оживают персонажи, их вымышленные судьбы вырастают в реальную историю.

Из отзывов читателей на сайте amazon.com

Особенно радуют те моменты, которые не вошли в игру, словно открываешь ранее не замеченную дверь.

Из отзывов читателей на ozon.ru

Часть первая

Город-призрак

В сумрачном углу рынка Ковент-Гарден, прислонившись к ящику, невидимый за телегами торговцев, сидел ассасин Итан Фрай. Левая рука его покоилась на груди, ладонь правой подпирала подбородок. Глубокий капюшон плаща скрывал голову. День неспешно переходил в вечер, а Фрай, молчаливый и неподвижный, сидел, наблюдал и ждал.

Редко кто из ассасинов отваживался вот так упираться подбородком в бойцовую руку. Особенно когда к ней прикреплен наруч со скрытым клинком, кончик которого находился всего в паре сантиметров от неприкрытого горла, как было сейчас у Итана. Ближе к локтю располагался легкий, но мощный пружинный механизм, выталкивающий стальное, невероятно острое лезвие, стоит лишь чуть качнуть запястьем. Сейчас Итан в самом прямом смысле держал себя на острие ножа.

Зачем ему это понадобилось? Ведь никто, даже ассасины, не был застрахован от несчастных случаев или сбоев механизма. Мужчин и женщин, вступавших в братство, учили держать бойцовую руку подальше от лица. Иначе подобная беспечность могла привести к позору или и того хуже – смерти.

Но Итан отличался от собратьев по ордену. Во-первых, он прекрасно владел искусством шпионажа. Подбородок, упершийся в бойцовую руку, вполне мог обмануть потенциального врага. А во-вторых, заигрывание с опасностью доставляло Итану извращенное наслаждение.

И потому он сидел, упершись подбородком в руку, наблюдал и ждал.

«А это еще что?» – встрепенулся Итан. Он мгновенно выпрямился, встряхнул затекшие мышцы. В щель между ящиками ему было видно, как торговцы убирали товар с прилавков, готовясь покинуть рынок. Но внимание ассасина привлекли вовсе не они. Кое-что еще также пришло в движение. Игра началась.

По переулку, неподалеку от места, где притаился Итан, остановился некий субъект по кличке Бут. На нем были поношенная охотничья куртка и измятая шляпа. Он внимательно разглядывал карманные часы, только что украденные у какого-то джентльмена.

Бут вертел в руках добычу, не зная, что как раз сегодня прежний владелец часов собирался отнести их в починку. Вполне обычное намерение, которому вскоре предстояло коренным образом изменить жизнь Итана Фрая, самого Бута, одного молодого человека, именующего себя Призраком, а также многих других, вовлеченных в извечную борьбу между орденом тамплиеров и братством ассасинов. Не знал Бут и того, что часы отставали почти на час.

Не подозревая об этом, Бут щелкнул крышкой часов, почувствовав себя вполне респектабельным человеком. Он вышел из переулка, огляделся и двинулся в сторону рынка, где уже заканчивалась торговля. Вор шел ссутулившись, держа руки в карманах, и поминутно оглядывался – не следят ли за ним. Миновав рынок Ковент-Гарден, Бут направился к притону «Сент-Джайлз», расположенному в трущобах Олд-Никол. В этом квартале даже воздух был иным. Каблуки сапог уже не стучали по булыжникам. Они погружались в зловонное месиво из гниющих овощей и человеческих испражнений. Это месиво делало тротуары осклизлыми, а воздух – спертым. Бут прикрыл шарфом нос и рот: хоть и неполная, но все же защита.

Вдруг рядом с воришкой возник оголодавший пес и потрусил сбоку. Впалое пузо, просвечивающие ребра, воспаленные глаза. Пес умоляюще посмотрел на Бута, но тот угостил его лишь пинком. Четвероногий попрошайка проворно отскочил и исчез. Неподалеку в проеме открытой двери сидела женщина. Ее одежда состояла из лохмотьев, подвязанных веревкой. Женщина прижимала к груди младенца и смотрела на Бута остекленевшими, мертвыми, «трущобными» глазами. Возможно, она была матерью юной проститутки и сейчас ждала, когда дочь вернется с заработком. И горе несчастной девчонке, если явится домой с пустыми руками. А может, эта женщина с ребенком заправляет шайкой воров и сладкоречивых вымогателей, которые вот-вот принесут ей дневную добычу. Или же она – хозяйка одной из многочисленных ночлежек. Большие дома, в которых некогда жила знать, со временем разделили на квартиры и комнаты, сдавая тем, кому требовалась крыша над головой – беглым каторжникам и семьям со скудным достатком, проституткам, торговцам и рабочим. Тем, кто платил подороже, доставалась кровать, остальным – место на полу. Большинство ночевало на матрасах, набитых соломой или опилками. Нельзя сказать, чтобы жуткая теснота и детские вопли среди ночи способствовали крепкому сну постояльцев.

Заметная часть населения трущоб не могла или не хотела работать, но большинство где-то работало. Кто натаскивал собак, кто ловил птиц. Иные торговали луком, водяным крессом, сельдью или разной мелкой рыбешкой. Хватало лотошников и подметал, подавальщиков в дешевых кофейнях, расклейщиков афиш и тех, кто таскал плакаты с разными объявлениями. Свои товары и орудия ремесла они, как правило, хранили там же, где жили, что лишь усиливало тесноту и скученность, а также добавляло зловония. На ночь двери домов запирались, разбитые окна затыкались тряпьем или газетами из-за ядовитой атмосферы ночного Лондона. Говорили, что от дыма в ночном воздухе задыхались целые семьи. Во всяком случае, ходили такие слухи – а в трущобах быстрее болезни распространялись только они. Флоренс Найтингейл[1] могла бы целыми сутками выступать перед здешними обитателями с лекциями о гигиене, и все равно они бы ложились спать, плотно законопатив окна.

«Вряд ли их можно за это упрекать», – думал Бут. Если живешь в трущобах, шансы загреметь на тот свет велики. Болезни и насилие цвели здесь пышным цветом. Маленьких детей вполне могли задушить во сне собственные родители, неудачно повернувшись и придавив ребенка своим телом. Чаще такое случалось накануне выходных. Тогда все, на что хватало денег, было уже выпито, и после закрытия пивной чьи-то родители нетвердой походкой брели домой. Они поднимались по осклизлым ступеням, толкали дверь, оказываясь в душном зловонии комнаты, где наконец-то могли преклонить головы и уснуть…

А утром, когда солнце уже поднялось, но еще не успело разогнать смог, трущобы оглашались стенаниями осиротевших бедолаг.

Бут все дальше углублялся в лабиринты Олд-Никол. Здесь высокие здания заслоняли скудный свет луны, а пелена тумана делала свет редких фонарей зловещим. Из какой-то пивнушки доносилось хриплое пение. Когда дверь заведения открывалась, впуская или выпуская посетителей, пьяные вопли делались громче.

Но на этой улице заведений не было. Только двери и окна, заткнутые газетами. На веревках, натянутых между домами, сушилось белье, и сейчас застиранные простыни были похожи на паруса кораблей. Издали доносилось нестройное пение, где-то шумела вода. Было так тихо, что Бут слышал свое дыхание. Он был… совершенно один.

По крайней мере, так ему казалось.

Теперь даже пение смолкло. Остался лишь звук капающей воды.

Еще через мгновение послышался шорох, заставивший Бута подпрыгнуть.

– Кто здесь? – громко спросил он, уже зная ответ.

Крыса. Всего-навсего крыса. И даже она покажется красоткой, если за секунду до этого от страха ты чуть не наложил в штаны.

Воришка успел испытать мимолетное облегчение, прежде чем звук повторился. Бут резко повернулся, и плотный спертый воздух колыхнулся вслед за ним. Затем туман немного разошелся, словно раздвинули половинки портьер. Буту показалось, что он различил в тумане какую-то фигуру… Но быть может, это лишь обман зрения?

1

Известная английская просветительница XIX века, немало сделавшая для организации и развития службы сестер милосердия. (Здесь и далее примечания переводчика.)