Сальватор

Петрус, Людовик и Жан Робер едва сдержались, чтобы не вскрикнуть от удивления: это был Сальватор.

Вновь прибывший поискал глазами и, заметив г-на де Маранда, пошел к нему.

Господин де Маранд протянул ему руку.

- Вы припозднились, господин де Вальзиньи, - заметил банкир.

- Да, сударь, - отвечал молодой человек, изменив голос и сопровождая свою речь непривычными жестами. Он поднес к правому глазу лорнет, словно без него не мог узнать Жана Робера, Петруса и Людовика. - Да, я пришел поздно, вы правы.

Однако я задержался у тетушки, старой вдовы, подруги герцогини Ангулемской: она передала мне дворцовые новости.

Все присутствовавшие стали слушать с удвоенным вниманием. Сальватор обменялся приветствиями с несколькими гостями, подошедшими к нему поближе, вкладывая в свои слова ровно столько дружеского участия, почтительности или непринужденности, сколько, по мнению элегантного г-на де Вальзиньи, полагалось каждому из них.

- Дворцовые новости! - повторил г-н де Маранд. - Значит, во дворце что-то происходит?

- А вы не знаете?.. Да, состоялось заседание Совета.

- Это, дорогой господин де Вальзиньи, давно не новости, - рассмеялся г-н де Маранд.

- Однако заседание может принести кое-что новое, что и произошло.

- Неужели?

- Да.

Все приблизились к Сальватору.

- По предложению господина де Виллеля, господина де Корбьера, господина де Пейроне, господина де Дама и господина де Клермон-Тоннера, а также по настоянию ее высочества наследной принцессы, которую очень задели крики: "Долой иезуитов!" - и несмотря на возражение господина де Фрейсину и господина де Шаброля, голосовавших за частичное расформирование, национальная гвардия распущена!

- Распущена?!..

- Полностью распущена! Вот и я был каптенармусом, а теперь я не у дел, придется искать другое занятие!

- Распущена! - все повторяли слушатели, будто никак не могли поверить в то, что услышали.

- То, что вы говорите, очень важно, сударь! - проговорил г-н Пажоль.

- Вы находите, генерал?

- Несомненно!.. Ведь это государственный переворот.

- Да?.. Что ж, в таком случае его величество Карл Десятый совершил государственный переворот.

- Вы уверены в своих словах? - спросил Лафайет.

- Ах, господин маркиз!.. (Сальватор словно забыл, что Лафайет и Монморанси отказались от своих титулов 4 августа 1789 года.) Я не стал бы говорить то, в чем не уверен.

Потом он прибавил непреклонным тоном:

- Я полагал, что имею честь быть вам знакомым, чтобы вы не сомневались в моем слове.

Старик протянул молодому человеку руку и с улыбкой проговорил вполголоса:

- Перестаньте называть меня маркизом.

- Прошу прощения, - рассмеялся Сальватор, - но вы для меня всегда маркиз.

- Хорошо, пусть так! Для вас, человека неглупого, я готов остаться кем пожелаете, но при других зовите меня генералом.

Вернувшись к первоначальной теме разговора, Лафайет спросил:

- Когда огласят этот прелестный ордонанс?

- Это уже сделано.

- То есть, как? - не понял г-н де Маранд. - Почему же мне об этом ничего не известно?

- Возможно, вы узнаете в свое время. И не надо сердиться на вашего осведомителя за опоздание: просто у меня есть свой способ видеть сквозь стены: нечто вроде хромого беса, который приподнимает крыши, чтобы я увидел, что происходит на заседании Государственного совета.

- И когда вы смотрели сквозь стены Тюильри, вы видели, как составлялся ордонанс? - уточнил банкир.

- Больше того, я заглядывал через плечо тому, кто водил пером. О, фраз там не было или, вернее, была одна-единственная:

"Карл Десятый, Божьей милостью и так далее, заслушав доклад нашего государственного секретаря, министра иностранных дел и так далее, постановляет распустить национальную гвардию города Парижа". И все.

- И этот ордонанс?..

- ...разослан в двух экземплярах: один - в "Монитор", другой - маршалу Удино.

- И завтра пакет будет в "Мониторе"?

- Он уже там. Правда, номер с ордонансом еще не вышел из печати.

Присутствовавшие переглянулись.

Сальватор продолжил:

- Завтра или, точнее, сегодня, потому что уже перевалило за полночь, итак, сегодня в семь часов утра национальных гвардейцев сменят с постов королевская гвардия и пехотный полк.

- Да, - заметил кто-то, - а потом национальные гвардейцы сменят с постов пехотинцев и солдат королевской гвардии!

- Это, возможно, и произойдет в один прекрасный день, - сверкнув глазами, молвил Сальватор, - только не по приказанию короля Карла Десятого!

- Невозможно поверить в такое ослепление! - проговорил Араго.

- Ах, господин Араго, - возразил Сальватор, - вы, астроном, можете до часа, до минуты предсказать затмения. Неужели вы не видите, что происходит на королевском небосводе?

- Чего ж вы хотите! - заметил прославленный ученый. - Я человек рассудительный и привык сомневаться.

- Иными словами, вам нужно доказательство? - подхватил Сальватор. Будь по-вашему! Вот вам доказательство.

Он вынул из кармана небольшой, еще влажный листок.

- Держите! - сказал он. - Вот пробный оттиск ордонанса, который будет напечатан в завтрашнем номере "Монитора". Ах, жалость какая! Буквы немного смазаны: этот листок отпечатали нарочно для меня и очень торопились.

Он усмехнулся и прибавил:

- Это меня и задержало: я ждал, когда будет отпечатан ордонанс.

Он подал оттиск г-ну Араго, и листок пошел гулять по рукам. Когда Сальватор насладился произведенным впечатлением, он, как актер, приберегающий эффекты, произнес:

- Это не все!

- Как?! Что еще? - послышались со всех сторон голоса.

- Герцог Дудовильский, суперинтендант королевского дома, подал в отставку.

- О! - воскликнул Лафайет. - Я знал, что с тех пор, как полиция нанесла оскорбление телу его отца, он ждал лишь удобного случая.

- Что же, - заметил Сальватор, - роспуск национальной гвардии - случай подходящий.

- Отставка была принята?

- Незамедлительно.

- Самим королем?

- Король заупрямился было, но герцогиня заметила ему, что это место словно нарочно создано для принца Полиньяка.

- То есть, как - для принца Полиньяка?

- Да, для его высочества Анатоля-Жюля де Полиньяка, приговоренного к смерти в тысяча восемьсот четвертом году, помилованного благодаря вмешательству императрицы Жозефины, ставшего римским принцем в тысяча восемьсот четырнадцатом году, пэром - в тысяча восемьсот шестнадцатом и послом в Лондоне - в тысяча восемьсот двадцать третьем. Надеюсь, теперь ошибки быть не может?