Всеобщая история любви

Единственное, что мы знаем наверняка, – это то, что в далеком прошлом людей было меньше. Миллион лет назад во всем мире жило лишь около полумиллиона человек, что эквивалентно населению города наподобие Осло. Тогда для выживания видов инцест был жизненно необходим. Детская смертность была высокой. Однако по мере того, как племен становилось все больше, больше становилось и возможностей для генетического смешения. И для любви – тоже. Подходящими женщинами обменивались для того, чтобы создавать политические союзы. Как напоминает нам Рэй Тэннэхилл в своей книге «Секс в истории», «“любовь с первого взгляда” возможна только между чужаками». Библия часто сообщает о кровосмесительных браках и относится к ним снисходительно: в ветхозаветные времена браки между родственниками поощрялись. В Древнем Египте обычно вступали в браки с людьми из других семей, но браки между братом и сестрой тоже были в порядке вещей, если это представлялось выгодным. Это не означало, что их союз был полноценным, что дело доходило до совокупления или что они сохраняли верность друг другу, рожая общих детей. Инцест у египтян был практическим способом оставить царскую собственность в семье, поскольку женщины могли ее наследовать. Речь шла об обычае, основанном на экономических, а не на семейных отношениях. Но даже при этом имеются сведения о браках между братьями и сестрами, а не между родителями и детьми. Семья подобна городу-государству, в котором каждому отведена важная роль, в зависимости от взаимоотношений. Вот к какой путанице может привести перемена ролей в результате брака между отцом и дочерью:

Родившийся сын будет единокровным братом своей матери, пасынком своей бабушки, единокровным братом брата своей матери и не только ребенком своего отца, но и его внуком! Отсюда возникают проблемы идентичности и авторитета: будет ли он относиться к своей матери как сын или как единокровный брат; будут ли к дяде относиться как к дяде или как к единокровному брату?.. Если брат и сестра поженятся, а потом разведутся, то смогут ли они без труда вернуться к своим изначальным отношениям?

В таком случае невозможно будет сохранить не только целостность семьи; повседневная жизнь тоже станет совершенно запутанной. Во всяком случае, брак был полезен для установления родственных связей и распределения ролей в обществе. Инцест не давал развернуться любви и сплачивал семью.

Долгое желание

На первый взгляд, древние египтяне кажутся экзотическими, совершенно не похожими на нас существами, и в некотором смысле так оно и есть – но только не в вопросе любви. Наше поведение в любви столь же древнее, как и пирамиды. В любви египтяне были и сентиментальными, и романтичными. Слово, которым они пользовались для обозначения любви, означало что-то вроде «долгого желания». Их любовная лирика со множеством метафор свободна и от чувства вины, и от самоунижения, и от гремучей смеси любви и ненависти, которая так характерна для современности. До нас не дошло египетских текстов о гомосексуальной любви, но древнеегипетская Книга мертвых включает в себя эпизод, где умерший клянется, что он не вступал в связь с мальчиком. Гомосексуальность, похоже, была распространена: у мужчин часто возникало искушение совращать мальчиков, иначе бы не издавались соответствующие запреты. Мы встречаем упоминания о фетишизме, мазохизме и других крайностях. Кроме того, уже тогда заботились о предохранении от беременности: женщины использовали маточное кольцо из слоновьей кожи или помет крокодила. Иногда любовь считали сладостной западней, а иногда – болезнью, о которой мечтают. Ни один бог либо богиня не управляли поступками влюбленных, не мешали их усилиям и не подвергали испытаниям чувства. И хотя влюбленных порой жестоко трепали вихри страстей, они не жаловались на муки любви и не винили высшие силы. Поэзия донесла до нас живые чувства людей, сохранила биение их сердец, и благодаря египетским поэтам мы знаем, что любовь в древности процветала. Любовь – чувство, у которого мало общего с прозой и обыденностью брака, – оказалась вне времени. Египтяне испытывали те же самые сладостные страдания, что и современные влюбленные.

Греция

Мир царственного гражданина

Думая о конце шестидесятых, я вспоминаю, как страстно, с каким пылом пытались тогда переделать общество. Поколение хиппи, галлюциногенов и вьетнамской войны, мы жили в состоянии постоянного смятения. Мы были одновременно и циниками, и идеалистами. Истины, доставшиеся нам в наследство, уже не годились, и мы чувствовали, что изменить их – это и наша привилегия, и наш долг. Наша жизнь напоминала американские горки с их сумасшедшими виражами и вылетами из колеи. Веселиться – значило позволять себе безумные выходки в публичных местах. Рок-н-ролл пьянил нас лозунгами и высокими децибелами. «Война» маячила за всем и всеми. Мы боролись за объединение. Мы протестовали. Нас арестовывали. Мы записывались в армию. Нас в нее забирали. Мы уклонялись или убегали. Мы устраивали сидячие забастовки. Мы занимались свободной любовью. Мы пробовали наркотики и выходили за пределы обыденного сознания. Как и каждое поколение, мы жили с нравственными дилеммами. В университетах мы спорили о политике до, после и даже во время лекций, переписывая их учебные планы.

Эта атмосфера переворота, социальных перемен и надежд вспоминается мне сейчас, когда я описываю Афины V века до н. э. Война и политика привели к появлению радикальной идеи неуемной демократии, при которой граждане могли излагать свои взгляды, какими бы новаторскими они ни были, и предлагать свои мнения государственному собранию. На общественную должность можно было избрать любого гражданина старше тридцати лет. Ежедневные интриги этого энергичного самоуправления становились предметом судебных разбирательств и лили воду на мельницу слухов. В Афинах жили лишь около тридцати тысяч человек – немногим больше, чем в городке северной части штата Нью-Йорк, где я живу. И тем не менее Афины породили целую когорту блистательных мыслителей и созидателей, идеи которых легли в основу западной цивилизации. Многие из них наверняка дружили, их пути постоянно пересекались; по крайней мере, они знали друг друга в лицо. Это был компактный город, где все было пронизано состязательностью: греки обожали устраивать соревнования, физические и интеллектуальные. Быть гражданином Афин значило обладать статусом, престижем, экономическими возможностями (владеть недвижимостью могли только граждане) и ощущением знатности (оба родителя должны были быть афинянами; в IV веке афиняне даже не имели права вступать в брак с неафинянами). В Афинах все вращалось вокруг прав граждан – эти права были священны. Это ощущение гордо объяснял Перикл, и позже эти положения будут приняты колониальной Америкой почти дословно:

Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве (демоса). По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству[5].

При таких идеалах, при интеллектуальной открытости для всех политика стала для Афин тонизирующим средством, однако пользоваться им могли только мужчины. Женщинам не позволялось быть гражданами: политика могла сделать их чересчур энергичными – ведь всем известно, что женщины по природе неразумны, истеричны, прожорливы, склонны к пьянству и одержимы склонностью к плотским удовольствиям. Считалось, что их разум и воля недостаточно сильны, чтобы взять на себя столь жизненно важную ответственность, как самоуправление. Неспособны они и вести оживленные беседы. Жена не ела за одним столом с мужем, а если он приводил гостя, то все женщины дома должны были удалиться на женскую половину. Любую женщину, которая присутствовала среди мужчин, – даже если она участвовала исключительно в разговорах, – считали проституткой. Но это не значит, что к женщинам относились плохо. В греческой литературе о женщинах нередко говорилось с нежностью, а домашние сцены любовно изображали на вазах. Судебные речи часто включали в себя чувствительное упоминание о матери, сестре, жене или дочери одного из участников процесса, и содержался призыв учитывать их интересы. Мужчины не прибегали бы к таким уловкам, если бы они не думали, что эти хитрости подействуют. Однако семья могла быть уверена в чистоте своего рода только при условии, что за женой строго следили. Место ее было в темном подвале дома, рядом с другими богатствами.

5

Фукидид. Из речи Перикла над могилами воинов (перевод Ф. Г. Мищенко и С. А. Жебелева).