Остров Перемен

– О, да! Была. Хоть я и пришелец на Земле-42, но на ней у меня было многое, – оживился Таволгин.– У меня имелась замечательная семья. Жена, трое детей, внуки и даже… правнуки. Все это существовало уже давно. Не только здесь, но и в разных, сопутствующих Мирах.

– Я не могу себе такого представить… Извините! Как вы могли много раз рождаться и умирать на Земле-42, если вас в образе Таволгина здесь никто не знает?

Без всякой причины Виктор Захарович засмеялся. Горький смех, саркастический, заменяющий набежавшие слёзы.

Мимо них прошла в обнимку счастливая парочка.

– Молодожёны из Сан-Франциско,– со значением сказал им вслед профессор.– Так они говорят. Здесь даже название стран и городов точно такие же, как на нашей Земле, той самой с которой мы сюда… явились.

– Но такое совпадение невозможно!

– Скорей всего, ты прав, Алёша. Но мысленно им приказали говорить и думать, что они из Сан-Франциско. Конечно же, они и, на самом деле, муж и жена. Получается, что это у них свадебное путешествие. Их подняли то ли ангелы, то ли бесы из гробов. Они погибли в один день. В Америке всё очень просто и… демократично. Их расстрелял какой-то малолетний чудак из пистолета. Так ему захотелось. Демократия, сам понимаешь.

– Откуда вы всё знаете?

– Не знаю, но ведаю. Вижу! Я считываю информацию даже с новых тел… любых существ. Значит, опредёлённая группа меняющихся саганов во всех жизнях следует за мной. Получается, что это надо Мирозданию. Возможно, какие-то представители очень развитые цивилизации считывают всю информацию обо мне, анализирует… А в человеческой оболочке, как и в любом другом предмете, может быть то, что и представить себе невозможно…

– Значит, и я – бывший труп.

– Не совсем так. Точнее, всё совсем не так. Я расскажу, кто ты, Алексей, и откуда, но при вашей соседке, при той девушке, по сути, девочке, которая часто приходит к тебе в гости.

– Но ведь это же Маргарита! Вы всё перепутали, Виктор Захарович.

– Терпение! Скорей всего, в других Мирах она – Маргарита, а в этом – даже сосем и не Эльза Мильхман.

Взгляд у Таволгина был жёстким, даже больше, чем проницательным.

Спорить с чудаковатым стариком уже не имело никакого смысла. Поэтому Сафаров только и сказал:

– А мне вот нечего вспомнить, кроме того, что я учусь в одной из московских школ. Конечно же, помню пустырь в новом микрорайоне. Но это на нашей Земле-Один.

– Разве этого мало? У тебя появится возможность вспомнить даже то, чего никогда не происходило… Но всё появится! Уверяю тебя, Алексей, у тебя будет и полноценная жизнь, и близкая сердцу девушка, и любовь к ней появится, и привязанность.

– Может быть, это и есть суета сует? Преувеличение. Но у меня есть Маргарита. Нам суждено быть всегда вместе.

– Хорошо, если всё так и произойдёт. Чаще всего, многое от нас не зависит.

Старик стал уверять, что Сафаров, хоть и очень молод, но уже рассуждает, как зрелый мужчина. Это похвально.

Он даже счёл нужным, обязательным сделать замечание молодому человеку, подчеркнуть, что в его возрасте пессимизм не уместен. Надо надеяться на лучшие варианты в жизни, готовить их, формировать. Иначе и быть не должно. Что и к чему, не совсем понятно.

– Честно скажу, я начинаю глубоко страдать,– признался Сафаров,– не потому, что вы несёте околесицу. Мне плохо по той простой причине, что я, действительно, многое о себе не помню.

– Может быть, это к лучшему. Ты ведь допускаешь, что твоя прошлая жизнь была не совсем… что ли, похожа на человеческую. Тебя оберегают от того, чтобы ты не сошёл с ума. Высшие Силы оберегают.

– А вас не оберегают. Вы рассказываете мне о том, чего с вами и не происходило.

– Как знать, Алексей. Но не будем говорить о печальном. Ты не понял меня. Я имею в виду совсем иное.

– Но мне сейчас хочется выбраться отсюда и стать самим собой, – откровенно сказал Алексей. – Мы должны добраться до того Мира и места, в котором и должны находиться. Но сейчас, как никогда, хочется жить и жить!

– Когда именно так и происходит, то вы существуете не напрасно… в данной оболочке. Саганы создают добрую иллюзию постоянства. Не всегда всё красиво во многих Мирах, но это и не так важно.

– Я чувствую… какую-то несвободу.

– Вот именно. Я с тобой согласен, Алексей. Поэтому я тоже пришёл к мнению, что нам стоит попробовать бежать с проклятого судна под названием «Дриада». Хотя десять минут назад я считал иначе. Я понял окончательно, почему так происходит. Мы – результат чьего-то эксперимента. Но ведь мы существуем не для того, чтобы считаться чьими-то рабами или подопытными крысами.

Алексей вопросительно посмотрел на Таволгина. Неужели, на самом деле, всё так плохо? Ведь, возможно, он, Сафаров просто поддался мощному внушению старого и доброго человека, который возомнил себя профессором, и тот теперь крутит его слабым сознанием так, как ему желается. Беззлобно, просто так.

Скорей всего, он, именно, и экспериментирует, а не кто-то другой.

– Тревога на душе. Здесь кому и как повезёт,– сказал Сафаров.– Кому хочется жить, а кому и волком выть.

– Почему-то мне пришли на ум такие вот замечательные строки. «Я помню чудное мгновенье. Передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений дивной красоты». Помнишь? Нет? Понятно, помнишь. Это Пушкин. К сожалению, я не был знаком с Александром Сергеевичем,– сказал Таволгин.– Я в образе профессора Таволгина жил чуть попозже его. Теперь я опять, как бы, геронтолог… Кем только мне не приходилось появляться на свет. А Пушкин ведь совсем не такой, каким его изображают… Это я чувствую. Он не всегда и не везде был в себе уверен. Сомневался.

– Только круглый дурак никогда и ни в чём не сомневается, а себя считает верхом совершенства. Да ведь и здесь, всего лишь, поэзия,– Алексей был определённо настроен скептически.– А в реальной жизни всё совсем иначе. Не знаю. Но мне, именно, так кажется.

Выдающий себя за профессора, Таволгин откровенно засмеялся. Они, явно, не совсем друг друга понимали.

Погода над океанским простором начала портиться. Усилились порывы ветра, влажного, но пока ещё обжигающего, горячего. Приближался, если не шторм, то что-то, на него похожее. Сафаров и Таволгин решили провести время за шахматами в каюте профессора. Рядом с ними была и Маргарита-Эльза. Она во время игры почти не проронила ни слова.

Щеглова пыталась вспомнить, что-то важное, едва уловимое в сознании. У неё ничего не получалось.

ЗАГАДОК ВСЁ БОЛЬШЕ

Проснулся Таволгин ранним утром. Наскоро умывшись, он поднялся на палубу. Здесь, похоже, происходило что-то странное. «Дриада», слегка покачиваясь, стояла посреди безбрежного океана. И это встревожило пассажиров. Они с волнением останавливали матросов и представителей командирского состава судна. Задавали им на чисто русском языке один и тот же вопрос: «Что происходит?». Но моряки загадочно улыбались, разводили руками.

Низкорослый, но плотный и жилистый японец обхватил руками одного из матросов и что-то торопливо и сбивчиво говорил ему. Разобрать было сложно. Здоровенный матрос пытался вырваться из его стальных объятий, но получил несколько чувствительных ударов ребром ладони в область живота.

Моряк, с гримасой от неимоверной боли, но саркастической улыбкой, выхватил из-за пазухи робы пистолет и выстрелил в насевшего на него пассажира. Сын Страны Восходящего Солнца, зажав ладонями рану, упал на палубу. Истекал кровью.

Пассажиры обомлели от ужаса и удивления. Истошным голосом закричала женщина, стоявшая рядом с Таволгиным. Из кают-компании к собравшимся в сопровождении двух матросов-великанов вышел, тоже немалых размеров, моложавый капитан судна.

– Господа,– обратился он к присутствующим, включая и тех, кто, ещё ничего не понимая, спросонья выбирался на палубу,– господа и дамы, как вам не совестно поднимать шум, да ещё в такую рань? Вы мешаете отдыхать другим пассажирам и тем, кто не бодрствует после ночной вахты!