Страница 3 из 29
- Воины!... Братья мои!... Я должен отдать приказ, с которым не каждый из вас в душе согласится, но это приказ короля! Я сам был бы рад отправиться навстречу проклятым глодам, и если надо... сложить голову за Оймертию! Но... - голос командира дрогнул, - мы уходим.
Как круги по воде от камня, так от последних слов командира побежала волна ропота по гарнизону. Карбич рявкнул, чтобы пресечь разговоры:
- Гарнизооон! Напрааааавоо! Шаааагай!
Коробка солдат повернулась, долгие часы изнурительной муштры не прошли даром, раздался синхронный топот трехсот пар ног. Карбич не стал возвращаться в офицерский дом. Зачем? Вещи упакованы и лежат уже в одной из двух десятков повозок, что вчера пригнали тридцать его бойцов, вместе с мордоворотами из охраны рудника, позаимствовав их у местных крестьян. Гарнизон медленно попылил на запад, следом двинулась вереница телег, потом поплелись охрана рудника и каторжане, что верно служили начальству. Карбич окинул взглядом обоз - сильно смахивает на похоронную процессию... Что, интересно, задумал майор Цукенгшлор из Имперской безопасности? Вчера в кабинете Зюхера он не особо распространялся - сказал, что принято решение о сдаче рудника глодам и временной эвакуации. Дескать, глоды побродят по округе и вернутся в своё логово. Тогда, возможно, разработка рудника продолжится. Если король сочтет нужным. На вопрос, что будет с каторжниками, Цукенгшлор, этот скелет, обтянутый серой кожей, с выпученными вечно красными глазами, лишь хрипло посмеялся... Карбич прикинул число каторжан, плетущихся за телегами - голов пятьдесят, не больше, значит, в руднике осталось порядка двух сотен. Что же будет с ними? А впрочем - какая разница?! Его дело - сберечь своих бойцов.
Каждое утро одно и тоже, ничего не менялось за последние два с половиной года. Продрав глаза, Хак поднимался и плелся в забой, где до самого вечера колотил проклятую стену. Хотя, неизвестно, вечер это или день, время здесь отмеряется дважды в сутки ударами в железяку. Подъём-отбой, подъём-отбой, и так все эти годы. Странно, что мозги у него "встали на место", тут, наоборот, свихнуться не проблема. Но сегодня... сегодняшним утром вышло иначе. Во-первых, нещадно болит нога, ощущение, словно сунул ее в раскаленную печь. Во-вторых, Хак проснулся сам, а не по дребезжанию "сигнальной" железяки. Не открывая глаз, парень навострил уши - в руднике стоит мертвая тишина. Решётчатая дверь распахнута настежь, а вокруг никого. Хак приподнялся на локтях, и тут взгляд упал на изранненую ногу...
- Да чтоб тебя!
Нога распухла, стала круглой, как у слона, лохмотья натянулись на раздутой плоти, вот-вот штанина разорвется с треском. От дикой боли, что резанула ногу, стоило ему пошевелиться, Хак чуть не завизжал на весь рудник. Перед глазами замельтешили искорки, ударило в пот, в ушах звенит, не переставая. Кое-как отдышавшись, Хак вцепился в прутья решётки и медленно, медленно поднялся. Держась за решетку и с трудом наступая на больную ногу, парень побрел к выходу. Непривычная тишина пугала, давила на нервы, Хак надеялся поскорее выяснить, куда все пропали. Он брел вдоль стены, упираясь рукой, чтоб не свалиться. Донеслись голоса, Хак обрадовался, даже заковылял быстрее. Голоса раздались ближе, каторжники собрались на площадке, откуда разбегались в темноту узкие, только-только протиснуться с тачкой, ходы. Тихо потрескивают факела, Хак обвел усевшихся в круг каторжников, вроде все тут. Хотя нет, напарника не видать.
- О, встал! А мы уж думали придётся тебя в Стылую волочить.
- Не дождетесь! А Гансауль где?
- Друг-то твой? Да шляется где-то...
Кто-то пробурчал недовольно:
- Работать, наверное, пошёл.
Гансауля, кажется, недолюбливают все, за непростой характер и за излишнюю правильность. Хак и сам не питал тёплых чувств к напарнику, как, впрочем, и к остальным "братьям по несчастью". На каторге каждый сам за себя, Хак давно это уже усвоил. Немного смутила вчерашняя помощь напарника, другие бы равнодушно отвернулись или даже позлорадствовали, всегда приятно, когда кому-то хуже, чем тебе. А этот... Впрочем, "спасибо" он ему ещё вчера пробурчал. Хак тихо сполз по стене, с трудом уселся, вытянув ноги, от других не укрылось его состояние.
- Не с той ноги встал? - загоготал Хадар, Хак не удивился - Хадар ещё тот урод.
- Типа того. А чего на работу нас не гонят?
- Верхние горизонты забрали укрепления строить. И охрану почти всю, а нам велено сидеть тихо и ждать, может тоже наверх дернут.
Раздался приятный сердцу звук - кашевар тянет свою телегу, та скрипит давно не смазанными колесами. "Что-то рано сегодня! Или... это я продрых до самого обеда?!" Каторжники зашевелились, оживлённо загомонили, ещё бы - телега даже не показалась из-за стены, а густой запах "каши" уже разлился по горизонту. И... к привычному амбре примешался запах тушеного мяса. Хак даже усомнился, не сон ли это, но тут телега выкатилась из-за поворота, и парень забыл про все на свете, судорожно сглатывая слюну. Из чана торчала здоровенная бычья нога, она приковала взоры голодных каторжан, те и не заметили, что Аркаин еле плетется, с трудом толкая телегу. Налетели как волки, от ноги в два счёта остались голые кости, а каторжане уже торопливо черпали ложками прям из котла. Делиться мясом с Хаком никто не стал, а сейчас парень забеспокоился, чтоб и без каши не оставили. Встать - нереально, нога просто отказывается слушаться. Глухо матюкнувшись, Хак пополз к телеге, пока хоть что-то осталось. Успел. Зачерпнул пару ложек, и правда - каша с мясом, не сон! Из дальнего коридора появился Гансауль, с удивлением оглядел жадно чавкающих каторжан, поспешил к котлу, в руке, как по волшебству, появилась ложка. Зачерпнул, каши уже мало, ложка шкрябнула по дну. Торопливо поднес ко рту... и замер, ноздри затрепетали настороженно, как у сторожевой собаки. Хак тоже на всякий случай понюхал, вроде ничего странного, кроме, конечно, дурманящего аромата говядины, знакомого ещё с того мира... Хотя нет, ещё какой-то запах, тоже знакомый, но Хак не смог сразу сообразить. Гансауль отшвырнул ложку и встал.
- Еда отравлена!
Каторжники застыли, вскинули глаза на Гансауля.
- Ты чего это...
- Квазийский яд. Без вкуса и цвета.
Хадар недовольно прорычал:
- Ну, а с чего ты решил, что здесь отрава?
- Чуть слышный запах мёда. Этот яд ещё называют "медовой удавкой".
Несколько долгих мгновений тишины, и вдруг Аркаин, сидевший в стороне возле стены, сдавленно захрипел, единственный глаз практически вылез из орбиты. Все обернулись к кашевару. Старик схватился за горло, словно пытаясь отодрать невидимые руки, из глотки еле пробивалось тихое сипение. Даже в тусклом свете факела видно, как посинело морщинистое лицо, на висках и лбу гигантскими жгутами вздулись вены. Через полминуты глаз потускнел, и горбатый старик медленно завалился набок. В полной тишине прозвучал чей-то нелепый вопрос:
- Что с ним?
Хадар рявкнул злобно:
- Спать лег! - Взъерошив тронутые инеем седины чёрные волосы, каторжник врезал ногой по котлу, тот отлетел, чуть не зашибив худосочного Ванта. - Чёрт! Чёрт! - Он повернулся к Гансаулю, глаза вспыхнули ненавистью. - Где ж ты шлялся, урод? Не мог сразу сказать?!
- Не надо было жрать втихую!
Хадар набычился, в тугих мозгах бывшего наемника и разбойника со скрипом ворочились мысли. Он ещё не успел и рта открыть, Гансауль уже знал, что скажет Хадар, слишком явно на бульдожьем лице проступают недобрые мысли. Так и есть...
- Значит, мы все передохнем, а ты жить будешь? Ну уж нет!
Хадар рывком вскочил, рука скользнула за пазуху, и вот уже в руке зажата "заточка" - похожая на школьную линейку полоска железа, правда толщиной с полсантиметра, заточенная с одного конца наподобие ножа. Каторжники вскочили, глухо зашумели, как шмели. Хадар размашисто выписал несколько угрожающих вензелей и шагнул к Гансаулю.
- Брось, Хадар, парень не виноват! - лишь один подал голос, остальные равнодушно молчат, а кто и подначивает - давай! давай!
Все произошло слишком быстро, и не разглядеть толком. Хадар дернул рукой, целясь в живот противнику, но Гансауль чуть повернулся, вроде схватил за запястье, вдруг резко крутнулся юлой, и с разворота всадил отнятый нож Хадару в затылок. Тот сделал пару неуклюжих шагов и рухнул мешком. Толпа шумно выдохнула, повисла звенящая тишина. Гансауль склонился над поверженным врагом, рывком выдрал нож, с тускло блеснувшего лезвия сорвалась тянучая капля крови. Повертев оружие в руках, презрительно хмыкнул:
- Туповат... как и хозяин. Может, кто ещё хочет уйти легко и без мучений? - Нож полетел к ногам каторжников. - Только уж давайте сами...
Никто не притронулся, самоубийство и в этом мире считается страшным грехом. Хак устало прикрыл глаза, он тоже бы не решился вскрыть вены, дабы избавиться от предстоящих мучений. Страшно умирать. Одно дело от болезни, когда умрешь может быть сегодня, может завтра, а может еще протянешь немного. И другое, когда знаешь, что смерти точно не избежать, и что она уже стоит за спиной. "Вот и всё! Попасть в чужой мир, чтобы два года корячиться в рабстве, и сдохнуть в вонючем загаженном руднике от отравы, как крыса. Да уж, только мне могло так "повезти", другие вон сразу в бароны или даже в короли..."
- Зачем они так? Зачем так с нами? - Вант спросил со слезами в голосе. - Мне ж полгода осталось. Полгода и всё - домой. Как же так?!
- А что непонятного - яд останется в нас, и когда глоды заявятся, уже наши несвежие трупики послужат отравой. Так ведь, Гансауль?
Тот лишь молча кивнул.
- Фу, а чего так дерьмом завоняло? Кто обгадился со страху?
- Да это Аркаин. А может и Хадар, мертвые ж.
- Вот чёрт! Нее, чтоб глоды посмеялись над моей обгаженной тушкой?! Ну уж нет! - Неунывающий Кварай и сейчас держится молодцом. - Пойду-ка я... по грибы. Гляну - так ли уж Стылая без дна...
Кварай ушёл, все молча проводили его гордо выпрямленную спину взглядом. Чуть погодя поднялся Фантер, ничего не сказал, лишь кивнул и ушёл вслед за Квараем. Так, один за другим, они и ушли... Последним поднялся Вант, он долго смотрел на дрожащее пламя факела, в глазах застыли слёзы. Хак попытался встать, но нога подвела. Он грохнулся, зашипел, стиснув зубы от боли. Торопливо пополз, в животе уже разгорелся пожар. Хак поспешил изо всех сил, ещё не хватало сдохнуть на полдороге, хотя какая теперь, к чертям, разница, где откинуть копыта?! Но Хак полз, полз из последних сил, а огромные раскаленные щипцы уже взялись выкручивать кишки. Что-то стиснуло горло, стало нечем дышать, Хак перевернулся на спину, хотелось кричать, но из глотки вырвалось лишь тихое шипение. Перед глазами всё потемнело, он дернулся... и сознание милосердно погасло.