Страница 9 из 17
Более глубокое проникновение в контекст Благовещения (Лк 1, 28–38) позволяет приблизиться к этому таинственному решению Марии. Стих 34 в некотором смысле параллелен 28-му; в обоих стихах описывается настоящее положение Марии: в 28-ом – в глазах Ангела, а значит и Самого Бога, а в 34-ом – в глазах Марии, то есть с субъективной точки зрения. В 34 стихе говорится о том, что Мария является девственницей именно потому, что Она – «благодатная» и живет в присутствии Господа («Господь с Тобою»). Поэтому Ее желание остаться девственницей – это форма, в которой Она уразумела благодатное призвание быть с Господом. Мария, исполнившись благодати, была расположена к тому, чтобы жить только для Господа. Именно это и есть, согласно ап. Павлу, отличительная черта девства. Неженатый и девица заботятся «о Господнем, как угодить Господу» (1 Кор 7, 32), благочинно и непрестанно служат Господу (35 ст.). Поэтому Мария, хотя и имела мужа, однако была как неимеющая (29 ст.). На благодать Богоприсутствия (Лк 1, 28) Она ответила «служением Господу» (1 Кор 7, 35). Это и есть глубочайший смысл Ее девственности и вообще христианского девства. Иоанн Павел II учит, что христианское девство невозможно понять, «не вспоминая о любви в браке» (MD 20).
Такое объяснение вопроса Марии подтверждает и дальнейший текст. Сразу после Благовещения Она с поспешностью пошла, чтобы радостно прославлять Господа и служить нуждающимся (Лк 1, 39–56). Жизнь в девстве не отрывает от человеческих дел и проблем, от семьи. Девство Марии было не только способом служения Господу и дружбы с Ним, но также и формой любви к человеку. Девственность Марии рождала любовь.
Современное католическое богословие, вдохновленное примером Марии, подчеркивает, что христианское девство – это ответ на любовь и форма любви. «Избранным людям Бог предлагает Свое особое споспешествование во всей их жизни. Этот дар содержит обетование дружбы, обетование особого богоприсутствия, которое будет их направлять, укреплять и поддерживать. Эта близость или дружба предполагает опыт такого соединения с Богом, что он исключает возможность сожительства с человеком в таинстве брака» (Л. Орси). Еще сильнее роль любви в девстве подчеркивает немецкий богослов К. Ранер: «итак, окончательный смысл и ценность девства должны быть определяемы через любовь». «В девстве, понятом таким образом, слышен так называемый радикализм Евангелия: оставь все и следуй за Христом… (ср. Мф 19, 27). Его нельзя сравнивать просто с безбрачием в смысле незаключения брака, поскольку девство не ограничивается только «нет», но включает в себя и глубокое «да» в брачном смысле: отдача себя по любви полностью и безраздельно» (MD 20).
Само по себе девство, само по себе безбрачие и решение воздерживаться от половой жизни – еще не вершина нравственного совершенства. «Христианское девство – это не проявление сексуального табу. Девство не является чем-то замкнутым в самом себе. Оно обретает цену лишь тогда, когда делает возможным соединение человека с другими людьми вне телесного диалога… Желание полного соединения с другим человеком по ту сторону плотских отношений свидетельствует о бесконечной любви… Надо помнить, что девство может быть знамением этой вселенской любви только при условии, что оно отражает тайну любви Христовой, которая неразрывно связана с тайной Его смерти и воскресения. Грань смерти переживается в бедности и одиночестве, тесно связанных с девством» (П. Талек). Так воспринимала Свою девственность Мария и поэтому тотчас после своего решения остаться Девой Она с поспешностью пошла служить старым людям и еще не рожденному ребенку (Лк 1, 39) и величать Господа в песне любви (Лк 1, 46–55). Ее девство принесло плод любви. «Только такое девство, которое дает жизнь, блаженно» (П. Талек). Таким было девство Марии.
В итоге можно сказать, что форма девства – любовь к Богу прежде всего, и к человеку по образу любви Христовой: только великая любовь может быть формой девства; лишь она оправдывает решение жить в девственности. По мнению В. Франкла, любовь дает смысл человеческому существованию. Христианскому девству тоже придает смысл только любовь. Девство без любви бессмысленно. Девственницу без любви можно сравнить с сияющей глыбой льда, с прекрасными ледяными статуями, от которых веет холодом. Они прекрасны, но в них нет тепла.
Христианское девство без любви похоже на евангельскую соль, потерявшую силу, выбрасываемую вон на попрание людям (Мф 5, 13). Приходит и еще одно сравнение: девственницы без любви подобны глиняным светильникам без масла, которые не ведут к встрече с Господом: «не знаю вас» (Мф 25, 12). Само по себе девство не спасет человека, необходимо еще и масло любви. Женщина-мать «спасется через чадородие» (1 Тим 2, 15), девственница же – через любовь. Величайшим позором для ветхозаветной женщины было бесплодие (Лк 1, 25), величайший позор для женщины в Новом Завете – бесплодие любви, неспособность к любви.
Сколь необходимо избравшим путь девственности подлинное почитание Пресвятой Девы Марии. Царица дев, молись о нас!
«Женщина изначально призванная к тому, чтобы быть любимой и любить, в призвании к девству обретает прежде всего Христа как Искупителя, до конца возлюбившего, предавшего Самого Себя – и на этот Дар она отвечает тем, что приносит как “бескорыстный дар” всю свою жизнь. Таким образом она отдает Себя Божественному Жениху, и этот личностный дар ведет к чисто духовному воссоединению: действием Святого Духа она становится “одним духом” со Христом-Возлюбленным (1 Кор 6, 17)» (MD 20).
5. Мария – преславная Дщерь Сиона
В церковных документах Мария впервые была названа Дщерью Сиона в Догматической Конституции о Церкви (LG 55). Иоанн Павел II в окружном послании о Богородице четыре раза называет Матерь Божию Дщерью Сиона (RM 3, 8, 24, 41). Он ссылается на Ветхий Завет (Соф 3, 14; Зах 2, 10) и цитирует Догматическую Конституцию Свет народам (LG 55). Откуда берется это имя, и какое оно имеет богословское содержание? Насколько оно обогащает наше понимание тайны Матери Иисуса?
Имя «Дщерь Сиона» происходит из Ветхого Завета (Соф 3, 14–17; Иоил 2, 21–27; Зах 9, 9-10). Оно постоянно встречается в мессианско-эсхатологическом контексте и у него есть ряд синонимов: Дщерь Сиона, Иерусалим, дева, дщерь или рождающая женщина. Это – олицетворения Израиля, в особенности же так называемые остатка праведных, спасенных Богом из бедствия (Езд 9, 8-15; Неем 1, 2; Зах 8, 11). По мнению многих современных экзегетов, Лука описал ангельское Благовещение Деве Марии по образцу этих пророчеств. Самая явная связь существует у Луки (1, 28–33) с Софонией (3, 14–17). В обоих отрывках встречаются одинаковые слова, обороты, темы, та же атмосфера мессианской радости.
Пророк Софония обращается к олицетворенному Израилю с такими словами: «Ликуй, Дщерь Сиона! торжествуй, Израиль! веселись и радуйся (chaire) от всего сердца, Дщерь Иерусалима!» (Соф 3, 14). На это последнее двустишие чрезвычайно похоже ангельское приветствие, обращенное к Марии: «Радуйся, Благодатная,
Господь с Тобою» (Лк 1, 28). Далее пророк мотивирует этот призыв к радости: «Господь, царь Израилев, посреди тебя:… Он силен спасти тебя; возвеселится о тебе радостью» (Соф 3, 156, 17а). Подобным образом обосновывает призыв к радости и Гавриил: «Не бойся, Мария… И вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус (то есть Спаситель)… И будет царствовать…» (Лк 1, 30–33).
Оба текста объединяет глагол «радуйся» (chaire). В такой форме этот глагол в Септуагинте встречается только четыре раза (Иоил 2, 21, 23; Соф 3, 14; Зах 9, 9; Плач 4, 21), и каждый раз он означает не обычное приветствие («добрый день», «здравствуй», «приветствую»), но имеет религиозное, мессианско-эсхатологическое значение. Это торжественный призыв к мессианской радости. Повод к радости – пришествие Господа, Царя, Спасителя, на Сион. Именно так можно истолковать призыв пророка Софонии. Для обычного приветствия употреблялся глагол «шалом» (мир). Лука же перенял в ангельском приветствии призыв к радости пророка Софонии. У него слово chaire, обращенное к Марии, имеет не простое, повседневное значение, – оно призывает к мессианско-эсхатологической радости. Обычное еврейское приветствие «шалом» Евангелия переводили как eirene (мир), а не как chaire. Такое понимание подтверждает и контекст ангельского приветствия. Первое слово Ангела к Марии – торжественное, приподнятое, лирическое и эсхатологическое. Причины предвещаемой радости имеют свои соответствия: у Софонии – пришествие Господа, Спасителя, на Сион; у Луки – Рождество, то есть пришествие в мир Иисуса, имя Которого значит «Спаситель». Имени «Царь Израилев» (Соф 3, 15) у Луки соответствует упоминание о том, что Мессия будет царствовать на престоле Давида (Лк 1, 32–33). Наконец, оба текста наполнены радостью. Радость принадлежит к числу излюбленных тем Луки. Она соединяется с Рождеством Иисуса; это – радость «нищих Божиих», угнетенных и страдающих, ожидающих утешения Израиля и спасения Иерусалима (1, 51–53, 71, 73; 2, 25, 38). Это – эсхатологическая радость, радость о грядущем спасении (1, 14,28,47; 2, 10). Она достигает вершин в гимнах и песнях, сохраненных Лукой (1, 25, 46–50, 67–79; 2, 14, 29–32). К такой радости Ангел призывает Благодатную Марию. Греческие Отцы, хорошо знавшие употребление слова chaire в разговорной речи, объясняя ангельское приветствие, всегда понимали его в смысле призыва к мессианской радости.