Девчонки на луне (ЛП)

– Хоккеистам нужна такая энергетика, – сказал Бэн, соглашаясь с моими словами. – Они всё время бьются головами.

– То есть, ты хочешь сказать, что мне следует радоваться тому, что свой гнев мама вымещает на творчестве, а не на чём-то ещё?

Он кивнул.

– Хотела удостовериться, – сказала я.

Моя мама всё так же стояла у окна и смотрела на меня. Она опустила локти на подоконник, и я могла видеть, как мать изображала своё «обеспокоенное материнское» лицо.

– Нечего тут смотреть, – произнесла я. – У меня просто небольшие технические сложности. Всё нормально.

Мама снова нырнула вниз, вне сомнений, чтобы выискать негодницу амброзию, которая втиснулась между гортензий. Так могло продолжаться весь день. Похоже, женщина не ощущала жару. Мэг Феррис – художник по металлу, и не было никого счастливее неё с паяльной лампой в руке, когда синее пламя устремлялось в цель, подобно падающей звезде. Джейк, её приятель по художественному отделению, называл маму богиней ковки, что также было связано с характером женщины. Как и с нравом Луны. Медленный прожиг приводил к куда большему извержению. Как в металлообработке. Мама работала в студии, которую сама построила в нашем гараже, и я старалась держаться от этого места подальше.

Моя собака, Дасти (естественно, Спрингфилд) выхлебала всю воду из своей серебряной миски, и я подошла ближе, чтобы подлить ещё. Вернув посуду на пол, я выглянула в окно, которое не закрывалось до конца из-за влажности. Дорожки во дворе лет сто никто не красил, и это было одной из многих прелестей дома в викторианском стиле. Мы с Луной родились в Нью-Йорке. Там, в районе Уэст-Виллидж, в небольшой квартире, заваленной записями, гитарами и музыкальной аппаратурой, жили мои родители. Мне было почти два года, когда они расстались, и мама забрала нас в Баффало, к моим бабушке и дедушке, откуда сама была родом. Она купила наш дом в полуразрушенном состоянии и восстановила его. Мамины родители помогали ровно столько, сколько женщина им позволила, возложив на себя почти всю работу. Это я к тому, почему у нас такое окно.

Если бы сейчас вы увидели мою маму, которая ковырялась в садовых грядках в своём фиолетовом сарафане, немного грязная, с волосами в разваливающемся пучке и с босыми ногами, то вы бы ни за что не поняли, кем была эта женщина. Что двадцать лет назад моя мать была первой девушкой на луне.

Знаю, звучит глупо, но это не то, что вы подумали. Всё обошлось без надутого белого костюма космонавта, без неба со звездами, которое было больше похоже на раскрывшуюся в темноте жеоду (прим.пер.: жеода – геологическое образование, замкнутая полость в осадочных или некоторых вулканических породах). Маме не пришлось стоять, по щиколотку в пыли, на краю пустого лунного моря и смотреть оттуда на вращающийся драгоценный шар нашей планеты. Всё было проще, символичнее, по земному. Впрочем, как я уже говорила, она не расскажет об этом: ни о луне, ни о музыке, ни о чём другом, что ещё было до того, как родилась моя сестра.

Сейчас же я волокла свой чемодан через порог, параллельно удерживая ногой открытую дверь. Дасти тоже устремилась к выходу, и тут у нас образовалась небольшая толкучка, пока собака не выбралась на свободу, перепрыгнув через мою голень. Дальше я планировала столкнуть чемодан с края крыльца, чтобы не пришлось тащить его по ступенькам вниз, но вряд ли это было хорошей идеей. Мама не сводила с меня глаз.

– Похоже, очень тяжёлый, – сказала она и прислонилась спиной к машине, а мамины розовые садовые перчатки валялись в траве.

– Эм, да не особо, – я старалась громко не кряхтеть, пока спускала чемодан по ступеням, наблюдая при этом за мамой, у которой на лице застыла лёгкая (фальшивая) улыбка. Внизу я набрала побольше воздуха в грудь и вытянула ручку, чтобы покатить багаж дальше.

– К тому же, – сказала я, приподняв чемодан от земли и засунув его в открытый багажник, – это хорошо тренирует мою мускулатуру, – и согнула для наглядности один бицепс.

– А по мне так тяжёлый, – сухо заметила мама. Собака прыгала у её ног, тихо посапывая и пытаясь убедить женщину покатать её где-нибудь на машине.

– Скоро, Дасти, – проговорила женщина, и от её слов собака легла на траву, положив подбородок себе на лапы.

До меня доносился умопомрачительный аромат, сладкий и тяжелый, как винтажный парфюм, который истончали розы из-под окна, где прятались, подобно животным, запуганным маминым напором. Я склонила голову в их сторону и прошептала:

– Не волнуйтесь, она вам ничего не сделает.

Мама улыбнулась.

– Кстати, – сказала она, – я профессионал в прополке. Смотри, как стало классно.

– Королева Сада, – ответила я, и она кивнула.

– Так, добавим-ка кое-что в твой чемодан, – продолжила мама, подняв вверх указательный палец. – Оно в студии. Почему бы тебе пока не погулять с Дасти, а когда вы вернётесь, я буду готова?

К этой стратегии – отвлечь и занять – мама прибегала еще со времён, когда я была ребёнком. Только я открыла рот, чтобы возразить, как женщина уже исчезла в гараже. Поэтому мне с собакой пришлось отправиться к дороге, напевая под нос песню, которую я давным-давно пыталась забыть.

Солнце светило белым обручем в небе, всё сильнее нагревая тротуар под моими босыми ногами. Подобно сонной пчеле, неподалёку жужжала газонокосилка. Через несколько минут меня здесь не будет, а через несколько часов — и в этом городе. Моё лето закончится через неделю, поэтому, разумеется, именно тогда, когда я уже одной ногой отсюда слиняла, появилась Тесса.

Глава 2

Моя лучшая подруга возникла из ниоткуда, заехав на старом синем велосипеде на подъездную дорожку к своему дому. На солнце волосы девушки отливали золотом. Дасти повернула голову и посмотрела через дорогу; её шелковистые уши развернулись подобно спутниковым тарелкам. Собака вытянула свой нос, понюхав воздух, чтобы уловить на ветру запах Тессы, и завиляла хвостом.

– Предательница, – прошептала я, отчего Дасти посмотрела на меня, но вилять хвостом не перестала. Странно, почему я не услышала предупреждающего скрипа – скре-е-е-е-е, скре-е-е-е-е – от заднего колеса велосипеда. Видимо из-за шума ветра и листьев над головой. Или просто не расслышала. Неожиданно было увидеть подругу, ведь я гуляла здесь каждый день этим летом, и она ни разу не показывалась.

Из своей комнаты мне было видно окно её спальни, чуть выше подпорки для жимолости, которая помогала нам улизнуть поздними вечерами. Прошли месяцы, но я всё еще могла повторить это с завязанными глазами и босиком, если понадобилось бы, и знала, где скинуть туфли, чтобы те не угодили в кусты роз. Когда нам с подругой было по двенадцать, мы сбегали из дома, чтобы поболтать, катаясь на качелях в конце квартала и приходя в восторг от отбрасываемых в свете фонарей теней. Потом мы стали сбегать на вечеринки, а один раз в сомнительный бар на Эллен-стрит, где не спрашивали паспорт. В те редкие вечера, когда Тесса выбиралась одна, она присылала мне смс по возвращении домой, а затем сигналила своим фонариком «ОК» азбукой Морзе: три длинные вспышки, затем длинная, короткая, длинная. Я до сих пор по привычке каждую ночь смотрела на её окно, но еще ни разу не увидела в нём девушку.

Даже сейчас Тесса тряхнула, как озорная пони, своими волосами цвета соломы, но не повернула голову в мою сторону. Гараж уже был открыт, демонстрируя предметы из прошлого и настоящего семьи Уайтинг: выцветшие пластиковые бассейны-лягушатники, сложенные как ракушки поверх песочницы в форме черепахи, сетчатый мешок футбольных мячей под тремя теннисными ракетками, прикрепленных к стене. Рядом с дверью стоял видавший виды детский прицеп, в котором мы катали по кварталу наших кукол.

Двумя месяцами ранее, как и за многие годы до этого, я бы уже ждала Тессу через дорогу, опередив подругу. Казалось, мне было известно о её приближении до того, как она начинала идти. Сейчас всё было иначе, поэтому я не знала точно, бежать ли мне в её двор или развернуться к своему дому, сделав вид, что не видела подругу.