Страница 1 из 3
Пролог
Весна, впрочем, как и остальные времена года, – по-своему своеобразная, чудесная пора. В природе вообще всё циклично, закономерно. В человеческом же мире совсем иначе: люди с нетерпением ждут тепла, лета, но как только наступают эти деньки, в минуты духоты почему-то желают осенней прохлады, а в сезон дождей или крепких морозов с благоговением вспоминают ушедшее ласковое летнее время и ожидают его снова с большим нетерпением. Так уж устроен человек, что он вечно чем-то недоволен. Не переставая он подгоняет время, чтобы получить желаемое: зимой – лето, летом – зиму, будто это в целом что-то изменит.
Весна – период обновления, символ зарождения новой жизни. Есть в этом времени года что-то особенное, своего рода волшебство: преображение, кардинальное изменение всего окружающего мира. Весной природа видоизменяется ежедневно, каждый раз примеряя новые яркие наряды из своего 92-дневного гардероба.
За окном пассажирского поезда, следовавшего из столицы и отбивавшего монотонный ритм, проносились унылые пейзажи: полуобнажённые поля, голые чёрные деревья, покосившиеся домики с полинялыми крышами, глубокие овраги – свидетели извечной борьбы весны с коварной зимой, пока ещё не побеждённой.
Николай Иваськов стоял у окна, глядя на мелькающую за окном картинку и думая о прошедшем форуме, где обсуждались проблемы здравоохранения и, в частности, появившийся новый штамм гриппа с высоким процентом летальных исходов. Уже засыпая на своей нижней полке, он всё не переставал размышлять о домашних заботах, бесконечных отчётах, которые предстоит написать. От сна отвлекали тяжёлые мысли, да ещё какая-то возня, разговоры, возгласы в соседнем купе.
Николай относился к тому типу людей, что не могут пройти мимо чужой беды, таков уж был его характер. Возможно, он и профессию свою именно поэтому выбрал. Довольно часто ему приходилось оказывать первую помощь, лечить больных, находясь в отпуске, одним словом, помогать окружающим всеми возможными способами и в любое время. Мало уже осталось настоящих Людей с большой буквы, которые не пройдут мимо, когда мужчина обижает женщину, дети издеваются над животными, а хамы оскорбляют пожилых бабушек в транспорте. К сожалению, бывали случаи, когда добрые намерения Николая ему же выходили боком, но это не меняло его принципов.
Ещё немного выждав, мужчина решительно поднялся с постели и вышел в коридор. Отзывчивый, мягкий, дотошный до мелочей человек с испанской бородкой сделал решительный шаг к приоткрытой двери соседнего купе. Внутреннее беспокойство Николая, как оказалось, было далеко не беспочвенным. В узком купе с аптечкой в руках стояла проводница, пассажиры не спали, с опасением посматривая на соседа на нижней полке. Выглядел он действительно неважно. Даже не врачу было ясно, что больной давно толком не спал и мучился ознобом из-за высокой температуры. Взгляд его был мутен и бесцельно скользил по окружающим.
– Что случилось? – спросил Николай проводницу.
– Человеку плохо, не беспокойтесь, идите отдыхать, – вежливо ответила белокурая женщина в униформе, стараясь снять напряжение, витающее в воздухе.
Николай тяжело вздохнул:
– Отойдите, я врач, – сказал он и протиснулся в купе.
Иваськов присел на постель к больному и дотронулся до его лба.
– Скорую вызвали? – спросил он, проверяя пульс больного.
– Нет ещё, – ответила вконец растерявшаяся проводница.
– Вызывайте срочно, температура очень высокая. Сколько до станции?
– Около часа…
– Дайте ему жаропонижающее, если есть… Самое главное – вызовите скорую, чего вы застыли? – прикрикнул на проводницу врач.
Неизвестно, что послужило причиной, то ли повышенный тон Николая, то ли окончательно ослабевшая нервная система больного, но произошло нечто из ряда вон выходящее. Больной неожиданно схватил руку врача и вцепился в неё зубами. Он, словно животное, мотал головой, рычал, будто пытался откусить кусок от бедного Иваськова. С большим трудом опешившему врачу удалось вырваться, а молодой человек, словно одержимый, начал беспорядочно размахивать руками, будто желая вновь поймать доктора, чтобы разорвать. Он яростно рычал и всё пытался ещё раз укусить Иваськова. Пассажиры купе в ужасе кричали, все застыли на месте, не зная, что делать. Николай, зажав кровоточащую руку, пытался успокоить больного уговорами, но становилось только хуже. Ситуация обострялась.
На выручку пришёл попутчик с верхней полки, сбросивший на голову взбесившегося соседа тяжелый чемодан. Молодой человек от удара покачнулся и, кажется, немного придя в себя, что-то стал бормотать себе под нос, а потом сел на постель и через мгновенье отключился.
Иваськов, потирая укушенную перебинтованную платком руку, стоял у забрызганного грязью окна и смотрел на машину скорой помощи, в которую погрузили связанного на всякий случай больного. «Да, – протянул про себя врач, – теперь этот припадочный не скоро ещё приедет на родную станцию, проваляется пару недель, если не больше, в районной больнице, в которой и медикаментов-то подходящих может не оказаться…»
Раздумья прервала проводница, тихонько подошедшая сзади:
– Может, у него бешенство, как думаете?
– При бешенстве такой высокой температуры не бывает, – негромко, но уверенно сказал Иваськов, а про себя подумал: «По крайней мере, я так считаю…» – и, тяжело вздохнув, снова погрузился в свои мысли.
Зашумели колёса, и поезд тронулся в путь, а Николай всё смотрел вслед отъезжающей скорой и не мог отогнать от себя тяжкие думы.
Дома Иваськова ждали с нетерпеньем. Все соскучились и так и норовили повиснуть у него на шее, чтобы крепко обнять и поцеловать, но он старался держаться отстранённо, ссылаясь на то, что сильно устал с дороги. Николай смотрел на своё дружное семейство, и радость наполняла его душу. Счастье было настолько огромным, что им хотелось поделиться со всем миром. Он одаривал подарками своих любимых детей, дорогую супругу, но старался близко к ним не подходить. Жена сразу отметила некоторую холодность мужа, но выпытывать подробности не стала, может, действительно с дороги устал, отдохнёт – сам всё расскажет.
Когда дети, наконец, улеглись спать, супруги остались на кухне вдвоём. Затворив поплотнее дверь, Николай без утайки рассказал о приключившейся с ним неприятной истории и своих подозрениях. Жена расстроилась, долго молчала, а после согласилась с мужем насчёт временной изоляции его от семейства. Она погладила незадачливого супруга по голове своей узкой ладонью, поддержала, как смогла, простыми, но крайне необходимыми в ту минуту словами.
Иваськов поселился в загородном домике. На следующий же день он на всякий случай привился от бешенства и взял на работе давно накопившиеся отгулы. Время шло. Никакие симптомы болезни не проявлялись, и Николай задышал ровнее, спокойнее, но домой возвращаться не спешил. Ежедневно он созванивался с женой и детьми и каждый раз на вопрос «Когда ты приедешь?» уклончиво отвечал: «Скоро».
Он вышел на работу, лечил пациентов и втайне мечтал о скорейшем возвращении домой. С досадой вспоминал о тех славных деньках, когда они всей семьёй сидели перед телевизором или слушали интересные истории, которые он вечерами читал. Порой, если дежурство не выпадало на выходные и получалось выкроить время от домашних дел, Николай давал детям денег на кино и кафе и оставался наедине со своей любимой, чтобы насладиться мгновениями единения, такими редкими, такими короткими.
При всём том, что прививки были сделаны, что-то не давало ему покоя. Паранойя? Излишняя подозрительность? Страх? Николай боялся вернуться домой преждевременно, дабы не заразить, не дай Бог, своих любимых.
Первое, что настораживало Иваськова, – это место укуса. Несмотря на то, что прошло достаточно времени, следы зубов не заживали, но и не доставляли никаких неудобств: ни покраснения, ни отёка не было. Рана словно пребывала в состоянии застоя.
Второе, что заставляло задуматься, – сильная перемена в поведении. Из тихого и вежливого человека Николай превратился в озлобленного и раздражительного. Он вечно находился на взводе, готовый разорвать всех и вся на своём пути. На работе редко кто с ним решался заговаривать, дабы не портить себе настроение его выходками: особенно после того случая, когда он оставил на нескольких коллегах глубокие следы от ногтей.