Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 5

У нас были пять правил, которые я озвучивал ребятам перед посещением, именно у нас потому, что они усовершенствовались, благодаря им и из пяти запретов перевоплотились в пять пунктов удобного и комфортного безудержного веселья. Это было здорово, правда. Да, это был наш с ними выстроенный городок нахождение, в котором приносило радость и им и мне. Ничего не изменилось, ни каких-то сверх новых уровней безопасности, ни контроля и координации, ни договоров ответственности с родителями. Просто мы освобождали друг друга, раз за разом. И учитывая то, что я возился каждый раз с новыми, они давали мне больше, я же старался не упускать и главное не поддерживать ни одного увиденного комплекса. А за невидимыми воротами нашего городка вовлекала меня, поистине, колоссальная война, участниками которой были родители, страх которых этими пятью правилами подогнать под спокойствие и доверие было невозможно, ведь они не видели своего участия в этой борьбе, ими двигало благородное желание защитить своих малышей, но из оружия у них были только клетки и оковы, что могло придать всему действию на площадке атмосферу тяжелого испытания и нелёгкого выживания в этой ужасающей среде полной травм и ушибов. Этого я не хотел допускать.

Разумеется, за всей этой иронией я вижу и понимаю желание родителей, но их способы в корне рушили мечты детей, а с ними и шанс попасть на аттракцион. Да, оплачивали, разумеется, деньги родители, но этот мнимый козырь, якобы дающий им право контроля и внесения своих, не укладывающихся с самой идеей веселья, наставлений, был очень скоро обезопасен. Оплату я принимал только у тех детей, кто желал посетить площадку, соглашался с условиями и даже больше, если нет, то озвучивали причины, замечания, предлагали свои, ведь так мы их и создали раньше. Война с ними прекратилась не начавшись. В одни ворота, это не война. Да приятного мало, но всё же это давало немного ответ на то, почему с ними я бездействовал, точнее не доводил до конца искренняя в принципе их проявление к этому процессу. Дети имели желание получить удовольствие, и они это получали, ведь они были готовы идти на всё ради этого, они готовы были оставить свой гнев и преодолевать страх, вдохновляя и поддерживая, радуясь и восхищаясь друг другу. Те родители, что увидели в них эту атмосферу, получили не мало гордости за своих малышей. Другие же разбившись об свои не довольствия и те, которые не позволили пока себе это спокойствие, разыгрывали самую что не на есть пустую карту, власть над финансовым контролем, воплощённая в передвижениях и воплощениях желаний детей. Это не мешало мне видеть в малышах спокойствие и надежду, хоть уже в руках у столь озлобленных на себя родителей. Дети были готовы получить от меня то, зачем они пришли. Их родители зачастую не видели то, что всё о чём они просят я уже дал и стоит принять.

Здесь можно, конечно, было устроить иронию того, что этот парень в шортах на пляже строит из себя психолога, но если у вас в голове мелькнула мысль о том, что перед вами человек, который реагирует на ваши просьбы с позиции психолога, то позвольте себе предположить, что у вас и вправду, есть проблема и вы уже её озвучиваете и уже даже получаете помощь, с которой и обратились. И лишь вещий сон иллюзий и стереотипов мешает вам ощутить простой, естественный и открытый момент, диалога, взаимодействия, простого человеческого взаимодействия.

Это был не гнев, не злость.. Это был очередной поиск подхода достучаться до их истины, дать им возможность быть самим собой, как удавалось их детям. Разумеется, своё молчание и вступление в конфронтацию я уже не считал бездействием, оно помогало им снимать свои маски и обнажать другие, которые могли бы подойти для этого случая, мне же это помогало видеть, как моя теория проявляется и появляется направление, в котором виден хоть и слабый, но отчётливый просвет, который при последующей нашей встречи не ждал бы новый искры, а продолжал бы набираться вновь.

– Вы знаете, у нас особенный ребёнок, – как яркая вспышка родного языка прозвучала фраза..

– Можно он зайдёт в бассейн..? – это был вопрос мамы одного из двух братьев, которая обратилась ко мне.

– Они все особенные.., как ответ на пароль, ответил я. – Пусть заходит..

Разумеется, все мы особенные и само напоминание нам об этом уже говорит, что мы этого не проявляем или не замечаем в других. Но тот малыш отличался и отличие было в том, что он не скрывал свою особенность. Он не мог себе этого позволить, но и я тогда не мог увидеть его творений. Мы не могли дать ему простора для размаха, а он не мог дать себе соответствовать той губке, впитывающей всё навязанное ему. Он был скован в движения, ограничен в речи, но ему это не мешало получать удовольствия от тех эмоций что вырывались из него. В его хаотичных, небрежных движениях и в воплях, которые воспринимаются только всем телом и душой, а ни как не мембранами ушной раковины, в его самой сути, было видно одно, он может дать родителям всё то, что они от него хотят и он сам хочет этой любви и взаимопонимания, но он не может позволить себе ту неискренность и завуалированность этих истинных чувств, которые благодаря нам обросли всей этой фальшью и наигранностью, причиной чему есть непреодоленный страх, зависший в боязни всё потерять и ничего вовсе не иметь, не мог он себе позволить дать им то, что они не заслуживают, вот и забился в спазмах речевых глюках, в ожидании готовности нас принять его любовь, принять которую можно лишь себя приняв, не как больных и изуродованных, а как идущих и не сдающихся, осознавших и принявших всю свою вину, не озлобившись в ожидании наказания, показывающих оскал каждому, в надежде быть поражённым достойным, а простивших себя и позволивших себе себя.





Он счастлив в этом ожидании, он знает, что ждёт и что не мало тех, кому уже не мало он даёт, как дал он мне, его мать мне, я сейчас вам. Затем он и пришёл. Но это лишь осколок взрыва той звезды, планеты, той вселенной, что в нас сидит, особенно сидит, особенным и делает, так спит, а проявляет лишь открывшись.

Мы с вами такие особенные и уникальные, что проявлять мелкие чудеса, нам кажется ничтожным, хотя творить начнём лишь ноту первую сыграв.

2 глава книги

Думаю, если вытащить человека из привычной среды обитания и поместить в абсолютно новую, то проснувшись его охватит паника и хаос. Ему понадобится некоторое время для того, чтобы осознать своё впечатление об окружающем мире.

Мои же воспоминания детства я описал бы словом потерянность. Потерянность, связанная с полной амнезией нежели со сменой среды обитания.

Удивительным всегда считал то, что я слабо помню о событиях детства. Вплоть до событий, наверное, начальной школы, моменты которой, признаю, что больше всплывают в памяти, но все они перепутаны хронологически и очень непродолжительны по времени. Удивительно и потому, что было оно у меня и разнообразным и относительно незаурядным.

Разумеется, что ни дня своего рождения, я имею в виду самого рождения, ни первых несколько лет моей жизни я не помню. Довольно частые рассказы и воспоминания о тех днях могут освежать память, пролив свет на некоторые из них. В моём случае это давалось с трудом. Даже рассказ о том, что меня водили в ясли, который случился уже в момент описания событий в этой книге, не смог помочь мне вспомнить хоть картинку из тех дней. Думаю, один из первых воспоминаний, это фрагмент из тёмной комнаты, освещённой изображениями из диафильма. Это были уроки английского языка для детей. На них меня с сестрой водила мама. Далее вспоминается Новый год. Вижу украшенную ёлку и посетившего нас Деда Мороза. Эти воспоминания подпитаны фотографией с того дня. Отчётливо помню верхнюю полку нашей с сестрой двухъярусной кровати. Это был один из дней в попытках заснуть без света, когда я просил маму оставить слегка приоткрытой дверь, ведущую в коридор, где она помню занималась стиркой, после того как уложила нас. Этот луч света освещал небольшой угол комнаты и всё моё спокойствие. Да, с темнотой я не хотел дружить долгое время, хотя она настаивала.