Страница 2 из 15
Подробно о том в какой степени достоверны и русские и западные источники, как ими можно пользоваться, я скажу ниже в тексте. А сейчас, предваряя будущие выводы, заранее вкратце опишу, что у меня получилось.
И сага об Эймунде и Титмаровская хроника по интересующему нас интервалу истории на мой взгляд хорошо согласуются между собой, абсолютно объективны и достоверны (достоверны по сути событий, мелкие детали в саге, являющиеся 'поэтическим преувеличением' и заимствованием, желанием прихвастнуть и преувеличить роль Эймунда и варягов вообще, принизить роль остальных, мы сейчас не рассматриваем). То есть логично сделать эту информацию фундаментом для восстановления правдивой хроники, каркасом, который постепенно будет обрастать восстановленными фрагментами уничтоженной истории.
По русским летописям ситуация достаточно любопытная. То, что в них содержится явная ложь, не вызывает сомнений. Вопрос в том, можно ли их использовать? И ответ такой: 1) категорически нет, если безоговорочно верить всему, что там написано, 2) безусловно 'да', если суметь отделить ложь от правды. А можно ли сделать второе? И тут внимательный анализ летописей подсказывает, что, как ни удивительно, оказывается 'да', можно!
Читая летописи, невозможно отделаться от ощущения, что те, кто их написал, на самом деле сами ничего не сочиняли, а просто переписывали, исправляли, дополняли и вырезали текст из более раннего первоисточника, более ранней летописи. Этим я не открываю Америки, каждый историк это знает. В свое время Шахматов назвал интересующий нас исчезнувший первоисточник как 'свод Никона 1073 г.' Полностью разделяю это мнение, и более того, анализируя информацию, я пришел к выводу, что летопись, как ее писал сам Никон, СОВПАДАЛА с данными западных источников! То есть ложь в летописях появилась в последующих редакциях (то есть при Несторе и Сильвестре). А поскольку фальсификации никоновских трудов осуществляли достаточно простыми, примитивными способами, то обнаружить это несложно, а значит, зная методы фальсифицирования, можно решить обратную задачу - восстановить правдивый ход истории. Подробнее об этом опять же позже в соответствующем разделе книги.
Глава 2. О политической борьбе внутри русской церкви.
После смерти Ярослава Мудрого началась борьба претендентов на великокняжеский престол. С переменным успехом за киевский трон боролись четверо: трое сыновей Ярослава (Изяслав, Святослав и Всеволод) и полоцкий князь Всеслав Брячиславич. Трижды верховным правителем бып самый старший из четверки Изяслав, и дважды соответственно он изгонялся из Киева, побыть у руля власти смог каждый претендент, но итоговую победу все-таки одержал самый младший, Всеволод, элементарно переживший своих братьев.
Молодая православная церковь оказалась чрезмерно политизированной - чуть ли не все, от иерархов до простых монахов, имели политические предпочтения, кого-то поддерживали, а против кого-то выступали. 'Колыбель' русского летописания Киево-Печерская лавра (тогда еще в статусе монастыря) отличилась в этом смысле побольше других. Особую известность обрели две существовавшие там группировки: 'антониевская' (от имени ее главы Антония) и 'феодосиевская' (от имени ее главы Феодосия).
Антоний, основатель Киево-Печерской лавры формально отказался от любых постов и стал отшельником, но фактически имел безграничный авторитет и власть в созданном им монастыре, да и во всем церковном мире Киева и Руси вплоть до 1069 г., он активно вмешивался в большую политику. Антоний известен, как ярый сторонник претендента ?4 Всеслава Брячиславича Полоцкого.
Феодосий (игумен монастыря с 1062 по 1074 гг.) возглавлял, если так можно выразиться, 'прагматичную партию' - не известно об его особых предпочтениях. Когда правил Изяслав, он поддерживал Изяслава, когда Святослав - то, пусть и не сразу, но Феодосий перешел на сторону Святослава. После смерти Феодосия в 1074 г. и после окончательного прихода к власти Всеволода в 1078 г. все члены 'команды' Феодосия постепенно, где-то между 1078 г. и 1088 г. (смерть игумена Никона) определились с предпочтениями и стали 'всеволодовцами'.
Склоки и раздоры в монастыре, в том числе и по политическим причинам, случались постоянно. Особенно прославился этим период второго изгнания Изяслава (1073-1077).
Никон, создатель недошедшего до нас текста летописи о событиях времен Ярослава Мудрого, не относился ни к одной из этих группировок. В политическом плане он всегда поддерживал Изяслава, был его явным сторонником. Дважды в течении жизни Никон покидал Киев и уезжал в Тмутаракань. Первый раз он уехал после элементарной 'подставы'. Антоний склонил к подстрижению в монахи двух человек из ближнего круга князя Изяслава (боярина Варлаама и придворного скопца Ефрема). Никон, в чьи монастырские обязанности входило осуществлять обряд пострижения, не мог отказаться выполнить это распоряжение. В итоге поставленный перед фактом Изяслав разгневался на Антония, монастырь и, возможно, на Никона за то, что не спросили его разрешения. Но мне кажется, что отъезд Никона был связан не с гневом Изяслава, а со ссорой Никона с Антонием. Косвенно это подтверждают последующие события - первое изгнание Изяслава, возвращение Изяслава и уход из Киева Антония. Так вот: Никон возвратился в Киев и в монастырь только после возвращения в Киев Изяслава и ухода из Киева Антония. Когда Изяслав был второй раз изгнан из Киева, то Никон снова тотчас же покинул монастырь и уехал обратно в Тмутаракань, но как только вернулся Изяслав в Киев в 1077 г., тут же вернулся и Никон. А в 1078 г. Никон был избран игуменом Киево-Печерского монастыря и оставался на этом посту до своей смерти в 1088 г. Как видим, Никон был 'человеком' Изяслава.
Глава 3. О великом князе Изяславе
Самое время посмотреть, а что представлял собой великий князь Изяслав Ярославич, чьим 'протеже' был Никон.
Приведу цитату из 'Повести временных лет'.
'Был же Изяслав муж красив видом и телом велик, незлобив нравом, ложь ненавидел, любя правду. Ибо не было в нем хитрости, но был прост умом, не воздавал злом за зло. Сколько ведь зла сотворили ему киевляне: самого выгнали, а дом его разграбили, - и не воздал им злом за зло. Если же кто скажет вам: 'Воинов порубил', то не он это сделал, а сын его. Наконец, братья прогнали его, и ходил он по чужой земле, скитаясь. И когда вновь сидел на столе своем, а Всеволод побежденный пришел к нему, не сказал ему: 'Сколько от вас натерпелся?', не воздал злом на зло, но утешил, сказав: 'Так как ты, брат мой, показал мне любовь свою, возвел меня на стол мой и нарек меня старейшим себя, то не припомню тебе прежнего зла: ты мне брат, а я тебе, и положу голову свою за тебя', - как и было. Не сказал ведь ему: 'Сколько зла сотворили мне, и вот теперь с тобою случилось то же', не сказал: 'Это не мое дело', но взял на себя горе брата, показав любовь великую, следуя словам апостола: 'Утешайте печальных'. Поистине, если и сотворил он на свете этом какое прегрешение, простится ему, потому что положил голову свою за брата своего, не стремясь ни к большему владению, ни к большему богатству, но за братню обиду.'
Карамзин в своей 'Истории государства Российского' эти слова в летописи приписывает Нестору, и пишет дальше:- 'Верим похвале современника благоразумного, любившего отечество и добродетель; но Изяслав был столь же малодушен, сколь мягкосердечен: хотел престола, и не умел твердо сидеть на оном. Своевольные злодеяния сына в Киеве - ибо казнь без суда и нарушение слова есть всегда злодеяние - изъявляют, по крайней мере, слабость отца, который в то же самое время сделал его Князем Владетельным. Наконец бедствие Минска и вероломное заточение Всеслава согласны ли с похвалами Летописца?'