Страница 2 из 52
Тесей его одобрил. Он-то, конечно, в травме Ньюта его самого не винил, хотя Ньют прекрасно знал: приложи он больше усилий и умений — и ничего бы не было. И когда Ньют объявил о своём решении, Тесей только хлопнул его по плечу, заставляя слегка пригнуться к земле, и бодро выдал, что Ньюту и правда будет лучше «свалить под чьё-то крыло, подальше от Лестрейндж и Британии». Литу он терпеть не мог — с самого момента знакомства с ней, когда они встали в пару и поехали на первый Чемпионат среди юниоров. И за последний год нет-нет, да и мог начать зудеть, что «как в воду глядел», и что «до добра она тебя не довела».
Персиваль предлагал Ньюту уйти в одиночники, от чего тот наотрез отказался. Ещё в самом детстве, когда он просто тренировался один, его подтачивало изнутри противное чувство лёгкой неуверенности, отсутствия опоры — и приходилось признать, что он так и не смог это преодолеть. Быть одиночкой в жизни у него получалось. На льду — нет.
И тогда Персиваль поставил его в пару с Тиной Голдштейн — довольно высокой для парницы девушкой, у которой тоже совсем не ладилось с одиночным катанием.
Поначалу Ньюту казалось, что всё хорошо. Да, Персиваль требовал от них очень многого, заставлял работать даже не до седьмого, а до двадцать седьмого пота, совершенно не щадил, а изредка даже бывал несдержан в выражениях, но Ньют был за всё это ему очень даже благодарен. Он считал, что тренер и должен быть таким и вести себя так. Дамблдор вон их с Литой иногда жалел и давал куда больше отдыха — и что из этого вышло?
Идеи их хореографа, мадам Пиквери, Ньют вообще воспринимал чуть ли не с детским восторгом — она всегда знала, что и как нужно показать именно в этот момент музыкальной композиции, и могла терпеливо объяснить, почему под такой ритм больше подходит вращение, а под другой — дорожка шагов. И Ньют чаще всего был с ней согласен. Как бывшая балерина и при этом страстная поклонница фигурного катания, Серафина считалась очень хорошим хореографом, и злые языки нет-нет, да и могли уронить вопрос: «И почему она вообще работает вместе с Грейвзом?».
Да и с Тиной у Ньюта как-то почти сразу сложились тёплые отношения. Они неплохо понимали друг друга, могли спорить насчёт элементов, но всегда приходить к общему знаменателю, и даже то, что Ньюту было тяжеловато выполнять с ней и поддержки, и выбросы, не казалось ему такой уж большой проблемой.
В первый год.
А потом пошли региональные турниры, и Ньют думал, что на четвёртое место они вышли каким-то чудом. Тем же чудом умудрились занять последнюю проходную позицию на Чемпионате страны и поехать на Четыре континента. Даже на Мировой в итоге выехали. А там — не прошли в произвольную.
«У вас всё ещё хромает синхрон, — безжалостно говорила им Серафина. — На все четыре ноги».
Персиваль ничего не говорил, но было достаточно и выражения его лица, и того, как он сжал кулаки, взглянув на оценки.
На следующий год вышло получше: тринадцатое место по итогам двух программ Чемпионата мира, при этом десятое в короткой. Ньют даже позволил себе перестать думать, что это он всё портит — несмотря на то, что колено во время всех прокатов его уже не беспокоило — и начать надеяться, что ещё несколько лет, и они притрутся друг к другу, скатаются, наконец…
«Я не слепец, Ньют, — невпопад ответил Персиваль, когда Ньют поделился с ним этими мыслями. — Не слепец. И уже вижу, что этого не случится. Но у меня есть кое-какие планы, как можно было бы исправить ситуацию, так что не переживай».
У Персиваля была масса достоинств, но Ньют считал главным из них то, что он мог безжалостно ругать их на тренировках, однако на самих соревнованиях слова дурного не говорил, даже если прокат оказывался крайне неудачным. Как тогда, на втором их чемпионате, где во время исполнения короткой программы Тина упала с одного выброса и со второго прыжка. Зря они решились на тройной риттбергер.
По возвращении в Штаты Персиваль усадил перед собой всех, кто на тот момент у него тренировался — всех четверых, обе пары — и совершенно неожиданно для Ньюта предложил им поискать себе в тренеры кого-то другого, пока не поздно. Выслушав горячие и местами злые отказы — не впервые предлагал — он вздохнул и обратился к сестре Тины Куини, которая со своим тогдашним партнёром, Патриком Абернати, даже до Четырёх континентов не доехала.
«Попробуешь с Ньютом? — спросил он её. — А Абернати я кого-нибудь найду. Обязательно. И Тине».
Ньюту это казалось безумием. Разумеется, они с Кунии были хорошо знакомы, можно было даже сказать, что дружили, но вот так? С бухты-барахты? Оставляя Тину и Патрика без партнёров на какое-то время?!..
Но Тина заявила, что сама себе найдёт. А Патрик выдал, что давно хотел попробовать себя в одиночном катании, но опасался расстроить Куини.
Партнёр для Тины нашёлся быстро, и с ним, длиннокосым и рослым блондином, Тина на льду смотрелась ярче, чем с Ньютом. Выгоднее. Красивее, если уж на то пошло. А ещё он был и выше, и крепче Ньюта, так что проблем с поддержками, подкрутками и выбросами не возникло.
Патрик в одиночном тоже был неплох: звёзд с неба он не хватал, но и не стремился. Казалось, он был просто доволен тем, что вообще занимается фигурным катанием, попал в сборную и тренируется у Персиваля.
Выходить даже на тренировочный лёд уже с третьей партнёршей за всю свою историю выступлений Ньют боялся. И сильно. Настолько сильно, что взыграла психосоматика, и на первой же тренировке у него разнылось колено. Зато ко второй он себя успокоил, да и Персиваль с ним говорил — и убедил, что в смене партнёра нет ничего страшного, да и в случае с Тиной, опять-таки, никто не был виноват — просто не срослись и не сошлись.
И выяснилось, что на этот раз Персиваль не ошибся.
Если Ньют с Тиной друг друга понимали, то с Куини — чувствовали.
Он знал, как и в какую сторону она повернёт. Она знала, с какой скоростью он начнёт вращение. Ему было легко поднять её в воздух, а она сама вылетала из его рук на выбросе так, словно они были для неё лучшей в мире опорой.
Позднее Персиваль даже признался, что к такому успеху он был не очень-то готов. И что настолько удачной сцепки не ожидал.
Через неполный год тренировок, когда Ньют почти всё время мечтал о том, чтобы нормально выспаться, нормально прогуляться и, может, выпить вина, они заняли пятое место Чемпионата США. Причём по сумме двух программ.
Конечно, медалей ни на Четырёх континентах, ни на мировом Чемпионате им не досталось, но все четверо считали победой то девятое место. И никто не отчаивался: в конце концов, этого они сумели добиться всего-то за год работы. С тринадцатого на девятое!..
А в этот Чемпионат, который закончился буквально три недели назад, поднялись на шестое.
И на родине взяли малую бронзу. За произвольную программу.
Персиваль смотрел на них с Куини и очень часто повторял: «Вот у вас точно всё впереди».
И Ньют ему верил.
Персиваль очень хорошо умел быть правым.
Но тем не менее, сейчас, услышав от наставников: «Давайте на короткую сделаем Брамса», Ньют едва не ударился в панику.
— Персиваль, — Ньют упал обратно на стул в их любимом кафе, где они собрались вчетвером, — мне очень приятно и лестно, что ты в нас так веришь, но это же…
Куини рассмеялась:
— Ньют, ты почти так же говорил в прошлый раз, когда мы выбрали музыку для произвольной. Но мы же молодцы, почему ты так реагируешь?
Ньют закусил губу и уставился в свою чашку с кофе. Куини была права, и это даже немного злило: он взрослый человек, опытный фигурист, ему двадцать четыре года, он катается на глазах у всего мира уже одиннадцать — ладно-ладно, десять! — лет, и какие-то старые страхи не должны им владеть. По крайней мере, не должны мешать его делу.
Но это было сложно.
А сказать ей, почему он тут так распсиховался, он тем более не мог.
Персиваль разломал пакетик сахара, высыпал в свою кружку и коротко глянул на Ньюта, позвякивая ложечкой:
— Ньют, я понимаю, в чём дело. Но ты уже знаешь, как не надо. А ещё знаешь, что я добьюсь того, чтобы вы всё сделали, и сделали хорошо. Так что мой тебе совет — соглашайся. Будет лучше, если новая программа получится именно быстрой, и ещё раз повторю тебе: я знаю, что вы сможете.