Страница 1 из 11
Борис Потапович Павлов
Вовка с ничейной полосы
ОДНОФАМИЛЬЦЫ
1
Рано утром в деревню вошли немцы.
Сквозь дрёму Серёжа услышал голос деда:
- Явились, супостаты!
Дед злобно сплюнул и ткнул кулаком в оконную раму.
Серёжа слез с печи и подбежал к окну. По улице полз танк синевато-мышиного цвета; башня с пушкой двигалась то в одну, то в другую сторону - словно что-то вынюхивала длинным носом. За танком тарахтели, заглушая собачий лай, мотоциклы и бежали солдаты в касках.
- Боятся, гады! - сказал дед.
Серёжу удивило, что у солдат были засучены рукава по локоть.
- Залезай сейчас же на печь и не показывайся! - закричал, будто очнувшись, дед.
И тут же в дверь заколотили.
Серёжа мигом оказался на печи. Дед полез за ним и укрыл одеялом.
«Боится за меня»,- подумал Серёжа, глядя на побледневшее лицо деда, и закутался поплотнее, чтобы угодить старику. В дверь колотили всё яростней.
- Сейчас! Сейчас! Успеете! - бурчал дед, вытаскивая засов.
- Хальт! Хальт! Цурюк! - Зазвенело опрокинутое ведро, и в комнату вбежали два немца с автоматами наизготовку.
Серёжа смотрел на фашистов без страха, а только с лютой ненавистью.
Он ещё не оправился после бомбёжки. В тот день убили его мать. Он дни и ночи думал о ней и часто порывался куда-то бежать, искать её. Ночью лежал с закрытыми глазами и видел её, живую, с озабоченным, усталым и добрым лицом, чувствовал на себе её ласковый, внимательный взгляд, слышал её последние слова: «Серёженька, принеси с ручья хоть полведра водицы…» С каждым днём тоска всё сильнее душила мальчика: «Мама, мамочка!» И всё сильнее ненавидел он фашистов, ненавидел той беспощадной ненавистью, когда уже не остаётся места для страха.
Один из солдат, узколицый, в очках, что-то сказал резким голосом. Другой, оттолкнув деда, полез на печь. Серёжа близко увидел его красное, конопатое лицо с бегающими водянистыми глазками.
- Это мой внучек,- заговорил дед протяжно.- Он болен… Кранк…- припомнил он слово, которое знал с прошлой войны.
Немец приподнял овчинный тулуп, сдёрнул с Серёжи одеяло, переворошил подушки и, уловив его холодновраждебный, совсем не детский взгляд синих, широко расставленных глаз, на минуту опешил, а потом выругался и больно ткнул мальчика автоматом в бок.
- Шнель! Шнель! - гаркнул он и показал рукой вниз.
Серёжа слез с печи и встал возле деда. Немец в очках потянул мальчика к себе, поднял рубашку, осмотрел Серёжину спину и грудь, дёрнул за ухо и сказал:
- Гут!.. Здороф, как бик!..
Рыжий солдат угодливо засмеялся.
Немцы пошарили по углам, заглянули под стол, вышвырнули всё из сундука, а затем старший ткнул автоматом в грудь деда:
- Ты и мальшик пошёль в…- Немец сморщился, вспоминая нужное слово:-В э… э… сарай. Шнель! Бистро! - и указал автоматом на дверь.
Дед схватил пустой чайник, корзинку, бросил в неё буханку ржаного хлеба и поплёлся в сарай.
- Ишь, господа какие!-ворчал он.- Все хорошие дома разбомбили, а теперь в моём решили устроиться, а меня с мальчонкой - в сарай, как скотину!
- Деда, а для чего они меня осматривали?
- Думали, ты заразный какой… В доме, видать, начальник их поселится, боятся, изверги, не перешла бы к нему зараза…
В доме поселился капитан. Высокий, важный, с выпуклым стёклышком в правом глазу, он шёл, вытягивая ноги, как гусь. Оба солдата, и тот, который в очках, и рыжий, так и замерли, когда он поднимался на крыльцо.
Вскоре после приезда капитана в сарае появился рыжий денщик. Он жестом подозвал деда, ткнул автоматом в корзину у дверей и, швырнув её ногой деду, повёл его за собой. Серёжа потянулся за дедом, но тот велел ему остаться.
Дед и солдат вернулись довольно быстро. Дед нёс корзину, солдат шёл сзади, тыча автоматом в дедову спину. В корзину доверху была насыпана картошка, и дед сгибался под её тяжестью.
- Шнель! Шнель! - кричал денщик.
Дед дошёл до крыльца, стал подниматься и вдруг поскользнулся. Корзина опрокинулась, и картофелины забарабанили по доскам. Фашист выругался и с размаху ударил деда по лицу, да ещё пнул сапогом в живот. Дед вскрикнул от боли и чуть было не упал. Потом медленно выпрямился - сейчас даст сдачи! - но тут же согнулся и стал собирать картошку.
Серёжа, весь дрожа от гнева, подскочил к деду:
- Вырвать бы автомат да пальнуть ему в рыжую морду!
- Тише, тише,- уже спокойно говорил дед.- Убьёт нас - и всё. Терпение, внучек, терпение… Лучше помоги собрать…
Вечером из дома слышались пьяные голоса, возгласы «хайль», взрывы смеха…
- Гуляют,- сказал дед,- празднуют взятие безоружной деревни…- Дед с досады плюнул и прикрыл плотнее дверь сарая.
- Деда, а тебе не жалко было бы своего дома? - спросил вдруг Серёжа.
- А ты чего это задумал? - И дед пытливо посмотрел ему в глаза.
- Поджечь бы сейчас дом - и всем им крышка!
- Дома-то не жалко, да к нему не подступишься. Со всех сторон стоят с автоматами…
Долго в эту ночь не могли уснуть дед с внуком. Дед ворочался, кряхтел, болели его старые раны, полученные ещё в прошлую войну. Серёжа то думал о матери, то вспоминал всё пережитое за сегодняшний день, и перед ним вставало лицо рыжего денщика.
2
- Проснись, внучек, проснись,- услышал Серёжа над самым ухом голос деда.
Мальчик открыл глаза. В щели сарая едва пробивался тусклый свет.
- Я пойду разузнаю, что в деревне делается, пока фрицы не проснулись. А ты из сарая ни шагу! Слышишь?
Дед открыл дверь, ещё раз посмотрел на Серёжу и ушёл.
Серёжа тут же заснул. Проснулся он от скрипа двери. Вернулся дед. Лицо у него было расстроенное. Фашисты распустили слух, что они взяли Ленинград. В Ленинграде оставался его сын, Серёжин отец. Вот почему, думал дед, не было от него писем, а ведь он где-то на Ленинградском фронте.
Дед ещё не успел сесть, как в дверях появился Рыжий.
- Байде… цвай,- он выставил два пальца, один нацелил в деда, другой в Серёжу,- рапотать…
Деда послал на огород, Серёжу - на ручей за водой. Серёжа принёс полведра.
Солдат покачал головой, вылил воду в кастрюлю. И послал ещё, показав жестом, чтобы ведро было полным.
Серёжа набрал полное ведро, но много раз останавливался, чтоб дотащить его.
«Чем бы досадить этому Рыжему? - размышлял он по дороге.- Можно было бы, конечно, зачерпнуть воду с песком и грязью, но немец снова пошлёт…»
Потом Рыжий заставил их чистить картошку, а сам уселся на крыльце, вытащил из кармана губную гармошку и заиграл, раскачиваясь всем телом и время от времени закатывая глаза.
- Рус Иван может карашо рапотать, только… ему… нужен палька! - сказал он вдруг и захохотал.
- Ишь что выдумал, стервец! - процедил сквозь зубы дед.- Холуй проклятый! - И со злостью швырнул картошку в котёл.
Солдат ещё поиграл немного и, уходя в дом, сказал:
- Рус будет карашо рапотать… Мы… пойдём вперёд.- Он показал рукой на восток.- Ваш изба… будет целый.
- Нашёлся благодетель! - усмехнулся дед.
- Чего здесь сидеть! Рыжему служить? - зашептал горячо Серёжа.- Надо к своим пробираться!
- К своим, говоришь?.. А ты знаешь, где свои-то? Раз фашисты наступают, собираются идти дальше, значит, наши далеко, к ним не дойдёшь…
3
Вопреки обещаниям Рыжего, шли дни, недели, а немцы из деревни не уходили. Наоборот, по всему видно было, что они намереваются здесь обосноваться надолго. Вокруг деревни возводили оборонительные сооружения, на их строительство согнали всех женщин, даже старух. В доме правления колхоза разместили комендатуру. Тут же на стене вывесили приказ, запрещающий жителям деревни появляться ночью на улицах. За нарушение - расстрел.