Ласточкин хвост

Станислава Грай

Ласточкин хвост

«На мой взгляд, существует единственная форма человеческого падения — потеря цели.»

ПРОЛОГ

Последний в году октябрьский вечер выдался ненастным. В лицо летели мелкие назойливые капли, и Гёделе то и дело морщилась, шагая вдоль Хафдорп-штрат. В прохудившихся башмаках вовсю хлюпала вода. Осенний сумрак потихоньку проглатывал город: здесь, вдали от Норберт-плаатс, уже не горели фонари — только тусклый свет масляных ламп лился из окон жилых домов да мигали через одну вывески лавочек и мелких контор. Многие из них закрывались пораньше в честь завтрашнего праздника, и служащие в серых костюмах, натягивая шляпы до самых бровей, спешили разойтись по домам.

Шмыгнув под навес ближайшей закусочной, Гёда едва не столкнулась с тучным господином в очках. Тот только что приобрёл в автомате свежую газету, дабы прикрыть от дождя лысеющую макушку. Пробормотав извинения, девочка протиснулась мимо него, успев взглянуть на заголовок, что красовался на первой странице. Очередное расследование, в которое вовлечён ДМБ. А значит, без магии дело не обошлось. Почувствовав, как свело живот тревожным спазмом, Гёделе сглотнула.

Ускорив шаг, она успела перебежать дорогу перед самой «дымопыркой», что везла в своём брюхе немногочисленных пассажиров. Допотопные паровики обычно заменяли собой трамваи при перебоях с электроэнергией и напоминали Гёде неповоротливых чумазых гусениц, что ползли по мостовой, выбрасывая из паровозной трубы сноп копоти и искр.

Сегодня дождь постарался на славу, смывая грязь и смог с бульваров, как прима театра «Маленстад» смывала грим после очередного выступления. Раскаты грома заставляли вздрагивать, испуганно вжимая голову в плечи. Ей бы сидеть сейчас в тепле под крышей да воображать небесные баталии: будто не тучи гремят в закатном небе, а громадные дирижабли, нырявшие сквозь облака…

Легонько потянув носом, Гёделе сжала в карманах кулаки. Замёрзшие пальцы отказывались греться, более того — из-за промоченных ног её начинала бить мелкая дрожь, верный предшественник простуды. Связанный тётей Лейсбет шарф сейчас валялся где-то на свалке Свинцового квартала, а от воротника старого пальто толку было — чуть.

Не забывая про полустёртые таблички на углах домов, девочка то и дело оглядывалась. В этой части жилого района Юст-Зейн она прежде не бывала. Широкая мощёная дорога здесь превращалась в разухабистую асфальтовую полосу, а узкий тротуар, что тянулся вдоль заборов, терялся среди разросшихся кустов сирени. Мокрые ветки хлёстко били по лицу, и всякий раз Гёда упрямо повторяла про себя четыре слова: «Переулок Ваасрихт, дом восемь». Заветный адрес, который ей предстояло отыскать, и своеобразное заклинание, не позволявшее развернуться на полпути и припустить что есть духу.

А ведь хотелось. Сбежать, вернуться домой, высушить одежду и, пригревшись под одеялом, сладко уснуть, чтобы утром встретить тётю с ночной смены. Потому что так должны поступать благоразумные тринадцатилетние барышни. И уж точно не разгуливать без сопровождения взрослых в преддверии комендантского часа.

Миновав ещё один поворот, Гёделе прислушалась. И тут же вздрогнула: не показалось. Отдалённый гул из-за спины нарастал. Сначала стали различимы громкие мужские голоса, затем — рёв моторов. Сердце ухнуло куда-то вниз, и на краткий миг девочка забыла, как дышать.

Всего лишь совпадение? Или «братья» Красавчика Юпа искали её?

Размышлять стало некогда. Стрелой бросившись через дорогу, она, царапая ладони об острые ветки, перелезла невысокую изгородь. За ней вместо жилого двора оказался тупик с мусорным развалом. Юркнув за один из баков, Гёделе зажала рот ладонью. Потревоженные незваной гостьей крысы с возмущённым писком бросились врассыпную.

Вжавшись спиной в кирпичную стену, девочка слышала, как вдоль улицы с гулом неслись «стрекозы» — двухколёсные хромированные чудища, чьи всадники перекрикивались обрывками фраз. Разобрать что-либо не выходило: слова уносил в сторону ветер, — а вот байков Гёда насчитала ровно пятнадцать.

Авангард «Свинцового братства». Интересно, был ли с ними Юп или предпочёл отсидеться в клубе, зализывая раны? При воспоминании о самодовольной роже бывшего Красавчика Гёделе скривилась. Он получил то, что заслужил по праву.

Дождавшись, когда тишина вновь окутала квартал, девочка пошевелилась. Рука, которой она попыталась оттолкнуться от бордюра, утонула в чём-то скользком. Теперь, когда страх отступил, она вновь ощутила запах. И запах этот был настолько отвратным, что к горлу подкатил липкий ком тошноты. Рывком подскочив на ноги, Гёда поспешила выбраться из мусорной ямы, в которую угодила. Дождь к тому времени закончился — только редкие капли продолжали жалить кожу, — так что ладони пришлось отмывать в ближайшей луже. Страшно подумать, что скажет тетя Лейсбет, когда непутёвая племянница вернётся домой. Но до тех пор ещё нужно дотерпеть.

Вновь опустевшая улица встретила её недружелюбным полумраком. Окон, что светились изнутри тёплыми маячками, попадалось на пути всё меньше. Некоторые дома с заколоченными ставнями и прохудившимися крышами выглядели и вовсе нежилыми. Чем дальше заходила Гёда в поисках проклятого переулка, тем сильнее стискивала кулаки. К усталости и холоду постепенно примешивалась досада, грозившая перерасти в нечто большее.

Страшно было признаться, но Гёделе не помнила, по какой из тёмных улочек ей надлежало возвращаться — потому и продолжала шагать вперёд, уповая на удачу.

— Эй, голуба! Заплутала, что ль? — от голоса, окликнувшего её из подворотни, девочка шарахнулась в сторону. И затем лишь разглядела немолодую женщину, что, кутаясь в обноски, тянула за собой полупустую тележку. Седые волосы паклей падали на плечи, чумазое лицо казалось некрасивым, будто побитым оспой, но на губах вдруг расцвела лукавая улыбка.

— Н-нет, — на всякий случай сделав ещё один шаг назад, Гёда покачала головой, — с чего вы взяли?

Нищенка осклабилась ещё шире.

— Так тут вариантов немного. Бродишь одна в потёмках, приглядываешься. Я местных всех знаю, а тебя первый раз вижу, — оставив тележку, женщина подула на пальцы. — Так что, голуба, ищешь чего? Или кого?

Вопрос Гёде не понравился. Хоть незнакомка и не вызывала страха, доверять ей было опасно. Не об этом ли ей всегда твердила тётя Лейсбет?

— Да брось, — истолковав молчание по-своему, нищенка не спеша побрела вдоль изгороди — в том же направлении, куда шла Гёделе. — Я ведь не душегуб какой-то и не ведьма полночная, что детишек ест живьем, — та, видимо, хотела засмеяться, но только закашлялась в кулак. — Не заразно, не бойся. Всего лишь простуда. Знала б ты, голуба, как по утрам от холода кости ломит — страсть. Да и поговорить особливо не с кем, не смотри, что старая карга раскаркалась. Иногда и вовсе тоска берёт такая, что с отражением в луже вести беседу начинаю. Но это ничего, до тех пор, пока оно не ответит, верно?

Хриплый смех собеседницы показался Гёделе отчего-то ещё более неприятным, чем гнетущая тишина подворотни.

— Наверное, — пожав в ответ плечами, она уже собралась было развернуться, как нищенка остановилась на узком перекрёстке.

— Так куда тебе, голуба? Направо — Гатрихт, налево — Ваасрихт. Ну а прямо — моя вотчина за старыми бараками. Позвала б на огонёк, да ведь откажешься.

Если бы не темнота, их разделявшая, Гёделе могла бы поклясться, что лохмотница ей подмигнула.

— Нет, спасибо, мне сюда, — изобразив подобие вежливой улыбки, девочка свернула налево.

— «Спасибо» в карман не положишь, детонька. А впрочем, шучу я, беги себе. Поздно уже, поздно…

Гёда выдохнула с облегчением, когда голос стих позади. Спешно пробежав половину переулка, она остановилась как вкопанная у десятого дома. До него по чётной стороне тянулась стена с цифрой шесть. Отойдя назад, девочка убедилась в том, что ей не примерещилось. Но ведь такого не могло быть!