Штурм

После наспех оказанной медицинской помощи выяснилось, что маршал действительно «счастливо отделался». Все лицо и даже веки были усеяны мелкими осколками стекла, но глаза остались целы. Василевский получил тяжелую контузию, в результате на время потерял слух и не мог самостоятельно передвигаться.

Приехал врач и, осмотрев пострадавших, категорически потребовал немедленно отправить маршала и шофера в тыл. Александра Михайловича повели к машине, но он отстранил нас рукой:

— Подождите, подождите! Не могу же я уехать, даже не взглянув на Севастополь!

С возвышенности перед нами открылась величавая и скорбная панорама Севастополя.

Город был объят огнем. Длинными полотнищами на восток тянулся дым.

В воздухе кружились десятки наших и немецких самолетов. Из Камышевой и Стрелецкой бухт пытались выйти в открытое море два парохода. Вот на одном из них вспыхнуло пламя. В бухтах то и дело взмывали фонтаны от разрывов снарядов.

Мы стояли молча. Глубокое волнение охватило каждого из нас. Севастополь, город-крепость, переживший не одну историческую драму, израненный, всеми своими дымящимися руинами взывал к нам об освобождении. И мы были счастливы, что на нашу долю выпала эта почетная боевая задача…

Александр Михайлович прикрыл лоб рукой:

— Что-то застилает глаза.

Опустив голову, он медленно побрел к машине. Мы проводили маршала и пожелали ему счастливого пути.

— Добивайте тут врага. Севастополь ждет вас, — тихо отозвался он.

Полки пяти дивизий уже вели бои в самом городе. Враг отчаянно сопротивлялся. Напряжение нарастало с каждой минутой.

С нового наблюдательного пункта, оборудованного на крыше старинного форта, мы хорошо видели, как гитлеровцы бросаются в последние контратаки на наши пока еще малочисленные штурмовые роты и батальоны.

Связь только по радио. И противнику, и нам уже не до скрытности в переговорах. Когда я взял у радиста микрофон, в уши ворвался невообразимый гам — и немецкие, и наши команды, возбужденные, требовательные голоса. Перекрывая шум, кто-то надсадно кричал:

— Четыре снаряда, беглый огонь!

Повертываю рычажок настройки. Неизвестный мне командир полка настойчиво требует подкрепления:

— Ну дайте хотя бы пятьдесят — шестьдесят солдат!

Другой приказывает:

— Переправляйте же, черт возьми, через бухту людей!

На этой же волне:

— Прибавь прицел на два деления — снаряды рвутся над самыми развалинами!

А вот послышалась многоголосая гортанная немецкая речь — с разных мест взывают к артиллеристам: огня, огня!..

Вместе с Захаровым мы отправляемся на новый командный пункт. Въезжаем во двор старинного крепостного бастиона. В центре высится кирпичное здание времен адмирала Ушакова. На стенах следы от разорвавшихся снарядов — немецких и наших. Но ни один не повредил крепкой кладки стен. И только сводчатая крыша во многих местах пробита.

Вдали послышались торопливые шаги, беспорядочный говор.

Мимо пробежали к морю солдаты со свежеоструганными гробами, досками, оконными рамами. Захаров задержал старшину:

— Что за спешка с гробами?

Старшина, увидев генерала, поставил гроб на землю, снял пилотку, вытер ладонью широкую лысину и степенно доложил:

— Нет ни одной лодки, а переправляться надо, товарищ генерал. Разве это дело — от самого Сталинграда идем, а тут без нас могут город освободить. Немцы много гробов заготовили. Вот мы и пустим их в дело.

— Да как же вы на них переправляться будете? — удивился Захаров. — Они же не зашпаклеваны!

— Ничего, будем складывать один на один, ежели держаться за них, можно плыть.

— Ну, действуй, старина, — улыбнулся Захаров, видимо довольный находчивостью старшины.

Прошла минута, две, и вот на волнах закачались гробы с облепившими их солдатами.

В трех километрах от командного пункта на противоположном берегу Южной бухты тянется в гору большая улица. По ней мчатся немецкие машины. По обеим сторонам в каменных домах и развалинах засели гитлеровцы. Видно, они стараются удержать эту улицу до выхода своих войск из района Приморского бульвара.

Но вот сорок тяжелых орудий ударили по западному берегу Южной бухты и по железнодорожной станции. Наша пехота перебежками ринулась в центр города. Штурмовые отряды, зацепившись за отдельные здания, гранатами выбивают оккупантов из развалин. Затем артиллеристы обрушили снаряды на большую улицу, что тянется в гору.

Это единственный путь, по которому фашистам еще можно уходить из Севастополя. И повальное бегство началось. Несколько машин проскочили. В конце улицы, на повороте, показались еще три автомобиля, переполненные солдатами. Головную машину догнал снаряд, она опрокинулась набок и задымила. Вторая попыталась свернуть в сторону, но в нее ударил новый снаряд. Улица перекрыта.

Передовые разведчики-артиллеристы доносят по радио, что немцы, бросая оружие, садами и дворами бегут из города. Командир 1095-го артиллерийского полка наспех организует заградительный огонь. Дорога из Севастополя опоздавшим отрезана.

К вечеру 9 мая Севастополь был освобожден почти полностью. Однако всю ночь еще продолжались бои. Под покровом темноты отдельные мелкие группы противника пытались вырваться из города. И только в восемь утра 10 мая были ликвидированы последние очаги сопротивления в Стрелецкой бухте.

Теперь за пределами города осталось добить противника на Херсонесском мысу. Разгром этой группы завершили соединения 51-й и Приморской армий.

12 мая остатки 17-й немецкой армии капитулировали. На север потянулись огромные колонны пленных.

2-я гвардейская армия первой вступила в район Севастополя. Но было бы несправедливо только ей приписывать освобождение города. Эта заслуга принадлежит всем трем армиям 4-го Украинского фронта и Черноморскому военно-морскому флоту.

Перед заходом солнца тысячи наших войсковых радиостанций приняли приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении Севастополя. Мгновенно начался стихийный салют. В небо взвились тысячи разноцветных ракет. Десятки прожекторов скрестили длинные лучи. Грохнули зенитные и полевые орудия.

Генерал Т. К. Коломиец, первый комендант освобожденного Севастополя, никак не мог остановить эту пальбу. Великая радость, безмерное ликование овладели солдатами и офицерами.

Вечером после захода солнца в городе впервые не было маскировки. Тысячи машин шли с зажженными фарами. 4-й Украинский фронт оказался в глубочайшем тылу. Советские войска уже вели наступательные бои на румынской земле. Окрыленные великими успехами, воины-освободители шли на запад. Их ждали новые бои, новые славные победы.