Двадцать один год

Он шагнул к кустам, девочка зажала рот, чтобы не вскрикнуть. Спрятаться было негде. Лили в отчаянии сообразила, что не успеет убежать… И в ту же секунду очутилась в родительском саду.

Даже в период «затворничества» Эвансы приятельствовали с Файерсами. Джек, нервный и деликатный из-за своей робости, вспыльчивый из-за своей чувствительности человек, работал в одной больнице с Джорджем. Меган и Роза давным-давно с легкостью нашли общий язык. Трейси была прехорошенькая, не хуже Лили, а потому не завидовала ей и не пакостила. Пять лет назад у Трейси появился маленький братик Гудвин, и девочки с удовольствием возились с ним.

А теперь вот оказалось, что миссис Файерс целуется не с мужем. Лили понимала, что узнала о соседке нечто ужасное, грязное и липкое, о чем ни в коем случае никто больше не должен знать. Разве что мама… Но мама не похвалила бы за подглядывание, и Лили смолчала.

Ночью девочка резко проснулась от неизведанного прежде чувства тревоги. Что-то словно выталкивало её из постели, приказывало выйти в коридор, посмотреть, что происходит внизу. Да и любопытство защекотало. Лили подчинилась.

В коридоре, у перил, уже стояла Петуния. Она покосилась на сестру , но ничего не сказала, лишь указала на переднюю. Лили прислонилась личиком к перилам.

Внизу горел свет. Блики золотым сиянием озаряли пораженно, больное лицо мамы, играли в рыжих вихрах отца и в рассыпавшихся соломенных прядях, в которых тонули пальцы еще одного человека. Он скрючился на низком стульчике; отец, присел рядом, с детской растерянностью смотрел на него.

- Мне давно говорили. Я и сам не мог доверять Меган… - стало быть, с родителями сидел мистер Файерс. От догадки стало жутко. – Она такая красивая, яркая, зачем я ей?!

- Дурак! – мама всплеснула руками. – Какой же ты дурак, Джек!

- Я застал их, - простонал он. – У нас дома, в нашей спальне… Он убежал, а она кричала, кричала на меня… Я не помню, что было дальше. Когда пришел в себя, она лежала на кровати мертвая… - он разрыдался.

Лили перестала дышать. Петуния вцепилась ей в руку.

- Миссис Файерс умерла? – шепотом спросила младшая у старшей. Та с трудом кивнула.

Сосед заливался слезами.

- Я должен вызвать полицию, - тихо сказал отец. – Ты обязан ответить за то, что сделал.

- Где твои дети? – резко спросила Роза.

- Там… В доме…

- О Господи. Они могут её увидеть, - мама взялась за пальто, но отец остановил её.

- Там не должно быть лишних отпечатков. Полиция приедет быстро, тогда и детей заберем.

Потом была суета. Отец вызывал полицию, мама уходила на кухню и вернулась с тремя чашками кофе на подносике.

- Убийцу поят кофе, как ни в чем не бывало, - фыркнула Петуния. – Он хоть понимает, что теперь его повесят?

- Повесят? – переспросила Лили. Грядущая казнь, по мнению сестры неизбежная, не вязалась с тремя чашками кофе, их передней, уик-эндами на природе, со всем обликом мистера Файерса и прошлым их семей. За стенами дома завыли сирены. Отец и мистер Файерс вышли за порог, Лили и Туни, решив, что него интересного больше не случится, побрели спать.

Утром, когда девочки проснулись, отец еще не вернулся, зато в гостиной жались друг к другу Трейси и Гудвин Файерсы. Лили попробовала обнять подругу, но та отстранилась, размазывая по лицу новые и новые потоки слез.

- У них дома несчастье, - объяснила мама, вряд ли знавшая, что дочери вчера подслушивали. – К вечеру их заберет тетя. Лили, скажи мисс Дэск, что Трейси сегодня не придет в школу. Если есть вопросы, пусть звонит мне.

…Три дня спустя состоялись похороны. Меган Файерс упокоилась на кладбище у коуквортской церкви; в последний путь молодую женщину провожала вся улица. Черной змеей потянулась процессия сквозь дымную февральскую метель; шагали ровно, чинно, глаза держали долу, обсуждать погибшую и её мужа, томившегося в манчестерской тюрьме, решались только шепотом. Стыдились шедшей за гробом сестры покойной и двух понурых сироток, а может, и строгих силуэтов четы Эвансов, распоряжавшихся церемонией.

У старейшей в городе булочной скорбная торжественность церемонии была нарушена. Едва гроб проплыл мимо тяжелой двери, она распахнулась, и выскочил всклокоченный мальчишка в огромной, бившей его по коленям куртке и рваных ботинках, с булкой в руке. Как заяц, кинулся он в середину толпы, и тут же из булочной раздался крик: «Держи вора!» Мальчонку схватили несколько человек, он забился, с грязной головы слетела в мокрый снег шапка. Здоровенный булочник, подбежав, принял добычу.

- Только отвернулся, он булку с прилавка стянул, гаденыш! И как пробрался, у меня за дверью смотрят, не пускают оборванцев всяких… Сейчас ты у меня попляшешь!

Мальчишка, притиснутый крепкими руками, уже не дергался, лишь весь напрягся и сжал кулачки. Лили подняла с земли его шапку, отряхнула, подала. Зеленые глаза на секунду встретились с черными, затем Туни потянула Лили за рукав: процессия двинулась дальше.

В толпе стали шептаться громче: благо, на сей раз речь шла не о покойнице.

- Сын Снейпов совсем отбился от рук.

- А что вы хотите? Отец опять не просыхает вторую неделю. Да беднягу Тобиаса можно только пожалеть: любимая бросила, женили на уродливой сумасшедшей, на фабрике сократили. И с сыном никакого сладу: весь в мать, сущий волчонок. Воровство – это полбеды, недавно он так напугал соседского мальчика, что тот весь день заикался. Тобиас, когда трезвый, конечно, сечет сына, но мало что-то толку…

- К нам пожаловал кто-то из Паучьего тупика, - ядовито откомментировала Петуния. - Только там могут знать всякую рвань.

…Глядя на кладбище, как сыпется в могилу земля, поцелованная снегом, слушая монотонный голос пастора, читавшего псалом, и тоненький плач Трейси, Лили мучилась от непонятного страха и сосущей душу горечи. Жалость к подруге смешивалась с давящим изумлением от внезапности трагедии и естественной для детей боязнью: с ней однажды может случиться то же самое.

В последующие месяцы отца и мать часто вызывали в полицию: их допрашивали, как главных свидетелей. Возвращались они подавленные, отец и вовсе весь вечер потом не находил себе места. Однажды он, чтобы успокоиться, взялся за рюмку.

- Зря ты так волнуешься, - Роза внимательно, но нарочито-спокойно наблюдала за мужем. – Вот уже четыре года, как никого не вешают. Говорят, в парламенте подумывают о том, чтобы вовсе запретить смертную казнь.

- Да, несомненно, гнить в тюрьме Джеку будет лучше! – отец нервно плеснул себе еще виски. Девочки, сидя в углу, что-то вышивали. Родители не стеснялись их присутствием, почти ничего от них не скрывая.

- Почему же ты не дал ему уйти? Ты знаешь, я бы тебя не выдала.

- Я не дал бы уйти родному брату, если бы тот совершил преступление.

- Тогда не вини себя. Ты поступил правильно. И Джек сделал выбор.

Отец странно дернул подбородком и вышел из комнаты. Лили вопросительно взглянула на мать и, когда та кивнула, выскользнула за ним.

Он стоял у окна, прижимаясь лбом к раме, и дрожащей рукой чертил что-то по стеклу. Лили прижалась к отцу рыжей головкой.

- Папа, в тот день, когда миссис Файерс умерла… Ну, я её видела с другим мужчиной. Они целовались, как в кино.

Он кивнул, погладил волосы дочери.

- Никому не говори. Меган больше нет, и нельзя, чтобы о ней помнили дурное. А Джек, как бы она себя ни вела, не имел права её убивать. Никто не может отнимать жизнь у другого.

Лили сморщила лобик.

- Но если человека казнят…

- У него отнимают жизнь. Видишь, государство вот-вот поймет, что неправо, и отменит казнь. Возможно, уже завтра.

Смертную казнь за убийство отменили в декабре. Джеку Файерсу приговор вынесли двумя месяцами ранее, но, как и предсказывала Роза, он избежал петли: ему дали пятнадцать лет тюрьмы. Сестра миссис Файерс увезла племянников из Коукворта; Трейси, после трагедии очень замкнувшаяся, не оставила Лили нового адреса и не писала ей. Дом Файерсов купили совсем другие люди: сухая, замкнутая пара, у которой не было детей.