Игра на двоих

Сколько себя помню, она всегда старалась защитить меня от всего, что, по ее мнению, могло причинить вред. Каково же было отчаяние женщины, когда стало понятно, что от самого страшного ужаса нашей жизни она не в силах спасти любимую дочь. Если бы только была такая возможность, она не раздумывая бы вызвалась добровольцем вместо меня, пусть только у ее ребенка будет нормальная жизнь, долгая и, насколько это возможно в современном мире, счастливая. Но увы, Капитолий принимает в свои объятия только детей, от тринадцати до восемнадцати лет. Уже второй год вся семья живет в постоянном страхе, догадываясь, что я прошу внести свое имя в списки еще и еще раз, чтобы прокормить нас. Даже с охотой не всегда получается избежать голода, ведь часть добычи нужно обменять на другие необходимые вещи, например, лекарства. Год назад отец попытался запретить мне рисковать собственной жизнью, но почувствовав на себе прожигающий взгляд родных черных глаз, отступился, и с тех пор больше никогда не возвращался к этой теме, зная, что с моим упрямством ему меня не переубедить. К слову, это самое упрямство я унаследовала от него. А я продолжила по-своему заботиться о родителях, только, зная, как сильно они волнуются, перестала упоминать все, что могло бы задеть их чувства. И постепенно еще больше отдалилась от них, а наши разговоры крутились, в основном, вокруг каких-то бытовых и повседневных дел или приятных — но слишком редких — новостей. Изредка я ловила на себе их взгляды, робкие и испуганные, но, не желая вызывать жалость, разворачивалась и выходила из комнаты или переводила разговор на более безопасную тему. Но сейчас мне не укрыться от них, и от осознания этого факта я чувствую себя ещё хуже. Разговора не избежать. Не в этот раз.

— Сколько раз твое имя вписано в списки? — делано безразличным тоном интересуется мать.

— Слишком много, чтобы вы об этом знали.

Молчание. Вдали слышен звук гонга.

— Нам пора, — замечаю я и, развернувшись на каблуках, вылетаю за дверь, не в силах вынести эту пытку. Мне нужно успокоиться, поэтому я ускоряю шаг и почти бегом добираюсь до Площади. Занимаю очередь, прохожу регистрацию и становлюсь в один ряд с пятнадцатилетними девочками и мальчиками. Удивленно понимаю, как сильно повзрослела за этот год, в то время как те, кто рядом со мной, совсем не изменились.

Родители встают за ограждением, по периметру выстраиваются миротворцы. Чтобы немного отвлечься, я рассматриваю сцену. Достаточно просторная, но смотрится одиноко: три стула, кафедра, громадный экран на стене, два стеклянных шара, первый — с именами девочек, второй — мальчиков. На одном из стульев устроился мэр города, на другом — Эффи Бряк, женщина-сопроводитель из Капитолия, ответственная за Дистрикт-12. Третий стул пустует, Эффи и мэр тихо переговариваются, озабоченно поглядывая на свободное место.

Спустя несколько минут часы на площади бьют два раза и начинается церемония Жатвы. Прежде всего — вступительное слово мэра, напоминающего нам историю возникновения Панема. Затем — традиционное «Счастливых вам Голодных Игр! И пусть удача всегда будет с вами!» Эффи от имени Капитолия. Звучит как издевательство. Интересно, она произносит все это на полном серьезе? Впрочем, неважно. На сцене происходит кое-что интересное: наконец появляется тот, кому предназначается третий стул. Единственный победитель Голодных Игр из Дистрикта-12, впоследствии ставший ментором и вот уже двадцать два года подряд готовящий вверенных ему трибутов к верной смерти. Немолодой, высокого роста, все еще в относительно приличной форме (и как ему удается, с его-то образом жизни?); светлые волосы длиной до плеч распущены, щетина давно забыла, что такое бритва, холодные темно-серые глаза впиваются по очереди в каждого, тонкие злые губы, как всегда, кривятся в усмешке. Хеймитч Эбернети. Судя по слегка нетвердой походке и расфокусированному взгляду, уже успел заглянуть в Котел и принять на грудь. Но на ногах все же удерживается, без особого ущерба для сцены и окружающих добирается до стула и садится, закинув ноги на место Эффи. Та пытается испепелить его взглядом, но, осознав всю тщетность попыток, поворачивается к кафедре и заявляет, что Капитолий приготовил нам подарок — фильм о возникновении Голодных Игр. На мой взгляд, это скорее ролик — за пять минут нам демонстрируют несколько кадров из хроники Темных Времен, останки Дистрикта-13, Капитолий, церемонии Жатвы, пару отрывков из различных сезонов Игр. Эффи восторгается фильмом, надеясь на аплодисменты, но так и не дождавшись их, приступает к выбору трибутов. По традиции, «Дамы вперёд!». Что ж, чем скорее узнаем, тем лучше. Пока Бряк выбирает листок с именем, возвращается на кафедру и разворачивает его, я, кажется, так и слышу мысли окружающих девочек: «Только бы не я! Господи, пожалуйста, только не я!». Сама же раздумываю: если в этом году не выпадет мое имя, может, вызваться добровольцем в следующий раз? Ставка, конечно, высока, но риск оправдан — в случае победы ни я, ни моя семья до конца своих дней не будем знать нужды и голода. Однако подумать о том, что будет с родителями в случае моей смерти, я не успеваю: Эффи произносит имя. Это и правда не вы, девочки. Это — я. Генриетта Роу.

Ряд, в котором я стояла, дружно делает шаг назад, и я оказываюсь впереди. Все взгляды обращены на меня. Но я смотрю прямо перед собой и потому вижу лишь один из них. Услышав имя нового трибута, обладатель темно-серых глаз, развалившийся на третьем стуле, моментально протрезвел и теперь пристально смотрит на меня. В голове проносится единственная мысль: «Он помнит».

Я медленно поворачиваюсь и иду навстречу приближающимся миротворцам. Сзади слышатся крики. Уже поднимаясь на сцену, решаю обернуться, хотя и так знаю, кому они принадлежат. Мои родители. Бабушка и дедушка неотрывно смотрят на меня, и даже со сцены я могу увидеть страх в их глазах, мать пытается прорваться сквозь строй миротворцев и кричит мое имя, отец удерживает ее, сам не в силах поверить в ужасную правду. Подхожу к Эффи и становлюсь справа от нее. Боковым зрением замечаю, что Хеймитч так и не сводит с меня пристального, изучающего взгляда. Однако пару минут спустя он переключает внимание на Бряк, которая уже склонилась над вторым шаром, чтобы вытащить листок с именем трибута-мальчика. На его лице не отражается никаких эмоций.

Пока Эффи делает выбор, пытаюсь осознать, что произошло. Я — новый трибут Дистрикта-12. Через несколько дней мне предстоит биться не на жизнь, а на смерть на Арене, под прицелом камер и неослабевающим вниманием зрителей. И шансов выжить, откровенно говоря, у меня немного. Как ни странно, ни ужаса, ни других подобных эмоций не испытываю. Я спокойна, настолько, что это даже пугает. Тем временем Эффи собирается с духом и произносит второе имя. Из груди рвется облегченный вздох. Джейк Райт, восемнадцатилетний парень, душа компании, любимец взрослых и детей, ожившая мечта любой девушки. Трус, лицемер, самовлюбленный нарцисс и вообще полное ничтожество. Такого можно убить без сожалений.

Его безумно злит то, что я не желаю признать его за лидера, как поступили остальные подростки. То, что всегда держусь в стороне, а на его комментарии в свой адрес отвечаю грубо и язвительно. То, что вижу его слабые стороны и не упускаю случая заявить об этом вслух. В конце концов, то, что я самым наглым образом игнорирую его, а он к такому не привык: ему же внимание подавай! Он ненавидит меня, а я его. Мы идеальные соперники, пусть даже из одного Дистрикта.

По глазам парня видно, что он напуган, но старается не показывать своего страха. Сколько раз он рассказывал о том, как хочет попасть Игры, отомстить за всех погибших и напомнить Капитолию о Дистрикте-12. Все принимали сказанное за чистую монету. Но, как я и думала, слушая его хвастливые речи, это были только слова. И сейчас это видно лучше всего. Бойтесь своих желаний: некоторые имеют обыкновение сбываться. Джек поднимается на сцену, подходит к Эффи.