Страница 1 из 230
========== КНИГА I. ДЕБЮТ. ПОБЕДА. Глава 1. В начале были имена ==========
Каждая история должна иметь начало. Интригующее или не очень, светлое или темное, короткое и сухое или пространное, полное красочных эпитетов, сравнений и описаний. Не претендуя на оригинальность, скажу, что моя история начинается одним ранним воскресным утром, с женского имени из четырех слогов.
Восходящее солнце освещает еще слабыми, бледно-оранжевыми лучами небольшой городок, серый от угольной пыли и, судя по покосившимся деревянным домикам-лачугам, не слишком обеспеченный. Это Шлак — самый бедный район Дистрикта номер Двенадцать. Сам Дистрикт тоже нельзя назвать процветающим, но даже здесь существует неравенство, как в социальном статусе, так и в материальном положении. На окраине, в двух шагах от забора из колючей проволоки, преграждающего путь в лес, можно увидеть небольшой двухэтажный дом, такой же обветшалый, как и его соседи. На первый взгляд он не представляет собой ничего особенного, но если присмотреться, можно заметить, что живущие в нем люди, несмотря на плачевное финансовое положение, все же стараются поддерживать жилище в чистоте и относительном порядке. Все равно что спросить «как дела?» у человека, чья гордость не позволяет показывать другим свою слабость. Он выпрямит спину, поднимет голову, улыбнется и как ни в чем не бывало ответит «у меня все отлично». Это дом моей семьи. Мой дом. У него и у нас все хорошо.
Меня зовут Генриетта Роу, мне пятнадцать лет, и все эти годы я не живу, а выживаю, при этом всеми силами помогая выжить и своим родителям. Семья у нас по меркам Шлака большая: мама, ее родители, отец и я, поэтому в голодное время нам приходится трудно. Отец работает в шахте, мать — на фабрике, бабушка с дедушкой присматривают за домом, а я, в силу их преклонного возраста, за ними. С интересом учусь в школе — выживанию это занятие не способствует, зато помогает отвлечься от повседневных проблем, которых в нашем Дистрикте предостаточно даже у детей. И да, я уже давно не считаю себя ребенком — рада бы, да не получается. Мое детство закончилось, так и не начавшись.
Друзей у меня нет — не с моим характером. Я необщительна и замкнута, немного эгоистична, не желаю ни перед кем отчитываться за свои поступки и больше всего ценю независимость и свободу, которой у меня, в общем, не так много. Даже мои родители, и те знают меня не слишком хорошо. С окружающими отношения складываются по-разному: со взрослыми людьми легче, со сверстниками — труднее. Многие из них считают меня холодной и высокомерной из-за моей отчужденности, а потому часто пытаются задеть — как словесно, так и с применением грубой силы. Впрочем, стоило пару раз пригрозить ножом и дать пинка предводителю «стаи», как от меня отстали. Трусы. Теперь изредка бросают мне в лицо оскорбления и издевки, но я, в зависимости от настроения, либо не реагирую, либо отвечаю тем же. Словами им меня никогда не задеть — не на ту напали. А вот ирония стала моим постоянным спутником. Помогает порой, когда становится совсем плохо.
С ранних лет я привыкла молчать — о том, что творится в моей жизни и что я думаю о Капитолии, Президенте Сноу и навязанных нам порядках вроде Голодных Игр. Порой выражение собственного мнения может стоить слишком дорого, а у меня есть семья, за жизнь которой я несу ответственность. Обычно эта мысль отрезвляет меня довольно быстро, если я вдруг теряю над собой контроль и высказываю вслух — пусть и собственному отражению в зеркале — свое отношение к окружающему нас миру. Впрочем, по мере взросления и все большей замкнутости, подобные вспышки происходят реже и реже. Вот и сегодня лучше держать рот на замке, хотя бы для того, чтобы не привлекать внимание огромного количества миротворцев, прибывших из столицы по случаю церемонии Жатвы. Но время есть, и я, если постараюсь, могу использовать его с пользой.
Поэтому, проснувшись с рассветом, я тихо одеваюсь, беру рюкзак и, стараясь бесшумно спуститься по лестнице, выскальзываю за дверь. Не зная, что ждет нас вечером, решаю отправиться в лес и несколько часов поохотиться, чтобы обеспечить семью едой хотя бы на несколько дней в случае, если домой они вернутся без меня. В свое время отец научил меня стрелять из лука, метать ножи и ловить рыбу — не самая плохая подготовка для того, кто хочет прокормить семью. Сам он уже давно не ходит в лес: сказывается старая травма, полученная в шахте, да и дочери пора приучаться к самостоятельности. Я не возражаю — лично мне охотиться в одиночестве куда приятней и эффективней. Нахожу обломок камня, под которым храню оружие, и иду вглубь леса, к озеру. Жители Дистрикта-12 слишком запуганы, чтобы пойти в лес и уж тем более чтобы принести оттуда желудь или яблоко, не говоря уже о подстреленной куропатке или дикой собаке. Я знаю лишь пару человек, которых не останавливает перспектива получить двадцать ударов плетью по спине и пулю в голову, если миротворцы заметят голову мертвой птицы, что выглядывает из охотничьей сумки.
Спустя пару часов, наловив рыбы и подстрелив пару белок, решаю отдохнуть и устраиваюсь на склоне, с которого открывается не самый приятный, но до боли знакомый вид на родной Дистрикт. Я, как и многие другие, далеко не в восторге от мрачных шахт и угольной пыли, от которой практически невозможно избавиться, но темные леса, цветущие поля и прозрачные озера, окружающие город, компенсируют все его недостатки. Я часто прихожу на этот склон, потому что лишь здесь могу смело смотреть на ярко-голубое небо, вдыхать чистый воздух и мечтать о свободе. Воспоминания об этих минутах придают мне сил. Но долго думать о приятном не получается: вдалеке слышится шум двигателей. Я мигом переворачиваюсь, вжимаюсь в землю и осторожно выглядываю из-за холма. Так и есть: к нашему Дистрикту подъезжает ряд грузовиков c миротворцами, которые должны подготовить Главную Площадь для проведения церемонии Жатвы.
Не теряя времени, прячу оружие, перелезаю через проволочное ограждение и возвращаюсь в Шлак. Бегу домой, прячу в подвал добычу и спешу наверх, в свою комнату. На лестнице встречаю обеспокоенную маму.
— Я приготовила платье. Тебе нужна моя помощь?
— Нет, спасибо, я справлюсь сама.
Вхожу в комнату. На кровати — простое черное платье, чуть прикрывающее колени, с короткими рукавами. Когда-то это было платье матери, но та, как обычно, решила оставить его для меня. Как говорится, все лучшее — детям. Мама вот уже пятнадцать лет живет согласно этому правилу и никак не желает признать, что вот-вот придет мой черед заботиться о ней.
Я принимаю душ, одеваюсь и стягиваю длинные черные волосы в два высоких хвоста. Подойдя к зеркалу, придирчиво осматриваю себя с ног до головы. Я выгляжу старше своих лет — на вид мне вполне можно дать семнадцать. Может, сказывается привычный черный цвет — учитывая то, чем занимается наш Дистрикт, он считается самым практичным — а может, дело в осунувшемся виде, темных кругах под глазами от голода и недосыпа, сжатых губах и отсутствию улыбки — не знаю. А в общем, мне все равно — не люблю, когда ко мне относятся, как к ребенку. Последний раз взглянув своему отражению в глаза и мысленно попрощавшись — кто знает, вдруг в этом году выбор падет на меня — я спускаюсь вниз, к родителям. Те уже ждут у двери.
— Вы уверены, что хотите пойти?
Ответом мне служит молчание. И только глаза выдают чувства, охватывающие родителей каждый раз, когда речь идет об Играх и о том, что пришла моя очередь внести свое имя в список жертв. Четыре взгляда направлены на меня: твердый и решительный — отца, успокаивающий и подбадривающий — бабушки, сочувственный — дедушки, отчаянный и полный боли — матери.