Алуим

Дарий Айкон

Алуим

Открываю глаза.

"Ну какого чёрта..."

Приподнимаюсь и быстро отсаживаюсь назад, под самую спинку дивана. Сон? Да какой там сон! Всё выветрилось за секунду. Нервничаю. Не знаю, куда деть руки, мну ими одеяло. Я ещё ничего не увидел, но уже всё понял.

Полная луна старательно вливает в комнату ворованный свет. Такое ощущение, что кто-то прибавил ей яркости. Тьма отброшена назад, вглубь комнаты, за мою спину. Она прижата к стенам, загнана в угол. Но она просто так не уйдёт. Как и тот, кто таится у метрового промежутка стены, под неразличимой сейчас картиной. Он снова пришёл. Он реален. Он хочет что-то мне сообщить. И сегодня мне ничего не останется, как пойти с ним...

Но обо всём по порядку...

Глава 1.

Детство закончилось. И не только моё. Неожиданно. Глупо. Громко. Разбиваясь хрустальной вазой о твёрдый пол, оно не боялось трёхчасового простоя в углу или отобранной на неделю игровой приставки. Детство и так всё время проводило в углу. Потому что нас так учили. Потому что у каждого угол должен быть свой... Теперь оно у нас под ногами. Кому подметать? Сможет ли кто?.. Мы невольно наступим на один из осколков и почувствуем боль. Боль ребёнка, случайно погибшего в сказке... Детство закончилось. И не важно, что мне три месяца назад исполнилось двадцать два. Люди взрослеют не в дни рождения. Люди взрослеют в дни смерти. И не только своей.

Ира была очень красивой. Миниатюрная, с точёной фигурой и ровными ножками. Небольшая, но торчащая грудь правильной формы. Слегка курносый нос. Длинные чёрные волосы с отливом, всегда распущенные, спадающие на плечи. Забавная чёлка. Она делала Иру похожей на куколку. Взрослую куколку. В её голубых глазах всегда царила какая-то взрослость, несвойственная молодым девушкам. Ира была очень красивой. Была... Молотки попарно забивают в доски восемь гвоздей, навечно пряча ото всех её тело. Она не дожила до своего двадцатилетия всего месяц. Плач Марии Викторовны переходит в крик. Она умоляет не делать этого и дать ей ещё хоть раз взглянуть на свою единственную дочь. Марию Викторовну крепко обнимает родной брат, не давая той наброситься на мужиков, вколачивающих гвозди. А у неё уже нет ни моральных, ни физических сил вырваться. Мужики заканчивают, после чего подсовывают под гроб верёвки, на которых его будут спускать в могилу. Священник снова начинает что-то говорить...

Солнце светит очень ярко. Неподобающе ярко для такого дня. Безветренно, деревья молчат. Молчит и большинство родственников. Я отстранённо стою метрах в трёх от матери Иры. Стою и не понимаю, что сейчас во мне происходит? Что именно мне нужно сейчас чувствовать? Знаю, скоро она подойдёт и обнимет меня как родного, продолжая плакать. Это будет самое сложное за сегодня. Я тоже обниму её, покажу на лице всю горечь утраты, но в то же время постараюсь не впустить эту боль в себя. Не впустить.

После трёх лет отношений мы с Ирой оказались на грани разрыва. Нежные чувства в нас обоих начали угасать ещё на исходе первого года, так что всё последующее было привычкой, сексом, сексом, ещё раз сексом и жужжанием матерей. "Ирочка у тебя такая красивая и порядочная". "Влад у тебя такой приличный и надёжный парень". "Вы такая хорошая пара". На всём этом "пара" как-то вот и держалась. Держалась до прошлого четверга, пока Ира со своей тупой подружкой не врезались в бетонную стену двухэтажного гаража, катаясь за городом на новеньком синем Пежо отца всё той же тупой подружки, которая и была за рулём. Её сейчас хоронят в другой части кладбища. А я стою тут. С непонятными чувствами. Не муж, не вдовец. Хотя, для Марии Викторовны я, скорее всего, был уже почти зятем. Само собой, что Ира не рассказывала матери о состоянии наших отношений. Своими переживаниями она почти ни с кем не делилась. И теперь уже никогда не поделится.

Мозг плавает в этих мыслях, а глаза наблюдают, как "божественно" блестит золотой крест на массивной груди священника. Его помощница, облачённая во всё чёрное, вновь заводит ритуальное пение. Четыре мужика медленно спускают гроб в яму. "4.06.1993 - 2.05.2013" - даты, нанесённые серебряной краской поверх лакированных досок. Начало и конец не понятного никому приключения... Каждый из пришедших проводить Иру в последний путь кидает на крышку гроба горсть земли и идёт мимо меня в сторону ворот... Мужики закапывают яму... Мария Викторовна в слезах подходит ко мне...

Кажется, что моя грудная клетка вжимается внутрь. Это я так сильно хочу отстраниться назад, чтобы выкроить хоть секунду до её объятий. Но секунды мало.

- Влади-ик.

Боль Марии Викторовны сковывает меня намного сильнее, чем её руки. Мои зелёные глаза начинают бегать по сторонам. Я пытаюсь не поддаться желающим вырваться наружу слезам. Слезам из-за обиды на самого себя, потому что не могу в полной мере разделить с ней горечь утраты. Не могу по-человечески посочувствовать, посопереживать. Словно бы я и не человек вовсе.

- Прости меня, Владик. - навзрыд произносит Мария Викторовна. - Я любила вас обоих. Прости.

Глаза увлажняются. Не знаю, за что она просит у меня прощения. Виноватым сейчас чувствую себя я. Нижняя губа слегка подрагивает, но я держусь. Стискиваю зубы. Держусь... Нет. По щекам бежит вода. Я будто робот, который всё анализирует. Сжимаю веки, а вода бежит сильнее...

Брат Марии Викторовны стоит неподалёку. Невысокий коренастый мужик в бежевой рубашке и чёрных брюках на ремне, с округлыми чертами лица и широко посаженными глазами. Мне кажется, что он, как и я, понимает: ещё немного, и внутри молодого парня - во мне - на всю жизнь повиснет траурный баннер. Ещё немного. Ещё чуть-чуть. Но я чувствую, что Антон Викторович хочет этого не допустить.

- Пойдём, Маша, пойдём. - произносит он, подойдя, наконец, к нам и взяв сестру за руку. - Нас ждут.

Мария Викторовна не сразу отпускает меня. Мы оба знаем, что эти объятия - последние. Когда они уходят, Антон Викторович оборачивается. Что сейчас выражает моё лицо, я не знаю.

- Всё, Влад, помчали отсюда. - сказалБогдан. С самого утра он находился рядом со мной. Забрал меня из дома, привёз в ритуальное агентство "Вечность", затем ехал в колонне машин, следовавших за чёрным микроавтобусом Мерседес, в котором на кладбище и доставили гроб. Пришло время ехать обратно. Крепко обхватив меня за плечи одной рукой, Богдан направился к воротам. Мы последние в веренице тех, кто пришёл проститься с Ирой. - Ты же говорил, что выдержишь.

Говорил. И много раз прокручивал в голове объятия и слёзы Ириной мамы. Я готовился. Но оказался не готов. Ощущаю себя бездушной скотиной.

- Секс. - произнёс Богдан, читая всё по моему лицу. - Вас с Иркой связывал лишь секс. И всё. Очнись. Ясен пень, что её мать сейчас опрокинула не тебя столько всего. Но это не твоя боль. НЕ ТВОЯ. И это не я так решил, это твоё мнение. Правильно? Значит, помчали скорей отсюда. Серёга нас уже ждёт.

Богдан говорил с серьёзностью в голосе и уверенностью в своих словах. В другой ситуации он ляпнул бы какую-то весёлую ерунду в адрес моих якобы переживаний. Но он понимал - сейчас всё действительно серьёзно для меня. Богдану не было дела до других людей на кладбище, его волновало лишь моё состояние.

Мы сели в старенькую чёрную "девятку". От солнца сиденья в машине нагрелись настолько, что обжигали зад даже через брюки. Богдан повернул ключ зажигания, опустил передние стёкла и включил музыку. Русский рэп. Как всегда, песни о тёлках и наркотиках. Рэперы ни о чём другом не поют.