Тварь изнутри

- Потому что ты превратишься в нашем лесу в дракона, - улыбается Рао. - Огонь тяжело держать в себе. Я - другое дело... но, видишь - и моя склизкость не помогает. И дед был - другое дело. Он ведь жил в мирном краю - поэтому и был мирным человеком. А отец всё время сражается - и Олия живёт рядом с опасностью. Не стоит заводить тут свои порядки. Будем писать. А бекасов принесёт Гюнор. Он добрый - и не любит нас воспитывать.

- Иногда я думаю, что склизким быть хорошо, - ворчит Тедар. - Ты - слабак, но хитрый.

- Ты лучше меня, - улыбается Рао. - Ты откровенный. За это тебя и воспитывают с ужасной силой. У тебя эта зверюга, которая в душе, сильнее, честнее и с крыльями. А я умею, когда очень надо, говорить то, что от меня хотят слышать, и злиться не люблю.

- С точки зрения Олии это - святость, - прыскает Тедар. - Ты же держишь своего гада под замком - а это добродетель!

- Когда я слушаю Олию, то не понимаю, где святость, а где грех, - вздыхает Рао. - Лицемерие - это ведь плохо, да? А я ужасно лицемерный. Но, если посмотреть с другой стороны, лицемерие - это и есть клетка для твари. И получается, что лицемерными должны быть все - потому что это дисциплина, честь и долг.

- Олия ещё что-то объясняет, хоть и непонятно, - говорит Тедар. - Она ещё сравнительно добрая и снисходительная. Здешний священник уже за первый вопрос велел бы нас выдрать.

- Это так, - кивает Рао. - Но... не знаю. И с ответами тяжело, и без ответов тяжело. И очень, знаешь, не хватает деда.

***

Монстра из леса убивают днём.

Тедар и Рао удивлены до глубины души. Как же мерзкая тварь могла объявиться рядом с замком в ясный и безопасный полдень? Это похоже на шутку, подначку, розыгрыш - но и Хаэль, командир лучников, вопит басом: "Прикончили гада!" - значит, правда.

Это потрясающе.

Наставник очень кстати отлучился, Олия молится в часовне - большая удача. Близнецы бросают прописи, Священное Писание и счётные таблицы и бегут к главным воротам. Стража их пропускает - стражникам и самим интересно.

- Бегите-бегите, юные господа, - ухмыляется Доук. - Его светлость маркграф уже там. Жуткий такой зверь - страсть. Обязательно это кто-то из наших иначе - что бы ему делать в деревне?

У Рао замирает сердце.

- Как - из наших? - потрясённо шепчет Тедар.

Но ноги сами несут вперёд - и выносят на вытоптанную копытами площадку около родника, где устроена поилка для скота. Там - замковая стража, лучники, крепостные мужики, мажордом. Все вооружены, все возбуждены, говорят разом, размахивают руками. Там и отец - высоченный, бархатный плащ подбит мехом куницы. Отец стоит неподвижно, надменное лицо - словно бледный мрамор.

Монстр, распластав широченные крылья, лежит, как упал - прямо на дороге, в паре шагов от родника. Густая, тёмно-красная, почти чёрная кровь течёт из-под его груди в пыль широким и страшно медленным ручьём.

Близнецы смотрят на зверя и пытаются ощутить омерзение или ужас.

Они смотрят на вытянутую морду точной и ясной лепки, покрытую чешуёй прекрасного цвета - глянцево-чёрного, мерцающего синевой и зеленью. Смотрят на клюв, похожий на клюв чайки - только куда больше. На большие птичьи глаза, затянутые плёнкой. На крылья, покрытые длинными перьями, блестящими, как воронёная сталь. На конвульсивно сжатую лапу - скорее, звериную, чем птичью, с мягкой, кошачьей подушечкой, с когтями стального цвета.

Они думают о том, какой это был сильный и красивый зверь. Да, небывалый, а небывалый зверь - это монстр. Да, удивительный - конечно, чудовище. Или чудо.

- А что он сделал? - шепчет Рао. - Просто летел?

Тедар дёргает плечом. В это время бородатый староста Лек говорит отцу:

- Это, ваша светлость, не кто другой, как Снуки. Потому как - вот.

Он наклоняется, протягивает руку к мёртвому чудовищу, нащупывает что-то у него на шее, под челюстью - и дёргает. Протягивает отцу на ладони.

Разорванный засаленный шнурок, а на нём деревянный образок ангела-хранителя, простой и дешёвый - в деревенском храме такой можно купить за грош или за яйцо. Мужики, стоящие рядом, отшатываются, а отец и его свита - напротив подходят ближе, смотрят внимательно. Отец берёт образок, переворачивает.

На обороте калёным гвоздём выжжено имя и слово "сохрани".

Имя - Сноук.

- Думали, он сгинул, - продолжает Лек. - А он - эвона. Тварь. Всё бредил, всё головы мужикам дурил - беспременно, говорил, улечу я отсюда. В лес подался, сволочь. Воли ему захотелось. Летать ему, ублюдку, надо...

- И что ему, ты думаешь, понадобилось в деревне? - спрашивает отец.

- Это, ваша светлость, ясное дело: ничего другого, как Нонию было надо. Потому как он ей обещался - и, коли не ейный отец, свадьбу бы сыграли. Но что ейному отцу в нём, в шалопутном, в распоследнем рабе...

- Украсть женщину, - задумчиво говорит отец. - Но зачем ему женщина теперь?

- Кто знает, - хмыкает Лек. - Сожрать?

Близнецы переглядываются. Мёртвый глаз зверя приоткрылся, матово блестит из-под века, как тёмный драгоценный камень. Рао хочет что-то сказать, но тут их замечает отец.

- Хорошо, что вы пришли, - говорит он. Бледное лицо отца порозовело и глаза горят. - Вот, взгляните, какая кара постигает человека за то, что он не желает признавать над собой власти, не смиряется со своим местом. Запомните, во что превращает жалкого грешника глупая гордость.

Рао хочет что-то сказать, но у него срывается голос.

- Мы поняли, - хмуро говорит Тедар. - Можно, мы пойдём, отец?

Отец отпускает их кивком - и близнецы бегут к воротам замка. Вбегают во двор. Бегом, насколько хватает дыхания - по внешней лестнице на стену. Останавливаются только в любимой башне, у той самой бойницы - и снова ложатся животами на камень. Пытаются отдышаться. У них перед глазами - тёмная шкура Окаянного леса, далеко впереди смыкающаяся с солнечным небом.

- Ему было больно, - шепчет Рао, глотая невылившиеся слёзы. - Падать.

Тедар кивает.

- Он летел, - говорит Тедар с еле заметной тенью зависти в голосе. - Летел. А клюв у него вовсе не хищный. Не такой, как у ястребов. Не для того, чтобы рвать людей.

Тедар сжимает кулаки.

- Взрослым это неважно, - говорит Рао и трёт глаз. - Но ты же помнишь Снуки. Он ещё вырезал нам дудочку и учил высвистывать "Падала звёздочка милой в ладошечку" - на прошлой неделе, когда мы ходили к роднику, помнишь? Он был - хороший.

- Пас скот и всё время смотрел в небо, - кивает Тедар. - Уже думал, наверное, как полетит.

Близнецы отрывают взгляд от леса - и долго смотрят друг на друга. Ничего не говорят - но каждый отлично понимает, что думает брат.

Из-за стены поднимается столб жирного чёрного дыма.

- Облили смолой и зажгли, - говорит Тедар дрогнувшим голосом. - Олии - ни слова, что мы говорили, а особенно - что думали. Понял, шибздик?

Рао согласно мотает головой. Он смотрит на лес - и Тедар смотрит на лес. Оба думают об одном и том же, но обсуждать это с отцом или другими взрослыми нельзя.

Да, даже с отцом. Отец сказал: смотрите, какая кара. Он не понимает - или понимает не всё. Неизвестно, что ответит, если ему сказать правду.

Вряд ли он согласится с детьми.

Лес тянет близнецов, как магнит тянет к себе лёгкие железные опилки. В сердцах братьев страх смешивается с тоской и желаниями, которым ещё нет названия.

***

Когда пропадает Ириса, близнецы понимают, что не одни они всё время думают о чарах леса. Но они не могут представить себе, как Ириса, маленькая, светловолосая, с россыпью золотистых веснушек на почти детском личике, с блюдцами круглых голубых глаз, бредёт в сумраке чащи между стволов, между папоротников цвета запёкшейся крови - и каждый миг ждёт нападения ужасного зверя или чуда.