Страница 2 из 33
― Итак, господа, ― проговорил Гипометей, ― кто еще хочет взять слово? В таком случае, согласно мнению суда, обвиняемый Прометей признан виновным, во-первых, в злостном надругательстве и святотатстве, во-вторых, в причинении людям тяжких физических увечий и в повреждении чужого имущества, а также в нарушении общественной безопасности, в-третьих ― в государственной измене. Господа, предлагаю приговорить его к пожизненному лишению свободы, со строгим режимом и кандалами, либо покарать его смертью. Гм...
― Либо то и другое вместе, ― мечтательно произнес Аметей, ― чтобы удовлетворить обе точки зрения.
― Как? Оба наказания вместе? ― спросил председатель.
― Я именно об этом думаю, ― проворчал Аметей. – Можно сделать хотя бы так... приковать Прометея пожизненно к скале и... пусть коршуны клюют его безбожную печень. Понятно, господа?
― Вполне возможно, ― удовлетворенно проговорил Гипометей. ― Господа, это была бы единственная в своем роде кара... гм... за преступное деяние, не так ли? Нет ли у кого-нибудь возражений? Итак, решено.
― А за что, отец, вы присудили этого Прометея к смерти? ― спросил Гипометея за ужином его сын Эпиметей.
― Не твоего ума дело, ― проворчал Гипометей, обгладывая баранью ножку. ― Эта жареная ножка куда вкуснее сырой. Так вот, значит, на что годится огонь! Мы же считались с общественными интересами, понимаешь? Куда бы это привело, если бы всякий проходимец осмелился безнаказанно открывать что-нибудь новое и великое! Не так ли? Но этому мясу все же чего-то не хватает... Ага, понял! ― воскликнул он радостно. ― Жареную ножку нужно бы посолить и натереть чесноком! Вот в чем дело! Это тоже открытие, мой мальчик! Прометей бы до этого не додумался.
1932
О падении нравов
Тихо было у входа в пещеру. Мужчины, размахивая копьями, с самого утра отправились к Бланску или к Рейце[1] (1), где выследили стадо оленей; женщины тем временем собирали в лесу бруснику, и оттуда доносились их пронзительные голоса и перебранка; дети, вероятнее всего, плескались под горкой в речушке ― да кто уследит за этими пострелятами, за этой мелюзгой беспризорной! А первобытный старик Янечек дремал себе в тиши на мягком октябрьском солнышке; вернее сказать ― храпел, и в носу у него посвистывало, но он прикидывался, будто вовсе не спит, а охраняет пещеру своего племени и властвует над ней, как оно и полагается престарелому вождю.
Жена его, старуха Янечкова, разложила свежую медвежью шкуру и принялась скоблить ее заостренным камнем. «Делать это надо основательно, пядь за пядью, не так, как молодая сноха, ― подумалось вдруг старой Янечковой. ― Эта вертихвостка только поскоблит спустя рукава, да и бежит нянчиться с ребятишками. В такой шкуре, ― думает старуха, ― и прочности-то никакой ― и-и, милые, мигом порвется да сопреет! Да только я ни во что вмешиваться не стану, коли уж сын ничего ей не говорит, ― тянутся старушечьи мысли. ― Эх, не умеет сноха вещи беречь! Батюшки, а шкура-то прорвана! Да еще на спине! Ох, люди добрые, ― обомлела старая дама, ― и какой же это нескладеха ткнул медведя в спину? Теперь вся шкура попорчена! Нет, мой ни в жизнь не сделал бы так, ― с горечью думает старуха. ― Мой всегда норовил попасть прямо в горло...»
― Э-кхе, гм, ― закряхтел в это время старик Янечек, протирая глаза. ― Наши-то не вернулись?
― Где там, ― проворчала супруга. ― Ишь чего захотел.
― Ох-ох-ох, ― вздохнул старик, сонно моргая. ― Куда им. Да ну их. А бабы где?
― Караулю я их, что ли? ― сердито отозвалась Янечкова. ― Ясно, шляются где-то.
― А-а-а-а, ― зевнул дед Янечек. ― Шляются. Нет, чтобы... нет, чтобы скажем, того... Да уж! Вот какие дела...
Снова стало тихо, только Янечкова проворно, со злобным усердием, скоблила сырую шкуру.
― А я говорю, ― начал Янечек, задумчиво почесывая спину, ― вот увидишь, опять наши ничего не притащат. Еще бы – куда им с этими новыми костяными копьями, от них и проку никакого... Внушаю, внушаю сыну: пойми, говорю, нет такой прочной и твердой кости, чтобы делать из нее наконечники для копья! Вот и ты, хоть баба, а должна признать: ни в кости, ни в рогах нет... такой пробивной силы, что ли? Ударишь по кости-то ― да разве костью кость перешибешь? Ясно как день! Вот каменный наконечник, это, брат... Оно конечно, с камнем-то возни побольше, зато инструмент какой! Да разве сыну втолкуешь?
― Известно, ― с горечью поддакнула старуха Янечкова. ― Нынче никому не прикажешь.
― Да я никому и не приказываю! ― вскипел дед. – Так ведь и советов не слушают! Вот вчера ― нашел вон там, под скалой, славный такой плоский кремневый обломок. Его бы чуть обтесать, чтоб поострее был, и готов наконечник для копья, лучше не надо. Ну, принес домой, показываю сыну: «Гляди, мол, ничего камушек-то, а?» ― «Ничего, говорит, только куда его, батя?» ― «Ну, говорю, можно его приладить для копья». ― «Да ну вас, батя, говорит, очень надо с ним возиться! У нас в пещере целые кучи этого старого хлама, и проку никакого; они и на древке-то не держатся, как ни привязывайте ― так на что он?» Лодыри! ― взорвался вдруг старик. ― Нынче всякому стало лень как следует обработать кусок кремня, вот в чем дело! Разбаловались! Конечно, такой костяной наконечник в два счета сделаешь, так ведь ломается же бесперечь! «Ну и что ж такого, ― говорит сын - Заменишь новым, и делу конец!» Ох-ох-ох, и до чего этак люди докатятся? Чуть что ― новое копье! Ну, сама скажи ― виданное ли дело? Да такому славному кремневому наконечнику годами, брат, износу не было! Вот попомни, еще выйдет по-моему: вернутся они, да с каким удовольствием вернутся-то, к нашему старому доброму каменному оружию! Я и приберегаю, коли что найду: старые наконечники для стрел, молоты, кремневые ножи... А он говорит ― хлам!
Горечь и возмущение душили старого вождя.
― И я говорю, ― отозвалась старуха, желая отвлечь мужа от печальных мыслей. ― Вот и со шкурами то же самое. «Матушка, ― говорит мне сноха, ― ну зачем их так долго скоблить? Себя пожалейте; попробуйте-ка выделывать шкуру золой, хоть вонять не будет». Нечего меня учить! ― набросилась старая Янечкова на отсутствующую сноху. ― Я и сама знаю, что надо! Испокон веков шкуры только скоблили, а какие шкуры получались! Ну, конечно, если тебе работать лень... Так и норовят, чтобы поменьше работать! Вот и выдумывают без конца да переиначивают. Выделывать шкуры золой! Слыханное ли дело?
― Ничего не попишешь, ― зевнул старик. ― Куда там, наши старинные обычаи ― не по них. Толкуют, будто каменное оружие неудобно для руки. Оно отчасти и верно, да только мы не очень-то гонялись за удобствами, зато нынешние ― так и смотрят, как бы ручки себе не отбить! Скажи сама, до чего этак дойти можно? Возьми ты нынешних детей. «Отстаньте вы от них, дедушка, пусть играют», ― говорит сноха. Ну, хорошо, а что получится?
― Хоть бы они не устраивали такого содома, ― посетовала старая дама. ― Что верно, то верно, держать себя не умеют!
― Вот тебе и нынешнее воспитание, ― назидательно произнес Янечек. ― А если иной раз скажешь что-нибудь сыну, отвечает: «Вы, батя, этого не понимаете, теперь другие времена, другая эпоха...» Ведь и костяное оружие, говорит, еще не последнее слово; когда-нибудь, говорит, люди придумают еще какой-нибудь материал. Ну, знаешь ли, это уж слишком: разве видел кто материал крепче камня, дерева или кости! Ты хоть и глупая баба, а должна признать, что... что... ну, что это переходит все границы!
Бабка Янечкова опустила руки на колени.
― Послушай, ― сказала она. ― Откуда только у них все эти глупости берутся?
― Говорят, это нынче в моде, ― прошамкал беззубым ртом старик. ― Да вот, взгляни в ту сторону, там, в четырех днях ходьбы отсюда, стало стойбищем какое-то неведомое бродячее племя, ну, сказать, голь перекатная, будто бы они такое делают... Так и знай ― все глупости наша молодежь переняла от них. И костяное оружие, и прочее. И даже ― они его даже покупают у них! ― сердито воскликнул дед. ― Отдают за это наши славные шкуры! Да когда же это бывало, чтобы чужие с добром приходили? И нечего связываться со всяким неведомым сбродом! И вообще наши предки правильно нам завещали, на любого пришельца надо нападать без всяких там околичностей да отсылать его к праотцам. Так бывало испокон века: убивать без долгих разговоров! «Да что ты, батя, ― говорит сын, ― теперь другие отношения, теперь вводится товарообмен!» Товарообмен! Да если я кого убью и заберу, что у него было, вот тебе и товар, и ничего я ему за это отдавать не должен ― к чему же какой-то товарообмен? «Это не верно, батя, ― говорит сын, ― ведь вы за это платите человеческой жизнью, а ее жалко!» Видала ― жалко им человеческой жизни! Вот тебе нынешнее мировоззрение, ― расстроенно бормотал старый вождь. ― Трусы они, и все тут. Жизни им жалко! Ты вот что мне скажи ― как сможет прокормиться такая гибель людей, если они перестанут убивать друг друга? Ведь и теперь уже оленей осталось до чертиков мало! Им, вишь, жалко человеческой жизни; а вот традиций не уважают, предков своих и родителей не чтят... Черт знает что! ― крикнул вне себя дед. ― Смотрю это раз, вижу ― малюет этакий сопляк глиной бизона на стене пещеры. Я дал ему подзатыльник, а сын говорит: «Оставьте его, бизон ведь как живой вышел!» Это уж слишком, знаешь ли! С каких это пор люди занимались такими пустяками? Коли тебе делать нечего, так обтесывай какой-нибудь кремешок, а не малюй бизонов на стенках! На что нам такие глупости?
1
Бланско, Райец — город и село в Моравии близ карстовых пещер со следами пребывания первобытного человека.