Кошмар в музее

На этом его воспоминания обрывались.

Джонс не помнил, как добрался до дома, — при этом никто не видел, чтобы он брал такси. Возможно, он пробежал все это расстояние, подчиняясь лишь слепому инстинкту — через мост Ватерлоо, вдоль Стрэнда, Черринг-кросс к Хаймаркету и оттуда по Риджент-стрит. На нем все еще болтались лохмотья нелепого музейного наряда, когда он понял, что надо обратиться к врачу.

Неделю спустя невропатолог разрешил ему вставать с постели, чтобы гулять на свежем воздухе.

Врачам он рассказал немного. Все пережитое в его сознании окутывала какая-то пелена, завеса, сотканная из безумия и кошмара, и он понимал, что в подобной ситуации самым лучшим будет попридержать язык. Чуть оправившись, он просмотрел все газеты, которые вышли в Лондоне после той сумасшедшей ночи, но никаких публикаций о странном происшествии в музее восковых фигур не обнаружил. Могло ли, в конце концов, все это быть на самом деле? Где кончается реальность и начинаются болезненные грезы? Неужели его рассудок полностью распался на части в «Палате ужасов», а эта схватка с Роджерсом оказалась лишь плодом лихорадочного воображения. Он понимал, что сможет окончательно встать на ноги лишь тогда, когда полностью разберется, что с ним случилось. Ему нужно снова увидеть ту омерзительную фотографию воскового чудища, именуемого «Оно», поскольку ни один разум, кроме того, что принадлежал Роджерсу, не мог сотворить подобного проклятого Богом создания.

Однако прошло еще две недели, прежде чем он отважился снова пойти на Саутворк-стрит.

Над входом в музей висела прежняя вывеска, а когда он подошел ближе, то увидел, что заведение открыто. Билетер любезно кивнул ему как старому знакомому, когда он набрался смелости переступить порог музея, а один из смотрителей демонстрационного зала даже почтительно прикоснулся к краю фуражки.

«А может, все это действительно было лишь сном? Хватит ли ему мужества снова постучать в дверь мастерской и встретиться лицом к лицу с Роджерсом?»

Навстречу ему вышел Орабона. Его темное холеное лицо было по-прежнему украшено сардонической улыбкой, хотя Джонс не мог утверждать, что служитель показался ему неприветливым.

— Доброе утро, мистер Джонс, — проговорил он с легким акцентом. — Давненько мы вас не видели. Вы хотели повидать мистера Роджерса? Сожалею, но он уехал. У него какое-то дело в Америке, так что пришлось уехать. Да, отъезд был совершенно неожиданным. Сейчас я здесь за старшего — и здесь, и у нас в доме. Постараюсь оправдать надежды мистера Роджерса до тех пор, пока он не вернется.

Он улыбнулся, хотя нельзя было исключать, что сделал это лишь из вежливости. Джонс не знал, что ответить, но все же пролепетал несколько вопросов относительно того, что и как было в музее после той памятной ночи. Орабона был неподдельно изумлен, услышав эти вопросы, однако постарался дать гостю исчерпывающую информацию.

— О да, мистер Джонс — двадцать восьмое число. Мне оно запомнилось по нескольким причинам. Утром, еще до прихода мистера Роджерса, понимаете, я застал в мастерской страшный беспорядок. Пришлось основательно потрудиться, чтобы… убраться там. Да, поработать пришлось на совесть. Главный новый экспонат пришлось отливать заново — я сам контролировал весь процесс. Вообще-то это довольно сложная процедура, но мистер Роджерс хорошо меня подготовил. Вы же знаете, он поистине великий художник. А потом он уехал, даже не попрощавшись с другими сотрудниками. Повторяю, его вызвали так внезапно. Перед этим мы работали с химическими реактивами. Довольно шумное, знаете ли, занятие. Прохожие, когда слышали все эти взрывы и хлопки, подумали даже, что здесь, в музее, стреляют из пистолета. Надо же, подумать такое! Вот только с новым экспонатом немного не повезло. Это же подлинное произведение искусства, мистер Роджерс сам его разработал и изготовил. Когда он вернется, обязательно приведет его в полный порядок.

Орабона снова улыбнулся:

— Понимаете, пришлось даже вмешаться полиции. Неделю назад мы выставили его в зале и два или три посетителя упали в обморок. С одним бедолагой прямо перед скульптурой случился эпилептический припадок. Видите ли, этот экспонат, ну… несколько… оказывает более сильное воздействие, чем другие. Хотя бы потому, что намного крупнее их. Разумеется, он стоял в нише, предназначенной только для взрослых. На другой день несколько человек из Скотленд-Ярда осмотрели его и решили, что он слишком ужасен, чтобы быть выставленным перед публикой, и приказали убрать его. Надо же, такой стыд — настоящее произведение искусства! Однако в отсутствие мистера Роджерса я не решился подавать в суд. Думаю, он не одобрил бы излишней шумихи вокруг этого дела, тем более с привлечением полиции. Но когда он вернется, когда вернется…

По непонятной для себя причине Джонс почувствовал неожиданный прилив смутной тревоги и отвращения.

Орабона между тем продолжал:

— Вы, мистер Джонс, настоящий ценитель и знаток. Полагаю, что не нарушу никаких законов, если разрешу вам в порядке исключения взглянуть на него. Как знать, хотя решать, конечно, будет сам мистер Роджерс, может, мы в конце концов действительно уничтожим этот экспонат, но мне лично кажется, что это было бы преступлением перед искусством.

Джонс почувствовал острое желание отказаться от предложенного осмотра и вообще как можно скорее покинуть музей, но Орабона с увлеченным видом уже вел его по коридору. У раздела, предназначенного только для взрослых, никого не было. В дальнем конце помещения была расположена еще одна закрытая занавеской ниша, и именно к ней служитель вел сейчас Джонса.

— Хочу вам сказать, мистер Джонс, что называется этот экспонат «Жертвоприношение Ран-Теготу».

Джонс выкатил изумленные глаза, но Орабона, казалось, этого не заметил.

— Это бесформенное, громадное божество упоминается в некоторых древних легендах, над которыми работал мистер Роджерс. Разумеется, как вы и утверждали, все это сущая ерунда. Предполагается, что оно прилетело к нам из других миров и три миллиона лет назад жило где-то в Арктике. Со своими жертвами оно обходилось весьма своеобразно, и надо сказать, довольно жестоко. Впрочем, вы сами все увидите. Мистеру Роджерсу удалось добиться дьявольского правдоподобия, в том числе и в отношении лица жертвы чудовища.

Содрогаясь от неукротимой дрожи, Джонс вцепился руками в бронзовый поручень перед задрапированной нишей. Он уже собирался было сказать Орабоне, чтобы тот оставил свою затею, однако неведомый импульс удержал его. Служитель победно улыбался:

— Смотрите!

Джонс заранее, что было сил, вцепился обеими руками в поручень, и все же его буквально зашатало.

— Боже праведный!

Высотой в целых три метра, несмотря на скорченную, полуприсевшую позу перед ним застыло невероятное чудовище, глазевшее со своего циклопического трона, который был изготовлен из слоновой кости и покрыт изощренной резьбой. Центральной парой своих шести ног оно сжимало сморщенный, уплощенный, искаженный и обескровленный объект, продырявленный миллионами уколов, а в некоторых местах словно обожженный едкой кислотой. Лишь по изувеченной, болтающейся вверх и вниз голове этого существа можно было догадаться, что когда-то она принадлежала человеку. Шарообразный торс, похожая на пузырь голова, три рыбьих глаза, тридцатисантиметровый хобот, выпирающие жабры, омерзительные, гадюкоподобные сосущие волоски-капилляры, шесть изогнутых членов, заканчивающихся черными щупальцами с крабьими клешнями… О как знакома была ему эта черная лапа с ее крабьей клешней!

На сей раз улыбка Орабоны показалась Джонсу отвратительной. Не находя сил перевести дыхание, Джонс словно завороженный уставился на чудовищный экспонат — он был полностью сбит с толку и определенно встревожен. Какой-то едва скрытый ужас заставлял его стоять и все пристальнее всматриваться в это существо, разглядывая его мельчайшие детали. Ведь именно от этого Роджерс сошел с ума… Роджерс, выдающийся художник, который утверждал, что не все его экспонаты имеют искусственное происхождение…