Наблюдатели

— Решу, когда ее увижу, — ответил тот. — Понимаете, я ведь живу в Англии и даже представить себе не могу, что меня ожидает в Штатах. Честно говоря, то, что я здесь увидел, не слишком воодушевляет.

— Не думаю, что вам удастся продать усадьбу даже за полцены, — сказал Бойл. — Те края находятся в полном запустении, да и репутация у них скверная.

При этих словах Уолтерс встрепенулся.

— Что вы имеете в виду, мистер Бойл?

— О Данвиче ходят странные слухи, — пожав плечами, сказал поверенный. — Впрочем, полагаю, не более странные, чем о подобных уголках в других частях страны. И вполне возможно, что эти слухи весьма преувеличены.

Уолтерсу стало ясно, что Бойл ни за что не будет пересказывать ему разные истории, даже если он их и знает.

— Как туда можно проехать? — спросил молодой человек.

— Усадьба лежит на отшибе. Вам придется сделать крюк: сначала поезжайте в Эйлсбери-Пайк, оттуда — в Данвич, затем вновь в сторону Пайк, но уже по другой дороге, это довольно далеко от Данвича. Местность там лесистая и, можно сказать, живописная. Насколько я помню, фермеры занимаются в основном молочным хозяйством. Это очень отсталый край — поверьте, я не преувеличиваю. В Эйлсбери-Пайк вы сможете попасть через Конкорд, если уж решили посетить Уолденский пруд, или же ехать прямо на запад от Бостона и далее через Уорчестер. Проехав Пайк, продолжайте двигаться на запад. Не пропустите деревушку под названием Динз-Корнерз. Сразу за ней увидите развилку. Там поворачивайте налево. — Поверенный усмехнулся. — И тогда вы словно окажетесь в прошлом Америки, мистер Уолтерс, в ее далеком прошлом.

II

Как только Эйлсбери-Пайк остался позади, Николас Уолтерс понял, что имел в виду Бойл, когда описывал здешнюю местность. Дорога шла в гору, и по обеим ее сторонам все чаще попадались заросшие шиповником каменные ограды, теснившиеся к самой обочине; большая их часть была разрушена, и выпавшие камни валялись тут же, у подножия стен. Затем дорога начала петлять среди холмов, минуя рощи старых деревьев, густо увитые куманикой изгороди, заброшенные поля и пастбища, — этот край действительно оказался пустынным. Время от времени Николас замечал одинокие фермы, такие древние, каких он ранее не встречал на пути из Бостона; на многих из них лежала печать безысходной тоски и запустения; впрочем, в архитектурном смысле они были Николасу весьма интересны, ибо много лет назад у него появилось хобби — делать фотографии различных зданий, а фермерские дома, расположенные недалеко от дороги, хотя и были довольно убогими, обладали любопытными элементами декора, еще не известного Николасу. На уцелевших фронтонах некоторых строений виднелись какие-то рисунки, которые вполне можно было принять за каббалистические знаки, хотя, возможно, это было и не так. То и дело попадались остатки дворовых построек — полуразрушенные навесы, коровники, амбары. Впрочем, среди заброшенных ферм иногда встречались и обжитые, ухоженные дома в окружении пастбищ со стадами скота, засеянных полей и каменистых лугов со скошенной травой. Николас ехал медленно. Само настроение, атмосфера этого края придавали ему какое-то странное очарование. Николасу казалось, что все это он уже видел раньше, когда-то очень давно; в нем словно заговорила память предков. Разумеется, память не могла перекинуть мостик из его настоящего в прошлое, ведь тогда ему было всего два года! И все же некоторые виды, пейзажи, повороты казались Николасу удивительно знакомыми. Над долинами нависали округлые холмы; леса были темными и такими густыми, словно в них ни разу не раздавался стук топора или визг пилы; на вершинах многих холмов виднелись странные, поставленные в круг высокие каменные столбы, вызывавшие в памяти древние плиты Стоунхенджа, кромлехи Девона и Корнуолла.[3] Иногда поверхность холмов разрезали глубокие овраги, через которые были переброшены грубо сколоченные деревянные мосты, а на открытых местах поблескивали воды реки Мискатоник, верховья которой, судя по дорожной карте, находились западнее Данвича, откуда река, извиваясь, протекала через долину и уходила дальше, к Аркхему. В Мискатоник вливалось множество мелких речушек и ручьев — возможно, их образовывали бившие на холмах ключи; а один раз в поле зрения Николаса сверкнул бело-голубой водопад, каскадом низвергающийся с темных склонов.

Холмы нависали над дорогой с обеих сторон, но среди них время от времени попадались просветы, за которыми виднелись болота и луга, а иногда и фермы — или то, что от них осталось. В целом ландшафт выглядел удручающе — сплошь гряды холмов с каменными нагромождениями на вершинах и жалкие, заброшенные фермы. Все здесь создавало впечатление разрыва как во времени, так и в пространстве; и если вокруг Бостона кипела и бурлила жизнь, то местность в районе Данвича казалась отделенной от него сотнями лет и громадными расстояниями.

Окружающая атмосфера действовала на Уолтерса каким-то странным образом; он и сам не мог объяснить каким. Земля, через которую он проезжал, его и притягивала, и отталкивала, и чем дальше он забирался, тем больше ему передавалось царившее вокруг настроение. Чувство, что он здесь уже был, становилось все сильнее, хотя мысли об этом вызывали у него улыбку. Уолтерс не волновался и не тревожился, ему было просто немного любопытно. Он знал, что подобные впечатления характерны для всех людей и видеть в этом какие-то предзнаменования и тайны могут лишь люди неграмотные и суеверные.

Внезапно гряда холмов закончилась, и он въехал в довольно широкую долину, где находилось селение Данвич — на противоположном берегу Мискатоника, между рекой и Круглой горой. Через реку был переброшен ветхий мост, осколок далекого прошлого, к которому явно принадлежало и все селение. Гниющие мансардные крыши, разрушенные, опустелые дома и церковь со сломанным шпилем — вот что бросилось в глаза Уолтерсу, когда он переехал через мост. Это был край полнейшей нищеты и запустения, где даже редкие мужчины и женщины, попадавшиеся ему на улицах, казалось, были источены и состарены чем-то большим, чем само время.

Остановив машину возле полуразрушенной церкви, которая, по всей видимости, использовалась в качестве магазина, Уолтерс зашел внутрь, чтобы узнать у стоявшего за прилавком угрюмого владельца дорогу к своей будущей собственности.

— Усадьба Эберата Уэйтли, — повторил хозяин магазинчика, уставившись на Николаса, при этом его рот задвигался, а толстые губы начали причмокивать, словно человек пережевывал заданный ему вопрос. — Вы — его родич, да? Родич Уэйтли?

— Мое имя Уолтерс. Я приехал из Англии.

Владелец магазина, казалось, ничего не слышал, разглядывая незнакомца с живейшим интересом и любопытством.

— Надо же, вылитый Уэйтли. Уолтерс… гм, не слыхал о таком.

— Мне нужно найти усадьбу Уэйтли, — напомнил Николас.

— Их тут полно, этих Уэйтли. Штук двадцать. Ах да, усадьба Эберата? Она заперта.

— Ничего, у меня есть ключ, — с плохо скрываемым нетерпением и даже раздражением сказал Николас, которому показалось, что хозяин магазинчика прячет насмешливую улыбку.

— Поезжайте через мост, потом направо. Там будет с полмили. Дом хорошо виден, его не пропустишь. Перед ним каменный забор до самой реки. С трех сторон — лес. Там и жил Эберат, а до него Сайрус Уэйтли, Старый Сайрус, умник, образованный… — с ухмылкой сказал хозяин и добавил: — Вот и вы не иначе как образованный, судя по одежке.

— Я учился в Оксфорде, — сказал Уолтерс.

— Не слыхал о таком, — сказал продавец и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Однако вскоре выяснилось, что это не так, — когда молодой человек уже собирался выйти на улицу, тот вновь подал голос.

— Я Тобиас Уэйтли, — сказал он. — Так что мы с вами вроде как родственники. Вы тут поосторожнее. В вашем доме никто не живет, но все равно — держите ухо востро.

Особое ударение, которое он сделал на слове «живет», как-то очень не понравилось Уолтерсу, который не отличался суеверием, но магазинчик покинул, полный самых дурных предчувствий.