Убийство на канале

С отвращением Морс уставился на смятые пивные банки и выброшенную упаковочную бумагу от рыбы с чипсами, валяющиеся на узком тротуаре. После медленно двинулся и остановился перед дверью, окрашенной в цвет, который 50 лет назад был голубым, с привинченной над ней табличкой с номером 20. Здание стояло в ряду из шести домов; продолжая идти, Морс подошел к двери еще одного брошенного дома, над которой, если судить по очертаниям, некогда стояла цифра 16. Тут Морс снова остановился и махнул Льюису приблизиться – теперь взгляды обоих были направлены на два соседних дома с окнами и дверьми, забитыми досками, которые должны были помешать незаконному заселению и вандалам. Первый из них, несомненно, когда-то был 14, а второй 12.

Последний, представляющий собой жалкого вида объект предпринятого Морсом путешествия, торчал на углу; табличка «Бертон-Роуд» все еще была прикреплена к другой его боковой стене, несмотря на то, что и следа от самой Бертон-Роуд уже не осталось. Под табличкой был створка деревянных ворот, жалко висящая на одной из своих проржавевших петель и ведущая на небольшой, покрытый мусором и коричневатым бурьяном задний двор, в котором обнаружились античный детский велосипедик на трех колесах и совсем новая тележка из супермаркета. Потемневшие красные кирпичи с внешней стороны стен были сильно раскрошены, а единственный оконный проем было полностью разбит, и внутренняя часть сиротливого маленького жилища была открыта природным стихиям. Морс сунул голову в дыру разбитого окна над почерневшим подоконником и моментально выдернул с ужасной брезгливостью: в углу бывшей кухни лежала, как оказалось, кучка испражнений, а около нее половинка белого хлеба, высохшего и позеленевшего от плесени.

– Не слишком приятный вид, не так ли? – прошептал Льюис, выглядывая из-за плеча Морса.

– Она выросла здесь, – сказал Морс тихо. – Жила тут с матерью… и с отцом.

– И со своим братом, – добавил Льюис.

Да! Морс забыл про брата, младшего брата Джоанны, мальчика, окрещенного Дэниелом по имени своего отца – полностью забыл о нем.

Морс неохотно оставил узкий задний двор и медленно вернулся к передней части, встал посреди заброшенной улицы и осмотрел маленький дом, в котором Джоанна Керрик – Донаван – Франкс, вероятно провела – сколько? – первые 20 лет своей жизни. Полковник не упоминал точно, где она родилась, но… Морс припомнил годы: родилась в 1821 и вышла замуж за «великого человека» в 1842 году. Насколько удачно было бы найти какой-нибудь дом, отмеченный годом постройки! Но Морс не видел и следа ничего подобного. Если дом был построен около 1820 года, неужели она провела эти 20 лет в и около этой тесной, жалкой кухни, боровшейся за пространство с мойкой, медной посудой, прессом для отжима постиранного белья, печкой для готовки и с родителями?.. И с младшим братом? У него, Морса, были собственные яркие воспоминания о подобной махонькой кухне в доме, который (как ему сказали) был снесен, чтобы освободить место для магазина ковров. Но он никогда туда не возвращался. Человек никогда не должен совершать ошибку и возвращаться, жизнь чудесно идет своим ходом без тебя (благодарим покорно) и другие люди великолепно живут и работают – даже если ограничиваются продажей ковров. Да, это почти всегда ошибка: так, например, возвращение в больницу было ошибкой; или его намерение приехать в Королевскую больницу в Дерби и равнодушно сообщить Несси, что просто случайно проезжал через город, что просто хочет поздравить ее с назначением Большим Белым Боссом…

Льюис говорил что-то, пока эти и подобные мысли вертелись снова и снова в голове Морса, и он не слышал и слова из сказанного.

– Простите, Льюис?

– Я только говорю, что мы так делали, это… над макушкой головы, говорю, и ставили дату возле нее.

Морс, неспособный истолковать эту явную белиберду, кивнул, как будто все понял, и пошел к машине. Огромная, написанная белым спреем надпись на стене одного из домов в следующем ряду, бросилась ему в глаза: «Руки прочь от Чили» – несмотря на то, что с трудом можно было разобрать, кого этот потонувший в невежестве квартал, призывал к такому действию – или скорее к такому бездействию. «Попробуйте Гео. Чай Ламли – один шиллинг и два пенса» – выглядело более уместно, и было нарисовано краской на заложенном кирпичами окне первого этажа следующего дома. Первоначально буквы были выписаны синей краской на желтом фоне, но теперь она побелела до того серого, каким красят военные корабли. Надпись (настолько старая), что Джоанна могла бы видеть ее каждый день, отправляясь в школу или играя на этой улице – надпись из прошлого, которую бригада разрушителей скоро вымарает из архивов местной истории одним взмахом гигантских шаров, подобных шарам в кегельбане.

Точно так же, как и вандалы из Оксфордского муниципального совета, когда…

Оставь, Морс!

– Теперь куда, сэр?

Нужно было совсем небольшое усилие, чтобы сказать это, и он сумел:

– Думаю, что прямо домой. Если нет чего-то другого, что вы хотели бы посмотреть.

Глава тридцать девятая

Морс редко вел разговоры в машине и молчал, как обычно; за это время Льюис преодолел расстояние в несколько миль до магистрали. И также, обычным образом, ум его плутал по своему сложному механизму, и он все яснее осознавал присутствие некоего незначительного раздражителя. Его всегда беспокоило, если он чего-то не понял, если чего-то не расслышал – даже в мелочах:

– Что точно вы объясняли мне там, у дома?

– Имеете в виду, когда вы меня не слушали?

– Просто скажите мне, Льюис!

– Я только рассказывал о временах, когда мы были детьми, только и всего. Мы измеряли, насколько подросли. Это всегда делала мама – в каждый день рождения – на стене кухни. Предполагаю, что та кухня напомнила мне об этом. Не в гостиной – там были самые красивые обои, и, как я говорил, она прикладывала линейку над моей головой, вы понимаете, и после отчеркивала и ставила дату…

Морс уже не слушал.

– Льюис! Двигайте обратно!

Льюис посмотрел на него слегка озадачено.

– Я просто сказал: вернитесь, – продолжил Морс, на этот раз тихо. – Осторожно, как вы любите – когда это возможно, Льюис, не нужно подвергать опасности пешеходов и местных домашних любимцев. Но просто, вернитесь.

Палец Морса надавил на кухонный выключатель, но тот произвел лишь пустое щелканье, несмотря на наличие, похоже наскоро вкрученной в патрон лампочки, свисавшей без абажура с досок, покрытых осыпающейся штукатуркой. Желтоватые, к тому же еще и пожелтевшие обои отклеились от стен в нескольких местах неровными полосами, а во влажном верхнем углу над мойкой висел огромный кусок.

– Где примерно вас измеряли, Льюис?

– Тут, сэр.

Льюис встал у внутренней двери на кухню спиной к стене, положил левую ладонь горизонтально на голову и оценил точку, на которой концы его пальцев отметили рост.

– Вот, метр и восемьдесят два – если, конечно, я немного не уменьшился.

В этом месте обои были заляпаны несметным количеством отпечатков пальцев, будто их не обновляли более полувека, а рядом с неработающим выключателем для лампы, штукатурка отвалилась и открыла часть кирпичной перегородки. Морс оторвал ленту желтых обоев и обнаружил под ними неожиданно хорошо сохранившиеся голубенькие цветочки. И двое мужчин стояли молчаливо и неподвижно там, где с каждой минутой становилось все темнее и чувствительно прохладнее.