Бездна

— Сколько ему лет? — задумавшись, Жан не заметил, как Томас Кларенс подошел к нему вплотную, и приподняв его лицо за подбородок, усмехнулся какой — то странной, недоброй усмешкой. Что за бесцеремонность? Неужто, он должен это терпеть?! Зачем этот англичанин его трогает?

— Жану минуло тринадцать, — ответил Карл, пытаясь скрыть раздражение в голосе. Его тоже возмутило это наглое и бесцеремонное поведение. Возмутило и обеспокоило. Карлу казалось, что герцог Кларенс смотрит на его брата как — то странно, но что именно таилось во взгляде темных омутов его глаз, понять он не мог, и это лишь добавляло тревоги и волнения. Если бы только Карл мог отплыть в заточение вместо Жана! Он бы, не задумываясь сделал это, но дела герцогства и королевства, его обязанности и долг сделать этого никоим образом не позволяли. Он нужен был здесь, в Орлеане, во Франции. Естественно, он постарается освободить Жана, как можно скорее. Дай Господь, вскоре они вновь будут все вместе.

Золотистые блики солнца отражались в темно — голубых водах Ла — Манша. Над палубой корабля с громкими криками кружились чайки. Жан глядел на стремительно удаляющийся берег Франции, ветер слегка трепал его золотисто — каштановые кудри, блестящие на ярком полуденном солнце. Внезапно, его охватила тревога. Увидит ли он когда — нибудь свою Родину вновь? А если и увидит, то когда? Жан старался уговаривать себя, что все будет хорошо, что Шарль непременно изыщет средства на его освобождение, что Господь не оставит его своею милостью, но червь сомнений все равно точил сердце, и глядя на волны Ла — Манша, он видел лишь поглощавшую его черную бездну.

***

— О чем думаешь, юный Жан? — услышав насмешливый голос Томаса Кларенса, Жан резко обернулся. Он желал побыть один, желал презреть все правила приличия, и просто послать Томаса куда подальше, чтобы не видеть ни его усмешку, ни странного взгляда темных глаз. Но, увы, воспитание принца крови не позволило ему этого сделать, и он лишь промолчал, давая понять, что вовсе не расположен к ведению беседы.

— Не желаешь со мной разговаривать? — приподнял брови Томас, — А ведь тебе придется общаться со мной, Жан. Я думаю отвести тебя к себе, хотя бы на первое время. А потом, возможно, ты поселишься в Тауэре, разумеется со всеми удобствами, полагающимися тебе по положению. Так или иначе, готовься провести в Англии всю оставшуюся жизнь.

— Что? — голубые глаза Жана расширились от ужаса, — Вы лжете! Шарль обещал выкупить меня. Я не проведу всю жизнь в вашей Англии!

— Посмотрим, как он тебя выкупит, — губы Томаса тронула кривая усмешка, — наш отец болен. Ему осталось недолго. Я не думаю, что мой старший брат Генрих согласится так просто отпустить тебя, когда станет королем. Он не отец. Он намного жестче… намного. Я его брат, я это знаю, пусть многие бы со мной не согласились.

— Но это же бесчестно… неужто у Вашего брата нет понятия о чести? — Жан почувствовал, как к горлу подступает ком, он едва сдерживал готовые пролиться слезы.

— Его понятия о чести весьма своеобразны. Он вспоминает о ней… когда ему это выгодно, — задумчиво посмотрел в синеющую даль Томас, — к тому же, — он вновь усмехнулся, проведя рукой по щеке Жана, — ты можешь приглянуться ему. Лучше держать тебя от братца подальше.

— Что значит приглянуться ему? — удивленно спросил Жан.

— Узнаешь. Всему свое время.

— Благодарю, — Жан пригубил темно — бордовый напиток из серебряного кубка, протянутого Томасом. Ему не нравились английские вина, но на этот раз герцог Кларенс угощал его бургундским. Они ужинали в покоях герцога, и беседовать с ним Жану было даже приятно. Тревога и волнение постепенно уступили место смирению и принятию своей участи. Томас не причинял своему пленнику вреда, был приветлив, а иногда и учтив. Он более не насмехался над Жаном, и не прикасался к нему. Лишь иногда, глядя на него, глаза Томаса загорались странным огнем.

— Тебе хорошо со мной, Жан? Ты ни в чем не испытываешь нужды? — неожиданно спросил он.

— Мне… не плохо, — Жан был смущен подобным вопросом, — просто я очень скучаю по братьям — Шарлю, Филиппу, Жану.

— Вряд ли ты скоро их увидишь, — чуть сузив глаза, произнес Томас, — неужели за два месяца ты так и не свыкся с мыслью о том, что твое будущее здесь, в Англии.

— Здесь нет будущего. Мое будущее во Франции, на моей родной земле. Я увижу своих братьев, я знаю, что обязательно их увижу! — Жан почувствовал, как отчаяние вновь наполняет его душу. Томас, кажется, снова желал разбить его надежды на возвращение домой. Да, ему действительно было комфортно и уютно, он ни в чем не нуждался и содержался, согласно своему высокому происхождению. Но, все же, тоска по дому часто терзала его душу.

— Ты грустишь. Я понимаю, sweetheart, но это пройдет. Должно пройти, — встав из — за стола, и подойдя к Жану, Томас обнял его, погладил каштановые кудри, поцеловал в макушку, — Я ждал два месяца… Я больше не могу ждать. Не могу и не хочу.

— Чего же ты ждал? — непонимающе взглянул на него Жан.

— Сейчас поймешь, — внезапно, Томас поднял его на руки и отнес на широкую кровать под балдахином, — Ты не тяжелее пушинки, мой милый пленник.

— Что ты делаешь, Том? — глаза Жана расширились от удивления и казались огромными. Он вспомнил все странные взгляды, которые бросал на него Томас, руку, прикасающуюся к его щеке, исходивший от нее жар. Неужто этот англичанин решил… В ужасе, Жан застыл, сидя на кровати, он осознал, что от предчувствия чего — то ужасного и неизведанного не может даже пошевелиться, тело будто сковало оцепенение. Когда Томас начал раздевать его, он обнаружил, что совершенно не способен сопротивляться этому противному Богу действу. Сначала он снял с Жана шоссы и бре, затем расшитый узорами дублет и белую нательную рубаху.

— Ты мерзавец! Зачем ты это делаешь?! Если бы Шарль узнал, то… — вновь обретя способность говорить, Жан попытался спасти свою честь, ведь теперь ему стало ясно, что именно желает сделать с ним Томас Ланкастер.

— Шарль? — вопросительно изогнул бровь Томас, — Твой брат далеко отсюда, да он, ни на что и не способен. Можешь написать ему об этом. В перьях и бумаге тебя никто не ограничивает. Надеюсь, что ты во всех подробностях напишешь ему о том, что сегодня будет происходить в этой опочивальне. Я бы с радостью поглядел на выражение лица пылающего праведным гневом Орлеанского герцога, — он громко рассмеялся.

— У тебя нет чести, — Жан сжал руку в кулак, — Вся ваша семья бесчестна! Вы — изверги! — он прекрасно понимал, что о своем позоре не сможет рассказать никому и никогда. Уж лучше сразу умереть, чем позволить кому — либо, когда — нибудь узнать об этом.

— Делай, что говорю. Тебе лучше подчиняться мне, а не Генриху. Не будешь слушаться, отдам тебя ему. Думаю, он будет рад такому подарку, — полностью раздевшись, Томас достал из — под кровати нечто блестящее. Сквозь пелену подступивших к глазам слез, Жан не мог разглядеть что это такое. Лишь спустя мгновение, он понял что это цепи. Этот мерзавец решил заковать его?!

— Не плачь, малыш. Мой нежный французский ангел, — обвив серебристую цепь вокруг его груди, Томас сразу же отбросил ее прочь, — я не стану этого делать. Пока не стану. Но, если проявишь непокорность, сделаю. И познакомлю тебя с моим железным прутом.

— Господь накажет вас, Ланкастеров. Вы будете гореть в аду, — огромным усилием воли Жан подавил желание разрыдаться. Он не должен показывать врагу свою слабость. Шарль бы этого не одобрил.

— Я желал тебя с того момента, как увидел во Франции, в Блуа, — притянув Жана к себе, Томас поцеловал его в щеку, — да, все мы грешны, и все мы ответим перед Господом. Но я хочу жить здесь и сейчас, не думая, о том, что будет после. Я чувствую, что Господь не отмерил мне долгих лет жизни. Нынче я возьму то, что желаю. А я желаю тебя.