Страница 2 из 68
Внезапно столб бледного, но четко сфокусированного солнечного света высветил стоявший внизу дом, дом, в котором, как мне казалось, я буду жить всегда.
Большим усилием я постарался вспомнить, как увидел его впервые: посеревший от непогоды домишко, от которого было рукой подать до моря, который стоял без забора на зеленом лугу, а от накатывающихся волн его отделяли лишь поросшие травой дюны. Без жильцов, заброшенный, в ожидании людей. Я припомнил, как впервые поселился здесь, а мебелью мне служили лишь рыбные ящики и все те необычайные богатства, которые выбрасывало море после юго-западного шквала.
Тогда в доме не было ни водопровода, ни телефона, ни электричества, не было даже дороги к нему. Я находился в полутора милях ниже от своих ближайших соседей на одноколейной дороге, семьи, которую я назвал Мак-Киннонами из Друимфиаклаха. Как всё и вся, они тоже исчезли, их маленький домик из зеленого гофрированного железа теперь пуст, когда-то ухоженный цветник зарос сорняком и бурьяном, и теперь в радиусе пяти миль от Камусфеарны нет ни одного обитаемого человеческого жилья.
Внешне изменилось и многое другое. Когда-то здесь был травянистый склон холма, то тут, то там усыпанный камнями с купами вереска и орляка. Он был девствен и пуст, овевался всеми ветрами, и никто его не трогал. Так это и было, когда я приехал жить в Камусфеарну. У меня с собой был только примус, чтобы готовить, ведро, чтобы ходить за водой к речушке метрах в ста от дома, а чтобы развести огонь на кухне, я собирал на дрова то, что попадется на морском берегу.
Теперь же у меня за спиной, когда я оглядываюсь на дом, шумит густая десятилетняя поросль лиственницы и кедрача, ибо хозяин этого участка, после разных безуспешных опытов решил заняться здесь лесоводством. По какой-то непонятной причине некогда зелёный луг, на котором стоял дом Камусфеарны, теперьпревратился в буйные заросли, которые чуть ли не вплотную подступили к стенам дома.
И дом изменился тоже. Когда я поселился здесь, в Камусфеарне было всего четыре комнаты: две наверху и две внизу. Теперь же, глядя вниз, я видел разросшиеся пристройки, сделанные из стандартных блоков, отличающиеся уродливостью, порождённой необходимостью и стремлением построить как можно скорей. У дома, на стороне, обращённой к морю, стояли два разбитых джипа, прочность которых не устояла перед булыжниками и ухабами, из которых состояло полотно двухмильной дороги, проложенной бульдозером четыре года назад. Между этой грудой металлолома и морем на массивной колёсной тележке возвышалась моторная лодка "Полярная звезда", а её бронзовые винты влажно блестели на траве под кормой.
Телеграфные столбы и провода спускались по холму с одной стороны, электрические сети - с другой. Они сходились в Камусфеарне, а вокруг самого дома был высокий деревянный забор, за которым жили две выдры, которые когда-то были домашними ручными зверьками. Каждая из них более трёх лет назад совершенно непредсказуемо вдруг проявила такие свирепые наклонности, какие бывают у неукротимого леопарда.
С отчаянием и горьким сожалением о том, что дикие зверьки были лишены своей естественной среды обитания, я вынужден был признать, что в Камусфеарне я единственный из людей, кто ещё мог доверять им, кто в повседневном общении с ними всегда встречал у них обеих дружбу и любовь. И тогда я соорудил им то, что мне казалось идеальными условиями зоопарка. Тот страшный ущерб,который они нанесли остальным бывшим здесь людям: истерические, почти маниакальные постоянные нападения, которые характерны для зверьков семейства куньих, когда в них так или иначе пробуждается убийственный инстинкт, исключили всякую возможность оставить их на свободе. Максимум, что я мог позволить им теперь время от времени, - так это выводить их на прогулку, - раздельно, так как они ненавидели друг друга, - и нанять для них обслуживающий персонал, так как я сам не мог постоянно оставаться в Камусфеарне.
Теперь же, когда я сидел закутавшись в свою штормовку, а град барабанил по мне и, тая, затекал во все складки моей одежды, я взирал на то, что натворил в Камусфеарне: что наделал с животными и что сделал с собой.
За последние два года содержание этого хозяйства, сосредоточенного на выдрах, очень смахивало на жизнь на антарктической метеостанции. Оно обходилось в действительности в 7000 фунтов стерлингов в год независимо от того, был ли я здесь или где-то за тридевять земель.
За последнюю неделю его затапливало дождём, прошёл сильный снег и затем всё растаяло, так что снег с гор каскадами поплыл вниз по расселинам горных склонов.
Затем снова прошёл дождь, и ручей у Камусфеарны превратился в бурный стремительный поток, а от наводнения по всей территории вокруг дома появились огромные лужи. Они сверкали всякий раз, как сквозь низко плывущие тучи на время прорывалосьбледное осеннее солнце. Одна из них привлекла моё внимание из-за своей удивительной формы - это была совершенная восьмёрка. Она была в загоне для выдр с северной стороны дома в вольере у Теко, самца выдры, который уже прожил в Камусфеарне семь лет. Это был так называемый зоопарковый синдром поведения:
повторяющиеся, навязчивые движения в результате скуки и отчаяния. Час за часом, изо дня в день он ходил по этой тропинке до тех пор, пока не протоптал дорожку без растительности, достаточно глубокую, так что там застаивалась вода. Со временем, подумал я, она снова зарастёт травой, а заборы снесут, так как они больше не будут нужны. В конце концов я сдался, Камусфеарну придётся закрыть и обеих выдр отдать в зоопарк. А где буду жить я сам, ещё не знал.
Высоко на шелестящем ветру пролетел одинокий ворон, его глубокое горловое карканье почти заглушалось от собственной мощи. Я вспомнил, как Уилфред Тезинджер однажды рассказывал, что, когда караван верблюдов в Южной Аравии вдруг замечал одинокого ворона над головой, то бедуины старались отогнать дурное предзнаменование криком: "Лети к своим собратьям, ворон!" Теперь же, казалось, слишком поздно было прибегать к такому средству.
Между мной и забытым водяным знаком в вольере Теко стояло рябиновое дерево, волшебное дерево, которое растёт у любого старого дома на этом нагорье. Вокруг него сосредоточено так много гэльских предрассудков и преданий. Рябина - это хранитель, защитная сила, дерево жизни, бесконечно злопамятное, если ему навредить или отнестись к нему пренебрежительно, но способное также нести в себе добрые, - или злые, - пожелания тех, кто обладает способностью общаться с ним.