Страница 1 из 6
Пролог
Эта история задела за живое критиков пера, привычно оседлавших скачущего Пегаса.
Видеоконференция, проводимая под эгидой всемирной организации антропологов (ВОА), по накалу страстей была сопоставима с извержением Везувия во времена попавшей в утиль Римской империи. На повестке трудового дня стоял извечный вопрос о происхождении человека-хомо сапиенса (лат). Ученые разделились на три ударные группы. Одни пытались доказать, что человек произошел от мерзкой обезьяны, другие устроили хоровой ор о божьем промысле, третьи твердили о загадочных семенах жизни из космоса. В конце концов, пыл этой схватки умов не выдержал измордованный скайп и конференция была грубо прервана по внезапно возникшим техническим причинам.
Лауреат Гнобелевской премии, доктор социологии и антропологии Джон Кульбит был изрядно огорчен тем, что ему не удалось до конца высказать оппонентам свою новаторскую, и на первый взгляд, не очень уродливую мысль. Великий и прославленный ученый упорно внушал скептически настроенной аудитории, что во времена создания жизни на земле лабораторная посуда была вымыта плохо и гены человека смешались с генами обезьян, козлов, баранов, свиней, хорьков, волчар и прочих животных. Его смелые постулаты подтверждались физическими, моральными, умственными и поведенческими признаками, существующими у современных хомо сапиенс. В частности, он назвал своих оппонентов козлоидами, бараноидами, свинтусами и прочими обидными, по их мнению, кличками, что вызвало бурю негодования и вывод из строя видеосистемы от перенапряжения в интернете. Через некоторое время, работу скайпа удалось восстановить, но время было безвозвратно упущено и ученые мужи, с обильной пеной из кричащих ртов, приступили к обсуждению другой темы: «О роли толерантности в борьбе за выживание скандинавских народов».
Разъяренный Джон узловатым пальцем решительно вырубил свой комп, и яркая тугая мысль о мести осенила его небольшую лысую голову. Разве зря он получил престижную международную премию, любовь и признание сильных мира сего? Чего только стоил его пятисотстраничный трактат о ведущей роли англосаксов в мировом научном прогрессе? Этот перл пока не удалось прочесть ни одному члену Гнобелевского комитета. Претенденты на критику, после двадцать первой страницы, впадали в некий транс, ехидно именуемый злопыхателями сном, и не могли противопоставить какие-либо аргументы по несостоятельности научных каламбуров автора. Учитывая это немаловажное обстоятельство, и соответствие названия научной работы текущему политическому моменту, Гнобелевский комитет торжественно вручил Джону Кульбиту престижную премию со всеми вытекающими последствиями и бабками.
По голове и фигуре Джона трудно было определить, генами каких животных были заражены его предки в процессе создания человека. Маленькая головка тыковкой с длинным неоперабельным носом и лопухами-ушами невнятно говорила об англосаксонской породе. Жирная нескладная фигура с задом-курдюком предательски свидетельствовала о зараженности ее обладателя примесью курдючных бараньих или сусликовых составляющих. По невидимым рогам, которыми часто и щедро Джона украшала его супруга Мадлен, было непонятно, к козлам или баранам относится частичка генной сущности великого ученого. Жена держалась мужа ради его огромного состояния и несомненной антипопулярности в научной среде. Сладкая мысль о мелкой мести, как яблоко, упала на тыковку-ракушку великого и прославленного Д. Кульбита.
Глава первая
Академия, как слизкий спрут, протянула свои щупальца в провинциальные города, деревеньки и хутора. В многочисленных филиалах престижного учебного заведения получить так называемое высшее образование мог каждый. Были бы бабки и минимум желания. Дипломы, как горячие пирожки, щедро продавались всем егэшным страждующим. Армия дипломированных юристов, экономистов, социологов, управленцев, программистов и экологов надежно пополняла торговые, посудомоечные, таксистские, кулинарные, артистические, сантехнические и экстрасенские ряды тружеников страны. Одной из важных статей дохода нуворишей от образования считалась продажа талантливых выпускников за рубеж. В последние годы спрос в мире на одаренных специалистов значительно увеличился. Ими комплектовались научные центры, такие как, например, Силиконовая долина. Стоимость российских гениев колебалась от ста до двухсот тысяч долларов за особь. Таким образом, за счет российских налогоплательщиков готовились научные кадры для технологических успехов Запада.
Кабинет ректора был огромен и обставлен изысканной итальянской мебелью. Толстяк сидел в мягком кресле с высокой спинкой украшенной каким-то гербом, осоловело смотрел на длинную нелепую фигуру студента Лапкина и поучал:
– Молодой человек! Что ты заладил патриотические байки? Сказано, ты нужен великой американской науке и точка. Я и так тебя держал из-за настойчивости декана вашего факультета. Старикан из далекого советского прошлого считает, что ты талантлив и все такое. В отличие от всех порядочных студентов ты никогда не золотил ручки профессорам во время сессий. Это и не удивительно. Твоя мать-одиночка, забытая богом и государством – нищая. Вот ты и поможешь ей обрести простое сермяжное счастье: купишь нормальную квартиру вместо курятника, оплатишь все ее жалкие кредиты, накормишь сыром, окороком и колбасой вместо дэширака. Проезд к месту твоей новой работы оплачу я. Америка это не Россия. Это пещера Али-бабы с бумажными зелеными сокровищами. Так что не гунди и соглашайся – скатертью дорога!
Ректор критически осмотрел Вадима Лапкина и, покривившись, недовольно прохрюкал:
– Бери пять тысяч. Купи себе одежду поприличнее, особенно носки. Небось, от них одни резинки остались? Химическая атака, которую ты устроил в моем кабинете, будет неуместна в высоком кабинете лауреата Гнобелевской премии-профессора Кульбита. Свободен!
Юноша с облегчением покинул роскошный кабинет ректора. Похоже, гены руководителя университета были загрязнены свиными, что четко укладывалось в стройную козлосвинобаранную теорию доктора естественных наук Джона Кульбита, с которой Лапкин познакомился позднее.
Нью-Йорский аэропорт им. Джона Кеннеди кишел человекообразными. В этой сутолоке можно было запросто потерять не просто себя, но и свою личность. Вадиму крупно повезло. Он заметил среди встречающих невзрачного человечка, держащего в руках самодельную табличку, на которой славянской буквой было коряво написано: «Ляпкин! Бонжюр!»
Виляя между громадами небоскребов, тачка тащила задницу бывшего студента к месту его будущей постоянной работы на Манхеттене. Пожилой водила, встречавший Вадима в аэропорту, был не в меру болтлив и для шпионской работы явно не годился. Из разговора с ним Лапкин почерпнул, что проныра имеет четыре паспорта: российский, украинский, американский и кленовый-канадский. Пенсии умудрился получать в России и на Украине, а со временем, маячила возможность вырвать зеленые бабки из лоховатых США и Канады. У Гнобелевского лауреата этот скользкий тип устроился работать недавно, рассчитывая чем-нибудь поживиться у миллионера.
– Типичный одессит., – сонно констатировал уставший за время долгого перелета Лапкин. Авто остановилось у парадного подъезда одного прокопченного старинного небоскреба.
– Небось строили порабощенные индейцы или африканские рабы, – метко заметил разочарованный Вадим. Английский язык он изучил в совершенстве если не считать, что произношение, мягко говоря, оставляло желать лучшего, а матерные слова были не из его лексикончика. Все это прозрачно намекало на отсутствие репетитора в кургузой судьбе Лапкина.
– Привет программист! Зови меня просто Джон. Ты какой-то нескладный. Где твоя шапка и балалайка? А медведя ломал?, – ласково вопрошал профессор на английском, встречая нового работника. Просторный кабинет миллионера был обставлен старинной мебелью, которую со слезами жалости на глазах, давно пора бы выбросить на свалку.