Аннотация
Мысль семейная — мысль народная
Всякий, кто искренно захотел истины, тот уже страшно силен…
ДостоевскийВеликие произведения искусства — а роман «Подросток» безусловно одна из вершин отечественной и мировой литературы — имеют то неоспоримое свойство, что они, как утверждал автор «Подростка», Федор Михайлович Достоевский, — всегда современны и насущны. Правда, в условиях обычной повседневной жизни мы порою даже и не замечаем постоянного мощного воздействия литературы и искусства на наши умы и сердца. Но в те или иные времена эта истина вдруг становится для нас очевидной, не требующей уже никаких доказательств. Вспомним хотя бы, например, о том поистине всенародном, государственном и даже в полном смысле слова — всемирно-историческом звучании, которое обрели в годы Великой Отечественной стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока… Лермонтовское «Бородино» с его бессмертно-патриотическим: «Ребята! Не Москва ль за нами?!..» или гоголевский «Тарас Бульба» с его устремленн...
Отзывы
kittymara
31 октября
И снова Федя А теперь о "Подростке" Ф.М. Достоевского. Чую, отзыв у меня совсем неканонный. Будет очень спойлерно, то здесь никак без этого, потому что хочу разъяснить, как мне видятся ситуация в сюжете и персонажи. В этом романе всякие революционные идеи совсем фоном. Тут речь идет о человеческой клоаке. Некий Аркаша Долгорукий, внебрачный сын барина Версилова и бывшей его крепостной (замужней, заметим), с младенчества жил в чужих людях. И это самое лучшее, что с ним случилось в жизни, ей-богу. Даже пребывание в школе, где его унижали и третировали было лучше, чем если бы он жил в этом семействе. Потому что папаша его - пустой, никчемный человечишка, мот, кобель и знатный подлец, но с либеральными идеями. Куда ж без этого, ага. Мамаша его - наихудший вид терпилы. Плакала, ой, как плакала, глядя на сыночкины страдания, терпя издевательства сожителя, и можно подумать у нее выхода не было? Да щас. Вот у кого выхода не было, а было чувство собственного достоинства, тот в этой книге самоубивался. И не надо ляля о крепостном праве, среди крепостных - людей с силой духа хватало. А уж мать за свое дитя глотку перегрызет кому угодно, но только не терпила, для которой мужик важнее. А рядом с мамашей всегда были люди, которые поддерживали и возносили ее на пьедестал мученичества. Тот же друг этого семейства Татьяна Павловна, за счет которой они все вполне мило жили-поживали. И вот, значит, эта ТП - тоже прелюбопытнейший персонаж. Она люто ненавидит Аркашу, причем с детства, и кидается на него аки кобра, как будто срывается на нем за все косяки Версилова, дурь сестрицы (у Аркаши же есть младшая сестрица, которую не выкинули в чужие люди), и вообще во всем он у ТП виноватый. Сестрица Лиза - плоть от плоти славного семейства. Легла на поспать с неким князем Сокольским и обрюхатилась. Причем князь - тоже знатная сволочь. Он, кстати, судится с Версиловым за наследство, и по поведению они чем-то схожи. Значит, до этого князь залез на девушку из хорошего семейства без брака, обрюхатил и ее, после родов она умерла. Потом подкатывал к сводной сестрице Лизы и Аркаши, у Версилова были дети от законного брака, с целью брака. Но Лизу ничего не остановило. Хочу князя - получу князя, видимо, такой девиз у юных девиц в чудном семействе. То есть это, конечно же, любовь. И в половом отношении ее старший брат, куда более чист и невинен, чуваку повезло жить в чужих людях. Но он вырос, и папаша вызвал его до семейного гадюшника. Тут-то и началась интрига. Папаша в очередном любовном приключении, но дама не желает ему давать, то есть отвечать на чувства. И вот, значит, эта Катерина Павловна Ахмакова воспринимается Аркашей и другими персами и, наверное, большинством читателей, как некий идеал. На деле тетка - всем кобрам кобра. Королевская змея. Начнем с того, что на момент появления в сюжете она - вдова, покойный муж которой промотал все состояние. Но деньги есть у ее отца, он еще не так и стар, но имел некое умственное помутнение. Совершал по мнению света безрассудные поступки. Жениться, например, подумывал. И правда сошел с ума, дочка-то на наследство надеется. И КН написала письмецо-компромат с размышлениями о том, как бы ей объявить папу чокнутым и лишить права распоряжаться монетой. Но папа коварно пришел в себя, а письмецо зависло дамокловым мечом, ибо за такую подлость реально можно наследства лишить. И КН всю дорогу изворачивается всеми способами, роет землю в поисках компромата, при намеке, что бумага у Аркаши, завлекает его в подобие нежной дружбы, кокетничает, но в постель не прыгает. Так ему-то того и не надо, он в ней видит идеал, и кобра это чует. Но монету и, думаю, не только монету, готова заплатить за компромат. Потому как и с князем Сокольским кокетничала насчет их возможного брака при живом-то еще муже, хоть и умирающем, чтобы отвадить его от падчерицы, которую он в результате обрюхатил и бросил. И, короче, там находится дофига народа, желающего поиметь профит любого рода с ее письмеца. В общем, довольно весело. И один Аркаша - глупый, наивный теленок, в свои-то 19-ть лет, болтается в этой проруби, полной говна, и обвиняет всех, кто им пользуется, и тут же оправдывает. И обвиняет больше всех себя самого в душевной подлости и нехороших замыслах. И мечтает всей душой, чтобы папа Версилов все-таки полюбил своего брошенного сына. Даже чувство к КН - по большому счету фигня. "Папа, папа, папа!" — булькая кровью, кричит его не повзрослевшее, измученное сердечко. Но папе насрать, и маме насрать, и сестра - даже Соня Мармеладова была чище и невинней, ей-богу. У них свои интересы. Бедный, бедный дурачок. Но не совсем дурачок, ибо инстинктивно чует гниль. И при первой встрече говорит законному и рогатому мужу своей мамаши, который свалил из *эх, зацензурено* гадюшника богомольствовать, как только ему наставили рога: — Я вам рад. Я, может быть, вас давно ожидал. Я их никого не люблю: у них нет благообразия... Я за ними не пойду, я ни знаю, куда я пойду, я с вами пойду... Причем, остальные персы разве богохульствуют? Да ни разу. Бога исправно поминают, причем все, вплоть до Версилова. Только говнецом попахивает. Вообще дед Долгорукий, может, и простецкий, наивный чудак, но уже лучше и правда пойти за ним. Одна из его цитат, что мне зашла в книге, потому как полностью совпадает с моей тз. — Знаешь ли ты, милый вьюнош, — начал он опять, как бы продолжая прежнюю речь, — знаешь ли ты, что есть предел памяти человека на сей земле? Предел памяти человеку положен лишь во сто лет. Сто лет по смерти его еще могут запомнить дети его али внуки его, еще видевшие лицо его, а затем хоть и может продолжаться память его, но лишь устная, мысленная, ибо прейдут все видевшие живой лик его. И зарастет его могилка на кладбище травкой, облупится на ней бел камушек и забудут его все люди и самое потомство его, забудут потом самое имя его, ибо лишь немногие в памяти людей остаются - ну и пусть! И пусть забудут, милые, а я вас и из могилки люблю. Слышу, деточки, голоса ваши веселые, слышу шаги ваши на родных отчих могилках в родительский день; живите пока на солнышке, радуйтесь, а я за вас бога помолю, в сонном видении к вам сойду... всё равно и по смерти любовь!.. И по концовке я прям расстроилась, что Аркаша не ушел из гадюшника, а остался в нем прозябать. Но так-то понятно в общем, когда мальчик - сирота при живых родителях, то даже гадюшник будет рай, хоть какое-то подобие семьи. И вообще, он за доброе слово, за добрый взгляд готов все отдать и полюбить любого подлеца. Сирота с комплексом недолюбленности, чегоуштам. А тут все разрешилось ко всеобщему удовольствию. Мамаша высидела Версилова в свое владение, не знаю правда, надолго ли. Дотерпела. Князь-жених лопнул аки мыльный пузырь и вообще помер. Лиза очень удачно упала с трех ступенек, и вуаля выкидыш, то есть открыта для новых предложений. И это, наверное, только Аркаша может поверить, что она случайно гваздалызнулась, а не я, блин. Рассказывала мне бабушка, как тетки от нежеланного плода избавлялись. Чего-то изменилось к ее времени со времен Феди? Да щас, ага. *Ха-ха очень серьезным тоном через зацензурено*. КН таки высидела свою монету по смерти папы. Всем остальным интриганам повезло меньше. За Аркашу страшновато, но такому наивному и открытому эмоционально человеку, в мире, наполненном подобными людьми, остается только приспосабливаться, погибать или уходить из мира, как сделал старик Долгорукий. Может, он и придет еще к этому, кто знает. А теперь о гомосаспенсе. Это ж ФМ, у него без гс никак не можно. Так вот. Был у Аркаши школьный товарищ, который устраивал ему дедовщину. Потом они выросли и Ламберт пошел по дурной дорожке. Криминал, в общем. Мошенничества, вымогательства и даже чего похуже. В истории с компроматом он активно поучаствовал и лез до Аркаши в своих шкурных интересах. А у него были подельники - Тришатов и Андреев, впрочем не такие подлые, как он, а пока что не растерявшие понятий. Короче, поехали. Оба были еще очень молодые люди, так лет двадцати или двадцати двух; они делали тут у дверей что-то странное, и я с удивлением старался вникнуть. Тот, кто крикнул "атанде", был малый очень высокого роста, вершков десяти, не меньше, худощавый и испитой, но очень мускулистый, с очень небольшой, по росту, головой и с странным, каким-то комически мрачным выражением в несколько рябом, но довольно неглупом и даже приятном лице. Глаза его смотрели как-то не в меру пристально и с какой-то совсем даже ненужной и излишней решимостью. Он был одет очень скверно: в старую шинель на вате, с вылезшим маленьким енотовым воротником, и не по росту короткую - очевидно, с чужого плеча, в скверных, почти мужицких сапогах и в ужасно смятом, порыжевшем цилиндре на голове. В целом видно было неряху: руки, без перчаток, были грязные, а длинные ногти - в трауре. Напротив, товарищ его был одет щегольски, судя по легкой ильковой шубе, по изящной шляпе и по светлым свежим перчаткам на тоненьких его пальчиках; ростом он был с меня, но с чрезвычайно милым выражением на своем свежем и молоденьком личике. Длинный парень стаскивал с себя галстух - совершенно истрепавшуюся и засаленную ленту или почти уж тесемку, а миловидный мальчик, вынув из кармана другой, новенький черный галстучек, только что купленный, повязывал его на шею длинному парню, который послушно и с ужасно серьезным лицом вытягивал свою шею, очень длинную, спустив шинель с плеч. — Нет, это нельзя, если такая грязная рубашка, — проговорил надевавший, — не только не будет эффекта, но покажется еще грязней. Ведь я тебе сказал, чтоб ты воротнички надел. Я не умею... вы не сумеете? - обратился он вдруг ко мне. — Чего? — спросил я. — А вот, знаете, повязать ему галстух. Видите ли, надобно как-нибудь так, чтобы не видно было его грязной рубашки, а то пропадет весь эффект, как хотите. Я нарочно ему галстух у Филиппа-парикмахера сейчас купил, за рубль. Для любимого дружка нам не жалко последнего рублишка, а еще мы оч. миловидные и повязываем ему галстучки, как заботливая жена. Нда. Потом они поехали в ресторацию. Длинный Андреев бузил и хамил Ламберту. И тут... Тришатов с чашкою кофе перешел с своего места ко мне и сел со мною рядом. — Я его очень люблю, — начал он мне с таким откровенным видом, как будто всегда со мной об этом говорил. — Вы не поверите, как Андреев несчастен. Он проел и пропил приданое своей сестры, да и все у них проел и пропил в тот год, как служил, и я вижу, что он теперь мучается. А что он не моется - это он с отчаяния. И у него ужасно странные мысли: он вам вдруг говорит, что и подлец, и честный - это все одно и нет разницы; и что не надо ничего делать, ни доброго, ни дурного, или все равно - можно делать и доброе, и дурное, а что лучше всего лежать, не снимая платья по месяцу, пить, да есть, да спать - и только. Но поверьте, что это он - только так. И знаете, я даже думаю, он это теперь потому накуролесил, что захотел совсем покончить с Ламбертом. Он еще вчера говорил. Верите ли, он иногда ночью или когда один долго сидит, то начинает плакать, и знаете, когда он плачет, то как-то особенно, как никто не плачет: он заревет, ужасно заревет, и это, знаете, еще жальче... И к тому же такой большой и сильный и вдруг - так совсем заревет. Какой бедный, не правда ли? Я его хочу спасти, а сам я - такой скверный, потерянный мальчишка, вы не поверите! Пустите вы меня к себе, Долгорукий, если я к вам когда приду? — О, приходите, я вас даже люблю. Отвечает ему наш Аркаша, и ведь правда жеж! Как можно не полюбить с первого взгляда такого хорошенького и испорченного мальчика? Как? Я очень даже понимаю нашего героя. И вдруг он склонил свою хорошенькую головку мне на плечо и - заплакал. Мне стало очень, очень его жалко. В целом, эти ребята - проходные персы, но проявили себя куда благороднее всяких дутых "идеалов", хоть и падшие, конченые люди. В финале Аркаша рассказывает, что Андреев таки покончил с собой и после этого Тришатов пропал без следа, хотя мог и дальше вполне успешно продолжать свою карьеру мошенника. Короче, все грустно с этим гомосаспенсом. Впрочем, предсказуемо. Все. Я закончила. Думается, можно снять отличный мыльный сериал на основе романа. Умел Федя задвинуть, умел.